Открытость и уязвимость Мне нравится, как честны всегда дети
ШБ: Как я понял из того, что ты мне описываешь, творчество подразумевает свободу. В отличие от взрослых, которые находятся под давлением обстоятельств, дети по-настоящему свободны. Они говорят, что хотят, делают, что хотят, ничего не боясь. А взрослые — почти как пленники. Они будто находятся в тюрьме социальных ограничений и возложенных на них ожиданий. МД: Да, они пытаются соответствовать ожиданиям общества, а дети просто счастливы, спонтанны и любят забавы. У них есть этот восторг, этот свет в глазах. Бывали ситуации, когда провожу встречу с какими-нибудь адвокатами, и в комнату заходит ребенок, а они продолжают говорить, не замечая его. Я заставляю всех замолчать и поздороваться, проявить уважение, чтобы ребенок почувствовал себя значимым. Юристы не понимают, зачем это. А для меня — Бог только что зашел в комнату: мы должны проявить уважение. Мне нравится, как честны всегда дети. Если они ревнуют, они тебе об этом скажут. Если они на тебя злятся, они тебе скажут: «Ты любишь его больше, чем меня!» Взрослые этого не говорят. Они затаят месть и найдут способ ранить тебя из-за своей ревности. ШБ: Им приходится прятать и маскировать свою ревность. МД: Да, да. Это я люблю в детях: в них есть естественная праведность. Они любят быть вместе. Два ребенка, никогда не встречавших друг друга, через пару секунд подружатся и начнут общаться. От взрослых этого не добьешься. Если положить в кровать двух малышей и разделить их во сне, то через час бессознательно — будучи в альфа-состоянии или я не знаю, как — они найдут способ прижаться друг к другу. Щенки так делают, котята так делают, и дети так делают. Они тянутся друг к другу и оказываются рядом, и это так мило. Они находят друг друга во сне. Но мы — мы заняты построением барьеров и баррикад. «Ты сиди тут, а ты сиди там». Ну разве не печально? ШБ: У детей нет этих предубеждений, этих барьеров. Поэтому, ты говоришь, когда ты встречаешь ребенка, вы моментально сходитесь. Вам не нужно работать над дружбой и поиском общих интересов. Взрослые же поначалу чувствуют себя друг с другом неловко: им нужно учиться верить друг другу, потому как нормальное состояние — это недоверие. МД: Дети просто раскрываются передо мной. ШБ: Но что если бы кто-то сказал, что это все ненастоящее, что мир — отвратительное место, но тебе надо оставить Неверлэнд, так как это иллюзия, воображаемая жизнь? Что если бы кто-то сказал: «Майкл, я согласен со всем, что ты говоришь о детях, но это просто не реально. Пора уже привыкнуть к тому, что мир ужасен и люди жестоки. Если ты остаешься ребенком, это означает, что ты намного более уязвим и незащищен: ты делаешь себя мишенью для боли, атак и нападок». Ты не пожалеешь о детских качествах, которые сохранил? Вырастая, человек становится воином: он защищается, он вооружен. Но ты решил не идти по этому пути. Ты решил общаться с детьми и сберечь своего собственного внутреннего ребенка. Ты не пожалеешь об этом? МД: Не пожалею ли я, что я такой, какой есть? Нет, никогда. ШБ: Пусть даже, как ты говоришь, тебя не понимают? Пусть даже люди считают тебя странным? МД: В этом такая красота и блаженство! Я вижу это в своих творениях, в том, что сам делаю. Все мои музыкальные идеи и великие замыслы — все происходит оттуда. ШБ: Ты говоришь: «Мне нужны дети. Перед концертом — мне нужны дети». Ты не боишься использовать слово «нужны». Но для большинства взрослых это слово выражает какой-то недостаток, зависимость. Что ты имеешь в виду, говоря «нужны»? МД: Мне кажется, взрослые маскируют свои нужды. Ведь им нужна любовь, и ночью они ложатся в постель к супругу. Но они приучают себя возводить баррикады и использовать психологические приемы, говоря: «Ты мне не нужен». На самом деле они прячутся, играют в игры. Это все то, о чем мы раньше говорили. Они возводят внутренние препятствия, притворяясь, что не нуждаются… это приемы психологической войны. ШБ: Мы высоко ценим свою независимость. Но дети не боятся держаться за мамино платье, прижиматься к ней, не боятся демонстрировать, что мама им нужна. Мы можем научиться у детей не стесняться своей нужды? МД: Конечно. ШБ: Известно, что любовь и страх — противоположности. Основной принцип любви — в том, чтобы раскрыться, обнажить свои слабые места. Обнимая кого-то, ты в буквальном смысле создаешь внутри себя пространство, в которое впускаешь другого человека. Ты ставишь себя в уязвимую позицию. Основной принцип страха — совершенно обратный: подтянуть к конечности себе, приготовиться защищать свое тело руками и ногами. В любви ты распускаешься, а в страхе — сжимаешься, возвращаешься в эмбриональное состояние. Как ты собираешься учить Принса и Пэрис радушию, когда тебе нужно также научить их быть осторожными? МД: Тут тонкая граница. Но я не хочу учить их судить людей, думать: «Ой, он выглядит опасно!» Это нелегко. Я хочу, чтобы они разбирались в людях и умели искать выход из сложных ситуаций. Но мне кажется, это моя работа — судить за них. Моя. ШБ: Одна из обязанностей родителя — это, дабы не испортить характер ребенка, защищать его, чтобы ему не пришлось защищаться самому. Это можно обеспечить, но только на какое-то время. Позже они вынуждены будут научиться защищаться самостоятельно. Большинство родителей учат ребенка: «Если видишь подобного человека, держись от него подальше». Ты решил позволить своим детям любить всех, и это твоя задача — защищать их. МД: Именно. Я так считаю. ШБ: Это очень важный урок для всех родителей, Майкл. Я тоже не хочу учить своих детей страху. МД: Это повредило многим детям: их ставили в ситуацию, когда у них формировались суждения и предрассудки на основании того, как человек одет или какая у него прическа. Это безосновательно. Родители не должны так поступать с детьми, они должны позволять им посмотреть, что произойдет дальше... Я видел, как даже самые черствые, худшие люди смягчаются, когда появляются дети, потому что в комнату вошел свет. ШБ: Значит, дети учат нас радушию не только духовно, но и практически? МД: Безусловно. ШБ: Ты чувствуешь большую свободу в обществе детей? Например, ты сказал, что из-за своей известности не имеешь личной жизни: люди фотографируют тебя, ты не можешь спокойно пройти по улице, тебе приходится изменять облик. С детьми ты чувствуешь себя свободнее, естественнее, вольнее? МД: Я не просто чувствую себя свободно, я чувствую себя так, будто стою перед ликом Господа. Я чувствую себя польщенным, чувствую, что мне повезло. Бог благословил меня их присутствием, а другие люди этого не понимают и относятся к ним как к ненужной вещи. Я только вхожу в комнату к детям, и моментально ощущаю это блаженство. Его чувствуешь, оно осязаемо, и оно исходит от них, потому что это сила сознания — вот что это такое, одухотворенность. ШБ: Это ощущение для тебя целительно? МД: Оно спасло мне жизнь. ШБ: Когда ты в обществе детей, это снимает боль? МД: Это спасает мне жизнь. ШБ: Значит, если Господь — это свет, тогда, пользуясь этой метафорой, можно сказать, что взрослые строят преграды, заслоняющие свет, и живут в темноте. Дети же прозрачны, в них нет сознательных преград для света. Свет Господа светит сквозь них беспрепятственно. МД: Они и есть свет. На днях я говорил Фрэнку, что, по моему мнению, Гевин олицетворяет собой белый свет, который мы видим перед смертью, надежду, которая снисходит на нас. [Гевин — больной раком мальчик, который гостил с семьей у Майкла в Неверлэнде. Он — тот самый ребенок, который позже, в 2003 году, станет обвинителем Майкла. Майкла оправдают по всем пунктам обвинения.] Он — как ангел, говорящий о том, что не надо бояться. Как же он может не быть добр и ласков в душе? Где-то там заключается послание нам, в детях оно есть. ШБ: Но ты умеешь оставаться собой, и в этом смысле ты свободнее чувствуешь себя с детьми, потому что, как ты сказал, они не возводят преград. МД: Я чувствую наибольшую свободу, когда я с ними. ШБ: Хорошо. Еще одно, чему мы учимся у детей, это прозрачность. В отличие от взрослых, дети прозрачны. Они не уклончивы в изъявлении своих желаний. Они словно сделаны из стекла: их видно насквозь. МД: Я вижу их насквозь. Я могу общаться с ними молча. Заглянув им в глаза, я знаю, что именно они говорят. Как только они посмотрят на меня, как только мы установим зрительный контакт – дело сделано. С детьми очень сильна телепатия, все можно почувствовать. И они с колыбели умеют читать людей. Они видят, когда ты недоволен. Они читают выражение твоих глаз. Нам не нужно говорить так много, многое можно сказать одним выражением лица. Дети пребывают в таком состоянии, когда могут чувствовать эмоции гораздо сильнее, чем взрослые. Они настоящие телепаты. Они живут в гораздо большей гармонии со всем миром. ШБ: Каков мир, когда смотришь на него глазами ребенка? МД: Он завернут в подарочную бумагу. Он волшебный. Он чудесный. Он удивительный, и тебе хочется знать обо всем. Он фантастический, великолепный, он вызывает трепет. ШБ: Когда ты видишь мир в подарочной бумаге, ты замечаешь какие-нибудь из его уродств? Замечаешь те вещи, что причиняют боль? Ведь ты встречаешь множество подлых людей. Как ты к ним относишься? МД: Я этого не понимаю. Просто не понимаю. ШБ: И ты думаешь, что раз не понимаешь этого, значит, тебе не нужно меняться и приспосабливаться к этому? Ты не говоришь себе: «Я должен занять оборонительную позицию», вместо этого ты говоришь: «Я просто скажу, что не понимаю… такого не должно быть». Для тебя это остается загадкой, а загадка, абсурд не может вторгнуться в твою собственную личность, проникнуть в твою психику. Не может повлиять на тебя. МД: Да. ШБ: Так если ты встречаешь подлого человека, как ты реагируешь, глядя на мир глазами ребенка? МД: Это больно. Когда я был маленьким, Билл Косби, иногда видел меня в коридоре студии NBC и говорил [громким строгим голосом]: «Эй, а вы, дети, что здесь делаете? Уберите-ка детей отсюда!» Все смеялись, но я думал, что он совершенно серьезен, и пугался до смерти, и плакал. Я после этого долгие годы его не любил. Или, помню, однажды в клубе какой-то человек спросил: «Эй, мальчик! Ты что здесь делаешь?» и продолжал в таком духе до тех пор, пока я не заплакал. Я не понимал таких вещей и поэтому очень боялся взрослых и людей крупного телосложения. Я до сих пор чувствую себя неуютно в их присутствии. Они не осознают, что причиняют боль, когда так обращаются с людьми. Это не смешно. Поэтому с детьми я веду себя прямо противоположным образом. Я предельно мягок и нежен с ними, потому что очень не хочу повторить какие-нибудь из тех ошибок. Мой отец тоже обращался с детьми подобным образом. Больше он так не делает, но я помню, когда я был маленьким… [резко повышает голос] «Как тебя зовут? Где ты живешь?», и они лепечут [срывающимся голосом]: «Я живу дальше по улице». Я недоумевал: «Зачем он доводит их до слез? Я уверен, для них это очень пугающе». Мне никогда не забыть то чувство, никогда. ШБ: Но если ты становишься свидетелем этого, твоя реакция: «Я не понимаю, зачем ты это делаешь»? МД: Да, зачем ты это делаешь? Почему тебе хочется так травмировать кого-то? Я чувствую, когда ребенок напуган, это видно по его глазам, слышно по голосу. Ты разве сделаешь подобное? ШБ: Надеюсь, что нет. Что позволяет тебе слышать ребенка, когда даже собственные родители его не слышат? МД: Я чувствую детей, я их чувствую. Если им почему-то плохо, я хочу быть рядом — там, где боль. ШБ: Ты многое из этого держишь в себе. У тебя, практически бесстрастное лицо. Когда мы едем ужинать или ты приходишь к нам домой, люди смотрят на тебя и гадают: «О чем же Майкл думает?» Ты все это держишь внутри. МД: Да... Но нет, я это чувствую, очень остро чувствую. Я могу чувствовать боль людей. ШБ: Тебе когда-нибудь было стыдно за что-нибудь? Дети, конечно, чувствуют стыд. МД: Да, я думаю, что нельзя стыдить детей [дразня их], если только они тоже не разделяют шутку. Я помню, как меня ставили в жутко постыдные ситуации. Мой отец особенно. Он со всей силы давал мне пощечины и толкал меня на глазах у поклонников, так, что у меня слезы катились по лицу. Наказывать ребенка — это одно, но срамить его нельзя.
Уверенность [Дети] чувствуют себя спокойнее, потому что... их умы, сердца, и чувства чисты
ШБ: Дети, во всяком случае, изначально, совершенно свободны от давления со стороны сверстников. Конечно, позже это становится одним из самых тяжелых испытаний для них. Но пока они совсем маленькие, им все равно, что думают о них люди. Почему им все равно? Нам всем очень важно, какого мнения о нас окружающие. Но детям это совсем не так интересно. Они не задумываются о своем образе, пока не становятся старше. МД: Позже их этому учат. ШБ: Почему нам есть дело до того, что думают о нас люди? Не потому ли, что с годами нас одолевает все больше сомнений и нам нужно людское одобрение? Почему дети чувствуют себя увереннее взрослых? МД: В сущности, они чувствуют себя спокойнее, потому что происходят из этого божественного места, будто из другой солнечной системы, где их умы, сердца, и чувства чисты. ШБ: Значит, они чувствуют уверенность, потому что имеют связь с источником. Чем дальше мы от него отдаляемся, тем тусклее свет, что мы чувствуем внутри. Со временем нам становится нужно, чтобы другие люди светили на нас своим светом. МД: Это верно. Я должен ограждать свою личность иногда, потому что вижу, что могу навлечь свои страхи на Принса и Пэрис. Я боюсь собак, и мне не хочется, чтобы это отражалось на них, поэтому я купил им золотистого ретривера. Люди восклицали: «Не могу поверить, что ты на это решился!» Я отвечал: «Знаю, но им это нужно». Родственники, друзья, мать — все были в шоке, так как мое отношение к собакам — уже притча во языцех. Я их не люблю, потому что имел негативный опыт. Но это одна из форм расизма и предрассудков, и было бы неправильно с моей стороны вызвать такое же отчуждение к собакам у детей. Я хочу, чтобы они сами для себя решили. Я говорю Принсу: «Мы не доверяем чужим собакам, но мы верим этой собаке». Я знавал случаи, когда собака съела печень девочки и легкое, или откусила мальчику пол лица, так что он остался вот таким… Принс и Пэрис думают, что могут подойти к любой собаке и сказать ее «Гррр». Я их останавливаю: «Нет-нет-нет, вернитесь! Не надо говорить ей “Гррр”». ШБ: Ты решил, что не хочешь навлекать свои страхи на детей. МД: Ситуация с ребенком и собакой – лишь пример, это не какой-то непременный тест. Это проявляется и во многих других областях. Мы делаем это, сами того не замечая. Родителям нужно обратиться внутрь себя и осознать, [повышает голос] насколько они делают своих детей похожими на себя самих! А они не должны этого делать! Они должны позволить детям быть собой, позволить им найти собственное место в жизни. Мы можем научить их тому, что такое хорошо и что такое плохо, но если у тебя самого было трудное детство или покалеченная жизнь, это не значит, что и у них должна быть такая же. ШБ: Ты часто думаешь об этом — вспоминаешь свое детство и говоришь себе, что этого не произойдет с Принсом и Пэрис? Ты используешь свое детство как лакмусовую бумажку? МД: Конечно. «Лакмусовая бумажка» — хорошее сравнение. Я знаю, что они никогда не пройдут через огонь, как пришлось пройти мне. Я знаю, что они никогда не узнают, что такое по-настоящему тяжелая работа. Когда-то они станут работать, и у них будут обязанности — я скоро начну обучать Принса, а потом и Пэрис, — но они никогда не испытают того, что испытал я. Я не хочу обрекать их на работу или заставлять страдать за нее. Я должен быть осторожен. ШБ: Но главное, ты хочешь, чтобы они знали, что у них есть отец, который их любит? МД: Если я смогу быть — а это моя самая важная цель — прекрасным родителем. Этого мне хочется больше всего. Я хочу быть замечательным, замечательным отцом. Их будут спрашивать люди, пишущие книги и тому подобное, — я хочу, чтобы они могли сказать: «Он был просто чудесным отцом! Он всегда поддерживал нас, даже когда не должен был, и по-настоящему любил нас». Я только хочу, чтобы они чувствовали это сердцем. И если они смогут пойти в мир и поделиться своими талантами с человечеством, я буду плакать счастливыми слезами. Это было бы замечательно. Мы все хотим этого для своих детей. ШБ: Но главное, ты хочешь, чтобы они знали, что отец любил их и всегда был для них хорошим родителем? МД: Больше всего на свете.
Всемирный день детей и семейные ужины Это было бы счастьем всей моей жизни – иметь Всемирный день детей
ШБ: В числе прочего ты сказал мне, что хочешь учредить Всемирный день детей – международный выходной, когда все родители бросали бы работу, чтобы побыть со своими детьми. МД: У детей нет голоса в обществе, у них нет предводителя – кого-то, кто говорил бы от их имени, отстаивал их права, защищал их. Это очень грустно, разве нет? Меня это убивает. Я не смог собрать артистов, когда произошел этот конфликт в Косово, потому что люди не переживали так, как переживал я. Они спрашивали: «Что?» Я говорил: «Ну разве же вы не видите, что происходит с этими детьми?!» Но их это не заботило настолько, чтобы захотеть как-то помочь. Я сидел у себя в комнате и плакал! Я прервал запись альбома на несколько дней – настолько меня это расстроило. Мы хотим сделать этот день всемирным праздником… во всех странах, чтобы люди брали выходной. Он не может быть летом и не может быть в уикенд. Это должен быть день, когда люди скажут себе: «Да, завтра нельзя идти на работу, завтра нет школы, потому что я должен побыть со своими детьми и подарить им целый непрерывный день». Должно быть именно так, иначе он не будет восприниматься всерьез. Это было бы счастьем всей моей жизни – иметь Всемирный день детей. Я с нетерпением жду [речь в Оксфорде], потому что смогу говорить от чистого сердца и объяснить, как на самом деле отношусь к этим вопросам. Моя мечта – это чтобы дети сказали: «Не важно, черный ты или белый». Я всегда хотел услышать это от детей. Или «исцелим мир». Мы не говорили о том, чтобы [закрепить за этим днем песню], но я мог бы ее написать. Мы могли бы пригласить всех знаменитостей спеть ее и собрать много денег, как с «We Are the World». Привяжите к этому дню песню – чтобы в каждой стране люди пели одну и ту же песню, но на разных языках. Я так хочу этот праздник, это моя мечта! Мы должны упомянуть о нем в ООН. [Майкл в то время очень стремился стать Послом доброй воли ООН для детей. У нас прошло несколько встреч с официальными представителями ООН, но эту идею не удалось претворить в жизнь.] По мне, это преступление – не признавать детей. Они – наш главный актив… Если бы День детей существовал, когда я был маленьким, я подходил бы к отцу и говорил: «Так, папа… Джозеф, чем мы будем сегодня заниматься?» Ты знаешь, что бы это значило для меня? Он бы отвечал: «Ну, хочешь, пойдем в кино?» Это бы так много для меня значило… Нужен лишь один такой момент внимания, мне кажется… тебе так не кажется? ШБ: Да, именно. МД: Я так сильно этого хочу, Шмули! Это моя мечта. ШБ: А знаешь, что? Нужно сказать об этом президенту Клинтону, когда мы встретимся с ним завтра. Представь, если мы убедим президента Клинтона, то это станет его последним великим деянием, совершенным за срок правления. [Клинтону в то время оставалось шесть недель в офисе.] Просто попытаться учредить в дополнение ко Дню матери и Дню отца День ребенка, когда родители проводят целый день со своими детьми. Клинтон никогда не знал собственного отца. Это может быть очень символично для него. МД: Это было бы превосходно! Боже, я — с радостью. ШБ: Теперь, когда ты объяснил мне, я понимаю. К родителям будут подходить их дети со словами: «Папа, это мой день. Что мы будем делать?» МД: Да! А став взрослыми, они замкнут круг и позаботятся о своих отце и матери, потому что те хорошо относились к ним, когда они были малы. Ну что же может быть прекраснее этого? По-моему, это замечательно. Нужно вернуть людям семью. Поэтому я и хочу иметь День ребенка — для этого. Мы, люди, должны отдавать себе отчет в том, что у нас есть дети, и дарить им любовь. Это так важно для будущего этих детей, и их родителей, и детей этих детей... Если бы у меня был такой день с моим отцом, наши отношения сейчас были бы совершенно иными. У меня были бы чудесные воспоминания о том, как он водил меня в парк или в магазин игрушек, или в кино каждый раз, когда наступал День детей. А так у меня осталось лишь одно воспоминание о том, как он усадил меня на ту лошадь, на пони. ШБ: И ты часто проигрываешь его в памяти? МД: Это все, что у меня есть. Я не могу припомнить ни одного другого случая. Ни игр, ни развлечений — ничего.
Конец
Помимо выложенного там еще предисловие и послесловие.
Добавлено (07 Март 2012, 01:26) --------------------------------------------- И так продолжим!!!
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
В 2000-2001 годах Майкл Джексон и его близкий друг и духовный руководитель Рабби Шмули Ботич, записали свои беседы, которые оказались наиболее искренними и открытыми в его жизни. Майкл сам хотел открыть свою душу людям и освободить себя от бремени, потому что публика была настроена к нему с большим подозрением. Результатом явились 30 часов, лёгшие в основу книги «Магнитофонные записи бесед с Майклом Джексоном». Никогда не было подобных этим записей, и теперь уже не будет.
В этих до боли честных беседах Майкл обнажает свои эмоциональные страдания и глубокое одиночество, своё стремление быть любимым и тщету славы. Вы поймёте, почему он не доверял женщинам, и увидите, как только в детях удавалось ему найти ту чистоту, которую он так отчаянно искал.
Вы услышите собственные слова Майкла о его нелёгком детстве, он расскажет о том, какие усилия он предпринял, чтобы пережить его последствия. Он откроет, как случилось, что он стал изгоем в рядах собственных единоверцев, объяснит свои взгляды на природу веры. Майкл познакомит нас со своими мучительными, но полными любви отношениями со своими братьями и сёстрами. Он откроет правду о своём отце и о том, как сильно он надеется, что они, наконец, примирятся. Он расскажет о самых личных своих взаимоотношениях и делится ужасом при мысли о неизбежности старения.
Кроме беспрецедентной известности и недавней смерти Майкла Джексона, остаются вопросы, на которые так и нет ответов. Но те ответы, которые даны в этой книге, и заинтригуют вас, и тронут. Вы будете удивляться, переживать и не сможете оторваться от чтения, которое предоставит возможность заглянуть в душу трагической иконы, чья жизнь представляет собой сказку об американской нравственности, чей свет погас слишком рано.
Рабби Шмули Ботич – один из ведущих мировых специалистов в области отношений и один из духовных авторитетов. Он написал 21 книгу, переведённые на 17 языков, и все они были бестселлерами. За свои статьи, читаемые миллионами людей по всему миру, он получал награды. Он является ведущим передачи на канале TLC «Мир вашему дому», за которую тоже был отмечен. Работал он и в шоу «Опра и её друзья» как консультант по вопросам любви, брака и воспитания детей. 11 лет он служил при Оксфордском университете, где основал общество, ставшее второй по количестве членов студенческой организацией в Оксфорде. Сегодня «Ньюсуик» называет его самым известным раввином Америки. Лауреат престижной премии «Проповедник года», учреждённой Лондонской газетой «Таймз» , Рабби Шмули также получил Национальную Премию Отечества и высшую награду Американской Еврейской Ассоциации за мастерство толкований. Живёт в Нью-Джерси с женой Дебби и их девятерыми детьми.
МАЙКЛ ДЖЕКСОН. КАКИМ Я ЕГО ЗНАЛ.
Нравственное чудо, наша дружба, его демоны.
Нравственное чудо.
Как появилась эта книга.
Я публикую эту книгу потому что Майкл Джексон от всей души желал, чтобы так было. В ней выносятся на публику наиболее интимные, редкие, неприятные, болезненные и проникновенные признания, данные когда-либо Майклом. Подобных им нет, и поскольку Майкл трагически ушёл из жизни довольно рано, ничего подобного и не появится.
Публикуя эти записи, я не только не нарушил никакой конфиденциальности, я также выполнил желание человека, который хотел, чтобы люди узнали его настоящего – потому что он знал, что о нём ходили разные слухи. Расшифровки бесед, представленные в книге, взяты с плёнок, на которых записано приблизительно 30 часов разговоров, проведённых с Майклом Джексоном в период между августом 2000 года по апрель 2001-го с конкретной целью публикации в виде книги.
Мы затронули широкий круг вопросов, желая раскрыть и объяснить людям, каким был этот человек за своей маской.
Майкл так хотел, чтобы каждое его слово было услышано, что зачастую он сам держал диктофон и говорил прямо в него. Было и такое, что иногда он просил нас сделать паузу, чтобы выключить кондиционер в номере отеля, боясь, что его шум помешает расслышать голос на плёнке. Если его дети, Принс и Пэрис, присутствовавшие при многих разговорах (им в то время было около 3 и 2 лет), начинали шуметь, Майкл мягко успокаивал их, чтобы ни одно сказанное слово не потерялось на записи.
Майкл просил меня написать книгу и потому, что мы были очень близкими друзьями, и потому, что я уже был опытным писателем, выступая по вопросам нравственных ценностей с лекциями и на радио, и ещё потому, что наши беседы естественным образом происходили параллельно с теми шагами, которые ему нужно было предпринять, чтобы восстановить своё доброе имя. В последующие месяцы беседы открывали мне духовную подоплёку того, что ему было дано так высоко подняться. Он желал поделиться самыми потаёнными своими мыслями, и наша дружба помогала ему лучше раскрыться.
Я завершил работу над черновиком книги через год или два после завершения самих бесед. Люди, читавшие их расшифровки, признавались, что никогда не считали Майкла такой глубокой и вдохновенной личностью. Многие мои довольно начитанные друзья не скрывали, что плакали, читая. Как многие другие, они раньше принимали Майкла за безрассудного и недалёкого, погрязшего в материальных ценностях, безнадёжного сумасброда. Чувствительная личность, открывшаяся в наших беседах, однако, была личностью умного, умеющего прощать и склонного видеть суть вещей человека, к тому же глубоко верующего.
Но некоторые события стали тогда для меня временно важнее выпуска этой книги, и я приостановил её публикацию. Мои отношения с Майклом испортились потому, что я чувствовал, что больше не могу положительно на него влиять. Он скрыл от всех свой внутренний мир и стал жить так безрассудно и саморазрушающе, как, думали люди, он уже давно живёт. Я чувствовал, что он проигрывает в битве и делает неверный выбор между расточением своей души и её совершенствованием, между проматыванием своей жизни и тем, чтобы оставить о себе добрую память, между тем, чтобы стать карикатурой на самого себя и тем, чтобы остаться художником.
Если и оставалось желание опубликовать эти интервью, оно пропало, когда в ноябре 2003 года Майклу было предъявлено ещё одно, после разбирательств 1993 года, обвинение в совращении малолетних. Тогда было ясно, что ни одно из его убеждений, изложенных в книге, не будет воспринято людьми всерьёз.
Невозможно было обнародовать то, как Майкл говорил о том, как он нуждается в детях, их невинности; о том, что человек, остающийся близок к детям, растёт духовно – его рассуждения просто истолковали бы с точки зрения педофилии. Кроме того, всё, что бы ни публиковалось в то время, стало бы ещё большим поводом для неистовств прессы, и без того сопровождавших это судебное разбирательство. Стали бы говорить, что интервью затем и брались, чтобы потом опубликовать их в момент всеобщей истерии, нарочно чтобы обелить Майкла.
А потом, через 8 лет после бесед, Майкл внезапно и трагически умер. Те чувства печали, гнева, отчуждения, разочарования, а также любовь к нему, дремавшие в моём сердце, вдруг пробудились и стали расти из-за всей той шумихи, окружившей его смерть, и того, как неверно стали трактовать в прессе его наследие. Всё это подстрекнуло меня как можно быстрей опубликовать записи. Воля Майкла должна быть исполнена. Плёнки должны увидеть свет. Что бы люди ни думали о Майкле, в нём было добро, и он заслужил, чтобы об этом знали.
Майкл был далёк от святости, и лично я никогда не старался показать его безгрешным. Но в нём жила великодушная, аристократическая душа, при всей его известности смиренная – что может быть примером для других, учитывая, как одарён был этот человек. Я осознал, что невероятные вещи, которыми Майкл делился со мной в этих беседах, смогут заполнить те три огромных пробела, никогда не освещавшихся таблоидами. Первый: каков был настоящий Майкл Джексон? Второй: с какой болью он жил, что ему приходилось пользоваться обезболивающими препаратами, которые полностью подчинили его себе? И третий: какой моральный урок можем мы извлечь из его ранней трагической кончины, которая в состоянии искупить его грехи?
Последний вопрос для меня особенно труден. Я смотрел только отрывки мемориальной службы в Стэйплз центре, уклонившись от просмотра как от поругания его памяти, как от морального оскорбления. Перед нами человек, который почти наверняка умер от передозировки лекарственных веществ. Однако вместо того, чтобы осознать и донести до публики хоть малое понимание величины трагедии, они превращают похороны в концерт.
Америка должна прочесть наши беседы и узнать настоящего Майкла Джексона. Людям необходимо осознать, что он никогда не был фриком. Он был рождён не для того, чтобы быть сумасшедшим. Но при этом избранный им наркотик – слава – и бесконтрольность его жизни абсолютно разрушили его жизнь. Он растерял как свою невинность, так и талант. И его бессмысленная смерть вопиет об искуплении.
Принципиальная трагедия его жизни заключалась в том, что он ошибочно принимал внимание за любовь, привязанность фанов за семью, материальные приобретения за истинную духовную цель. Никогда не забуду, как, когда мы только начали записи наших бесед, Майкл сказал удивительную вещь, которую я делаю эпиграфом этой книги:
«Я хочу сказать то, что никогда раньше не говорил, и это правда. У меня нет причин лгать тебе, и Бог знает, я говорю правду. Думаю, весь мой успех, вся моя слава – а я всего этого хотел – всего этого я хотел потому, что хотел быть любимым. Вот и всё. В этом – истинная правда. Я хотел, чтобы люди меня любили, истинно любили меня, потому что я никогда по-настоящему не чувствовал себя любимым. Я знал, что у меня есть способности. И я подумал: может, если я отточу своё мастерство, люди будут любить меня ещё больше. Я просто хотел, чтобы меня любили. Думаю, очень важно – быть любимым и говорить людям, что и ты их любишь. Смотреть в их глаза и говорить об этом».
Помню, как я был поражён, услышав об этом, какой у него был тогда срывающийся голос – и это так явно показывало, как страдал он от одиночества. Невозможно читать его слова, не ощущая громадного сочувствия к душе, которая была окружена поклонением ему как герою, но при этом остававшейся столь абсолютно покинутой. Ведь Майкл принимал за любовь внимание поклонников, которые любили его за то, что он делал, и никогда не знал любви человека, который любил бы его за то, какой он есть.
Древние учителя Талмуда провозгласили, что слова, исходящие из сердца, проникают в сердце. То, что Майкл впустил меня в своё сердце своими словами о том, что карьера ему была нужна для любви, которой он так и не познал в детстве, столь поразило меня, что с тех пор мы стали очень духовно близки. Я был призван разделить с ним его одиночество.
Добавлено (07 Март 2012, 01:27) --------------------------------------------- Некролог, которого не было
Мы с семьёй снимались в документальном фильме в Исландии в тот день, когда мне позвонили и принесли страшную весть о кончине Майкла. Моя жена и дети были со мной в автобусе. Мы не могли поверить в то, что услышали. Все дети с симпатией вспоминали Майкла. Он подарил им собаку Мармелада, который до сих пор живёт с нами. Дочери стало плохо. Моё же сердце разрывалось при мысли о его детях, которых он обожал, и которые так же обожали его. Я подумал о Принсе и Пэрис, с которыми дружили мои дети, и об их брате Принсе Втором по прозвищу Блэнкет, которого я не видел; о том, как привязаны они были к отцу, который постоянно говорил мне, что знает: когда они вырастут, биографы будут их спрашивать, каким он был отцом. Он хотел, чтобы у них оставались только тёплые воспоминания о нём. Увы, воспоминания останутся во многом неполными.
И всё же я не был шокирован новостью. Весь тот день я был наполнен ужасом и знал, что рано или поздно что-то случится.
За последние два года, в которые я старался, совершенно безуспешно, помочь Майклу исправить его жизнь, меня больше всего пугало не то, что он может столкнуться с ещё одним обвинением в совращении, хотя и это случилось. Я боялся, что он умрёт. Как я сказал в транслировавшемся на весь мир интервью СNN 22 апреля 2004 года: «Мой самый большой страх – то, что жизнь Майкла может рано закончиться. Если в жизни нет ничего, что поддерживало бы здоровье, если человек абсолютно не соприкасается с тем, что является нормальным, если человек – суперзвезда, то, прости меня, Господи, можно закончить как Дженис Джоплин, Элвис… А Майкл следует в том же направлении».
Семья Майкла опровергала публично любое предположение о том, что он может умереть. Как передали СNN в ответ на мои слова «семья Джексонов опровергла предположения о том, что жизнь поп-звезды нездорова, настаивая на том, что он чувствует себя очень хорошо, особенно для человека, которому приходится иметь дело с таким беспрецедентным давлением».
В том же интервью меня Рэймон Бэйн, представитель Майкла на суде, пожурил меня за то, что я поступил предательски безответственно, высказав опасение, что Майкл может умереть. 6 мая 2009 года Рэймон Бэйнв судебном порядке пытался отсудить у Майкла 44 миллиона долларов. Через 6 недель это уже не имело значения, поскольку Майкл был мёртв.
Я не пророк, но и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть приближающуюся катастрофу. Майкл страдал от невыносимой боли, и его трагедия заключалась в том, что он предпочитал бороться с ней медикаментами, вместо того, чтобы узнать, где её корни. Он путал горечь души с телесным недугом. Но никакие барбитураты в мире не могли бы исцелить его мятущуюся душу, потерявшую путь.
Да, из-за страстного увлечения прессы каждой возбуждающей любопытство мелочью, последовавших за его смертью, любой мог бы сделать вывод о нём как о мультяшном герое, карикатуре на живую личность, который и умер не как обыкновенный человек. Отношения Майкла и американского народа всегда носили характер взаимной эксплуатации. Он использовал нас для подпитки своей непрекращающейся жажды внимания, а мы использовали его для подпитки своей постоянной жажды развлечений.
Добавлено (07 Март 2012, 01:27) --------------------------------------------- Подготовка сцены
Письмена на стене: разговор о ранней смерти.
Шмули Ботич: Так ты думаешь, что самым лучшим, что случилось с Битлз, было то, что они распались? И что именно потому они так надолго сохранили интерес к се
ШБ: Знаешь, древние равви говорили, что каждый раз, навещая больного, ты забираешь одну шестидесятую его болезни. Но в твоем случае похоже, будто ты забираешь 50 процентов. [Как раз перед этим разговором я привел к Майклу умственно отсталого подростка, и тот буквально расцвел, увидев своего кумира.]
да уж! больно двусмысленная фраза
Quote (Марина)
Он был рождён не для того, чтобы быть сумасшедшим. Но при этом избранный им наркотик – слава – и бесконтрольность его жизни абсолютно разрушили его жизнь. Он растерял как свою невинность, так и талант.
куда это он растерял талант? если он есть, его невозможно растерять!
Quote (Марина)
Да. Мне бы хотелось, что бы можно было так исчезнуть, чтобы люди какое-то время меня не видели
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
ШБ: Так что, Майкл, является ли это для тебя поводом однажды сказать: «Ну, всё!» и выйти из игры? МД: Да. Мне бы хотелось, что бы можно было так исчезнуть, чтобы люди какое-то время меня не видели. При этом чтоб можно было заботиться о детях, но при этом быть невидимым. Исчезнуть – очень важно. Мы все меняемся. Нам нужны перемены в жизни. Поэтому бывает зима, весна, лето, осень. ШБ: Хорошо, но ты хочешь жить долго и быть здоровым. Ты не хочешь исчезнуть, как, не приведи Господи, все эти звёзды, как Мэрилин Монро. Ты же не хочешь умереть молодым? МД: Хм, ты задаёшь интересный вопрос. Уверен, что хочешь услышать ответ? ШБ: Хочу. МД: Ладно, я дам тебе честный ответ. Окей, хм. Моя самая большая мечта, которую я отбросил… ну, я достиг всего, о чём мечтал в музыке и сфере развлечений - а я люблю музыку и всё, что с этим связано – так вот, я бы делал что-то для детей, то, что мы уже делали. Но хм… поскольку я не забочусь больше ни о чём - я правда не забочусь – я не забочусь о карьере, правда, Шмули. Но что помогает мне жить – это дети, или вот как я скажу, совершенно серьёзно. Я уже говорил, клянусь Богом, что говорю правду. Я бы сдался, если бы не дети, не младенцы. И это правда, это честно. Я уже об этом говорил раньше, если бы не дети, я бы выбрал смерть. Я искренне это говорю. ШБ: Выбрал бы смерть так, как сделала Мэрилин Монро? МД: Да, как-нибудь так. Я бы нашёл способ уйти отсюда, потому что мне не было бы смысла больше жить. Я живу для этих детей. ШБ: Ты их воспринимаешь как часть, как Божью искру здесь на Земле? МД: Клянусь, они такие и есть.
ШБ: Так что для тебя они наиболее духовны на этой планете?
МД: Для меня нет ничего чище и духовней, чем дети, и я не могу без них жить. Если бы сейчас ты мне сказал: «Майкл, ты больше никогда не увидишь ни одного ребёнка», - я бы покончил с собой. Клянусь, что я бы это сделал, потому что мне было бы не для чего больше жить. Вот так. Честно.
ШБ: Так ты хочешь жить долго?
МД: Я, пожалуй, возьму назад слово «клянусь», потому что я не клянусь перед Богом. Беру это слово обратно. Не хочу использовать это слово. Повтори, пожалуйста, вопрос.
ШБ: Ты сказал, что хотел бы исчезнуть. Думаешь, так важно исчезнуть?
МД: Я не хочу жить долго… Мне это не нравится, нет, нет. Думаю, старение – это самое уродливое, что только может быть. Когда тело отказывает тебе, ты начинаешь покрываться морщинами, я думаю, это так ужасно. Я этого не понимаю, Шмули. И я никогда не хочу смотреть в зеркало и видеть это. Я не понимаю этого. Действительно не понимаю. А люди говорят, что стареть красиво, то да сё. Я не согласен. Абсолютно.
ШБ: Ты хотел бы умереть до того, как это случится?
МД: Мм… Я не хочу стареть. Хотелось бы стать…
ШБ: А что если бы ты мог остаться юным душой, Майкл?
МД: Вот, это важно для меня.
ШБ: У тебя могут быть морщины, но неужели тебе не хочется увидеть, как растут твои дети?
МД: Хочется.
ШБ: Неужели не хочется увидеть их детей?
МД: Мне просто не хотелось бы выглядеть старым, начать забывать. Я хочу всегда оставаться молодым и иметь достаточно сил, чтобы бегать и играть в прятки – одна из моих любимых игр. Мне так сильно хотелось поиграть в прятки в твоём доме, когда мы в последний раз были там, ведь у тебя такой большой и хороший дом для пряток. Ммм, ненавижу, что люди стареют, Шмули.
ШБ: Неужели ты не видел людей, которые постарели, но сохранили молодое восприятие жизни? Которые ведут себя так, как будто всё ещё молоды?
МД: Да, я люблю, когда человек молод душой. Когда же люди начинают забывать, покрываться морщинами, ломать кости, это мне причиняет боль. Или когда они…
ШБ: С кем из любимых тобой людей такое случилось? Неужели твоя мама кажется тебе старой? А отец? Или кто-нибудь из твоих коллег сильно постарел?
МД: Да, бывает, что люди, которых я очень люблю, умирают, а я не понимаю, почему. Я любил этого человека, любил его. Он был моим другом, Фред Астер, и я не понимаю. Знаешь, Фред жил неподалёку от нас, с тех пор, как я был маленьким, и он, бывало, разговаривал со мной постоянно, и научил меня многим вещам… Знаешь, он говорил, что я буду большой звездой, и всё такое, хотя я даже об этом не думал тогда. А видеть, как он танцует в фильмах, я был просто очарован им. Я никого не знал, кто бы так красиво двигался, знаешь. И, хм… когда я увидел, что он приближается к этой черте… Однажды он сказал мне: «Знаешь, Майкл, если я сейчас сделаю оборот, я упаду лицом вниз. Чувство равновесия совершенно исчезло». А когда он открывал мне дверь, когда я приезжал к нему, он вот так шёл, вот так, Шмули. Маленькими шажочками. Это разрывало мне сердце. Это причиняет мне боль. И в день, когда он умер, это меня просто убило, убило. Это меня сокрушило. И поэтому…
ШБ: Но и то, что случилось с Принцессой Дианой, тоже было большой трагедией, Майкл.
МД: Это было большой трагедией. Это тоже убило меня. Думаю, это убило многих.
ШБ: Нет ничего хорошего, когда люди умирают молодыми. Это может сделать тебя легендой, Майкл. Но жизнь слишком драгоценна, разве нет?
МД: Жизнь прекрасна и драгоценна.
ШБ: И всё же ты думаешь, что однажды ты станешь просто легендой.
МД: Послушай, вот почему мы не можем быть как деревья? Знаешь, они теряют листья зимой и весной так же красивы, как были. В них есть бессмертие, а Библия говорит, что человеку было предназначено быть бессмертным. Но из-за греха мы стали смертны.
ШБ: Но что если мы уйдём в другое место, в место, которое находится выше, и твоя душа, вдруг ставшая безграничной, сможет на самом деле быть ближе к людям. Подумай об этом. Бог здесь прямо сейчас, Майкл. Мы оба в это верим. Несмотря на то, что мы не можем дотронуться до него или пощупать. Разве души тех, кого мы любим, другие?
МД: Я бы хотел вернуться как… как ребёнок, который никогда не взрослеет, как Питер Пэн. Я хочу, хочу верить, что это правда, что мы все возвращаемся. Надеюсь, что это правда, я бы так хотел в это верить, Шмули.
ШБ: Верить в реинкарнацию? Чтобы постоянно реинкарнировать в виде ребёнка?
МД: Да, несмотря на то, что наша… моя религия (Церковь Свидетелей Иеговы) это не признаёт, говорит, что нет такой вещи, как реинкарнация… Когда ты умираешь, умирает твоя душа – вот как они об этом говорят, о мёртвых, понимаешь? Но всё-таки есть обещание реинкарнации и всего этого.
ШБ: Но индусы же верят, что возвращаются.
МД: Я бы хотел в это верить. Мне нравится, что делают египтяне и африканцы, как они хоронят своих умерших… Мне бы хотелось увидеть, нам бы всем хотелось, что представляет собой жизнь на той стороне. Разве нет?
ШБ: Мы хотим знать, что нас ждёт после жизни, что представляют собой Небеса.
МД: Да, потому что об этом говорят слишком по-разному.
ШБ: Ты думаешь, на Небесах играют дети?
МД: О Боже, я молюсь, чтобы это было так.
ШБ: А взрослые там играют?
МД: Хотелось бы так думать, и думаю, они очень похожи на детей. Как Адам и Ева. Это просто сад счастья, идеальное мирное место. Дай Бог, чтобы всё это было так.
ШБ: Ты боишься смерти?
МД: Да.
ШБ: Мы все боимся.
МД: Я всегда говорил, что хочу быть похороненным там, где дети. Хочу, чтоб они были поблизости. Я бы чувствовал себя безопасней. Мне бы хотелось, чтоб они были рядом. Мне нужно, чтобы их души меня защищали. Я всегда это представляю так, вижу себя мёртвым и ненавижу это. И вижу себя и детей, которые лежат там же, чтобы защитить меня.
продолжение Детство, одиночество, мультфильмы и братья
ШБ: В каком возрасте ты осознал, что пропустил своё детство?
МД: Я помню это чётко… Ты как будто всё время куда-то мчишься и не можешь выйти, и думаешь: «О Боже, что я делаю?» А у тебя уже есть обязательство, и ты не можешь от них освободиться. Это поразило меня ещё до подросткового возраста. Я так сильно хотел поиграть в парке через улицу, потому что дети там играли в бейсбол и футбол, но мне надо было записываться. Я мог видеть этот парк, прямо напротив. Но мне надо было идти в другое место и работать до поздней ночи, делая альбомы. Я сидел там, глядя на детей, и слёзы текли по моему лицу, и я говорил: «Я в ловушке, мне нужно заниматься этим всю оставшуюся жизнь. У меня контракт». Но я хотел пойти туда так сильно, что это меня убивало. Так хотелось иметь друга, которому можно было бы сказать «привет»! Я ходил по улицам, в поисках хоть кого-нибудь, с кем можно было бы поговорить. Я уже рассказывал.
ШБ: Сколько тебе было?
МД: Это было когда я записывал «Триллер».
ШБ: Значит, ты был величайшей мировой звездой и…
МД: И искал человека, с которым мог бы поговорить. Я был так одинок, что мог плакать в своей комнате наверху. Я думал: «Так больше нельзя. Надо убираться отсюда», - и бродил по улицам. Помню, даже обращался к людям с вопросом: «Будешь моим другом?»
ШБ: Наверное, у них был шок.
МД: Они такие: «Майкл Джексон!» А я: «Боже мой, ты будешь моим другом потому, что я Майкл Джексон? Или потому, что я – это я?» Мне просто нужен был кто-то, с кем можно было бы поговорить.
ШБ: Нашёл?
МД: Ну да, я пошёл в парк, и там были дети, которые катались на качелях.
ШБ: Так вот когда ты решил, что ответом на твои проблемы могут быть дети. Они были единственными, которые приняли тебя просто как человека?
МД: Да. Правильно.
ШБ: Именно в этом возрасте тебя поразило, что ты потерял детство, потому что дети – это единственные люди, с которыми ты можешь себя идентифицировать.
МД: Я очень от этого страдал. Я знал тогда, что что-то во мне не так. Но мне нужен был кто-нибудь… Возможно, поэтому у меня появились манекены. Скажу так: потому что я чувствовал, что мне нужны люди, кто-нибудь, а их не было. Я был слишком застенчив в обществе настоящих людей. Я не разговаривал с ними. Это не то, как старушки разговаривают с растениями. Но я всегда думал, что мне нужен кто-то, в окружении кого я могу чувствовать себя среди людей. Я всегда думал: «Почему я их покупаю?» Они как настоящие дети, малыши, как люди, и я чувствую себя как будто я в комнате с людьми.
ШБ: Почему ты был таким застенчивым, что даже не мог разговаривать с настоящими людьми? Не потому ли, что тебя учили только выступать, но не дали возможности просто тусоваться с друзьями?
МД: Точно. У меня не было времени на тусовки.
ШБ: Ты до сих пор чувствуешь себя одиноким?
МД: Совсем не так, как тогда. Нет.
ШБ: Понятно, у тебя же есть дети, а это большая разница. Но какая-то часть нас может быть родителем, а другая нуждается в других формах общения.
МД: Общения какого рода?
ШБ: Нужен кто-то, кому ты можешь облегчить душу эмоционально, так, как Принс или Пэрис не поймут.
МД: Ммммм… Друзья – те люди, которым можно доверять. Элизабет Тэйлор, кто-то в этом роде… Мэк (Макколей Калкин), Ширли Темпл (Блэк), люди, которые прошли через то же, что и я.
ШБ: Это обязательно должны быть люди, прошедшие через то же, все эти дети-звёзды?
МД: Они (люди, которые не были звёздами в детстве) говорят: «Да, я знаю, о чём ты» - но они не знают. Они просто соглашаются с тобой.
ШБ: Вы обсуждаете с друзьями, которые были звёздами в детстве, какие-то их личные переживания? Или вам даже нет надобности об этом говорить, потому что вы понимаете друг друга интуитивно?
МД: Знаешь, это как телепатия. Посмотрел бы ты на нас с Ширли Темпл.
Незадолго до этого разговора Майкл гостил у Ширли Темпл Блэк в Сан-Франциско.
ШБ: Вы до сих пор поддерживаете связь?
МД: Надо бы ей позвонить. Хочу опять ей позвонить. Я всё благодарил её, а она говорила: «За что?», - а я говорил: «За всё, что ты когда-либо для меня сделала».
ШБ: Не думаешь когда-нибудь посвятить ей песню?
МД: С удовольствием.
ШБ: Так что Макколею Калкину не приходится говорить тебе: «Когда я был на съёмочной площадке, мой отец сделал то-то и то-то». Вам даже не приходится вести такие разговоры?
МД: О да. Он как раз один из этих драгоценных милых людей, всегда остающихся детьми, Макколей Калкин… Он спрашивает: «Как я вообще попал во всё это? Я никогда не просил делать из меня актёра». Он всегда хотел выйти из игры. Ты бы видел, какой он, когда бросается на своего отца, Боже. Всё это закипает в нём и, знаешь, такое происходит… О, да я видел это сам (кричит): «Мэк, иди сюда!» - эти крики…
ШБ: Понятно, это напоминает тебе о том, через что ты прошёл сам. Ему пришлось выбирать так же, как и тебе. Он старался держаться за своё детство так долго, как он мог. Но есть другие дети-звёзды, такие как Брук Шилдс, с кем вы когда-то были близкими друзьями. Что ты можешь сказать о таких, как она, которые, кажется, не делали никакого выбора в детстве, которые не пытаются воскресить своё детство? Думаешь ли ты, что за это нужно предъявить счёт? Не кажется ли тебе, что Макколей Калкин и ты, как и другие, можете рассуждать более здраво, потому что вы понимаете, чего вы лишились, и хотите это компенсировать?
МД: Знаешь, некоторые люди понимают, а некоторые нет. В случае с Брук, она начинала как модель, а это не предполагает, что ей нужно было проводить целый день, день за днём, на съёмочной площадке. Она была моделью. Она не была звездой кино пока не снялась в фильме «Малышка-красотка» в роли проститутки в возрасте… Думаю, где-то около 12-ти лет у неё всё это началось. Её много фотографировали, это было не так, как у нас – каждый день, с утра до вечера. Думаю, это по-разному влияет на людей, но это одно и то же. Она очень милая, умная. Она не ветреная. Она действительно умная. Многие думают, что если красивая, то вертихвостка. Она не такая.
ШБ: С кем ещё из детей-звёзд вы дружили?
МД: Немногие остались в живых. Вот что пугает. Многие занимаются саморазрушением.
ШБ: Когда тебе было 13, ты стал героем мультсериала. Это было трудно выдержать?
МД: Я рано вставал по субботам. Не мог дождаться.
ШБ: Когда начнутся «Джексоны»?
МД: Когда начнётся мультик о «Пятёрке Джексонов». Мне казалось, это честь – быть героем мультфильма. Я был так счастлив, ты даже не представляешь. Нам ничего не приходилось делать. Озвучивали другие. Нас просто сделали мультяшками и использовали наши песни с уже записанных альбомов, и это продолжалось годами. Помню, я был в Брунее в больнице, я тогда давал концерт для султана. Это была красивейшая больница, я таких раньше не видел. И вот я лежу в кровати, и по телевизору показывают мультик «Пятёрка Джексонов», и я просто не поверил глазам. Его до сих пор показывают. Та же самая компания снимала мультфильмы и про Битлз, и про Осмондов, и про нас.
ШБ: Так это одна из сторон, которая тебе нравится?
МД: О, мне это очень нравится.
ШБ: Сделало ли это тебя ближе к детям во всём мире? Ведь ты знаешь, что дети всё воспринимают правильно.
МД: Мне это очень нравилось. Я попадал как бы в другой мир. Это как: «Господи, я в другом мире!» Странное было ощущение. Думаю, я радовался мультику больше, чем когда мы записывали хиты, давали концерты и всё такое. Мультфильм впечатлил меня больше всего остального.
ШБ: Хорошо, поговорим о том, что из пяти братьев ты получал больше внимания, чем любой другой. Ты стал звездой с тех пор, как начал сольную карьеру. Каково было это выдержать твоим братьям? Каково было это для тебя? Была ли какая-то аналогия с библейской историей об Иосифе, которому оказывалось больше внимания, чем остальным братьям, пока они не отомстили ему?
МД: Мне это не приходило в голову, и я этого не видел до того времени, как они перестали это скрывать. Мама это замечала, но не обращала на это моего внимания. Но я думаю, их жёны в какой-то степени подстрекали их к этому. Это и развалило нас как группу. Женщины развалили «Битлз». Они же разлучили дуэт Мартина и Льюиса. Они многих великих развели. Женщины вмешиваются во всё, и говорят одному из группы: «Ты звезда. Он нуждается в тебе, а ты в нём - нет». На следующий день он является на работу напыщенный гордостью, и все начинают ссориться. Это и произошло со мной и братьями. Так и было. Я видел, как это происходило.
ШБ: Это несколько настроило тебя против брака, да?
МД: Да. Я сказал: «Не хочу, чтоб такое происходило со мной». Сказал: «Я не женюсь». Я это годами твердил.
ШБ: Была ли какая-то возможность остановить это? Ты мог просто сказать братьям: «Послушайте! Что с нами происходит?» Мог ли ты это остановить? Они женились молодыми. Наверняка они тоже чувствовали себя одинокими.
МД: Они рано женились, чтобы уехать от отца, из дома. Мы умоляли их не жениться, но они женились.
ШБ: Почему ты надолго задержался в доме?
МД: Я был там, когда «Триллер» взобрался на вершину. Мне всё казалось, что я маленький, что мне ещё рано уезжать, что я ещё мальчик, что ещё рано покидать дом. Я действительно в душе так себя чувствовал.
ШБ: Но ты всё ещё боялся отца? Как это можно совместить?
МД: Он уже не был в то время моим менеджером, но он получал гонорар, и стал несколько спокойнее. Он гордился мной, но никогда бы это не признал.
ШБ: Хотел ли ты услышать это от него?
МД: Мне это было нужно.
ШБ: Больше, чем от кого-либо другого?
МД: Да.
ШБ: Он до сих пор так этого и не сказал. Не говорит и теперь? Как ты думаешь, он знает, что ты самая большая звезда в мире, или даже не понимает этого?
МД: Он знает это, но ему трудно сделать комплимент. Это сделало меня перфекционистом, я старался произвести на него впечатление. Бывало, он стоял среди зрителей с вот таким лицом. Он делал так (корчит рожи), и мы пугались до смерти, думая: «Мне нельзя сбиться, а то он всех нас убьёт». Все аплодировали, а он так: «Тебя надо проучить. Не сбивайся». Я думал: «Господи, после шоу у нас будут проблемы».
ШБ: Предположив, что в жизни всего две движущие силы – страх и любовь – мог ли бы ты пойти ещё дальше, если бы тебя мотивировала любовь? Если бы отец сказал: «Майкл, я всё равно буду любить тебя, но ты это сможешь!» Уверен, сейчас ты можешь даже преуменьшать значение страха, внедрённого в тебя отцом. Но проблема в том, что ты стал самой большой звездой на планете. Так может страх – лучшая мотивация, чем любовь?.. Честно говоря, я в это не верю. Но неужели твой пример не показывает, что это так?
МД: Думаю, здесь есть равновесие. Стоило ли отказываться от чувства отцовства? Стоило ли отказываться от всей любви, которой я мог бы его одарить, если бы между нами было чувство товарищества – когда вы смотрите в глаза друг другу, гуляя по парку, держась за руки? Я не думаю, что хоть что-то стоило того, чтобы от этого отказаться. Мне жаль. Но это и есть золото мира.
ШБ: Твоя карьера сейчас страдает от того, что ты – отец-одиночка. Ты готов к такой цене?
МД: Нет, не готов. Я могу заниматься и тем, и другим. Чувствую, что я должен.
ШБ: Ты чувствуешь, что эту силу, этот дар дал тебе Бог, и ты обязан делать что-то со всем этим?
МД: Я обязан.
МД: Он проделал блестящую работу, подготовив меня к работе артиста на сцене, но как отец он был очень, очень строг. Мне тяжело его судить, но я бы как отец вёл себя совершенно по-другому. Я никогда не чувствовал его любви. Помню, мы летали в самолётах, и меня приходилось держать, потому что я терпеть не мог турбулентности, и я кричал и брыкался, когда приходилось взлетать во время дождя. Помню это очень хорошо. Он никогда не обнял меня, не дотронулся даже, и стюардессам приходилось подходить и держать меня за руку, успокаивая.
ШБ: Он был сердитым человеком?
МД: Думаю, он был жестоким. Не знаю, почему. Боже, он уже не такой, как был, но он был грубым. Самым грубым человеком, которого я встречал в жизни.
ШБ: Что если бы кто-нибудь сказал: «Слушай, Майкл, невозможно иметь и то и другое. Он был прекрасным менеджером, но не был тёплым и любящим родителем. Он научил тебя двигаться, научил дисциплине». Ты же не скажешь, что отказался бы от того, чтобы быть величайшим артистом, и вместо этого выбрал бы полное любви детство? Или ты думаешь, что такой выбор делать бы не пришлось, потому что можно было бы стать артистом и без строгости?
МД: Он мог бы делать всё, что он делал, но и находить время для проявления отцовских чувств – поиграть в игру или побросать друг другу мяч. Помню, я рассказывал тебе однажды, как он посадил меня на пони. Не думаю, что он может себе представить, насколько это запечатлелось в моей памяти.
ШБ: Это одна из наиболее трогательных историй об отцовстве, которые мне доводилось слышать. То, что один-единственный жест со стороны отца может оставить такой неизгладимый отпечаток – это поразительно и очень трогательно.
МД: Я думаю об этом с позиции сегодняшнего дня, и мне хотелось бы, чтобы он сделал ещё хоть что-нибудь, ну хоть что-нибудь. До сих пор я относился к этому совсем по-другому.
ШБ: А может быть, тебе не так сильно хотелось бы доказать, что ты чего-то стоишь. Если бы тебе показали много любви в детстве, возможно, тебе не нужно было бы, чтобы мир тебя любил, и ты не стал бы суперзвездой. Мог бы ты отказаться от карьеры, для того, чтобы тебя больше любили в детстве?
МД: Нет. От этого я никогда бы не отказался. Это моя работа. Мне дали талант не без причины. Я действительно в это верю и чувствую…
ШБ: …что Бог избрал тебя, дал тебе этот особый…
МД: Я действительно в это верю. Если бы ты видел эти лица по всему миру, слышал, как люди говорят: «Спасибо тебе, спасибо, ты спас мою жизнь и жизнь моих детей. Можно до тебя дотронуться?» - и потом они начинают плакать. Это как исцеление. Нам это дано с определённой целью… чтобы помогать людям.
ШБ: Значит, то, что Ширли Темпл сделала для тебя с помощью тех плакатов (которые ты мог повесить в номере отеля, чтобы чувствовать себя в безопасности), ты тоже делаешь для людей по всему миру, и в гораздо большей степени.
МД: О даааа! Даааа! Вот это оно и есть, и я просто хотел бы сказать спасибо (Ширли Темпл Блэк за то, что она вдохновляла Майкла в моменты депрессий). Я заплакал, я не мог сказать ни слова, а она взяла меня за руку и вот так её погладила.
ШБ: Майкл, когда ты говорил ей, что не знаешь, сможешь ли продолжать, а потом смотрел на постеры фильмов, в которых она снималась в детстве, что могло тебя сломать? Что это было? Злоба людей? Тот факт, что приходится всегда тяжело работать, чтобы доказывать, что ты лучший? Или всё это вместе?
МД: Тяжёлая работа, неимение возможности остановиться, поиграть и повеселиться. Мы немного развлекались в отелях, кидаясь подушками с братьями, бросая вещи из окна. Но на самом деле нам приходилось несладко. Помню, как мы собирались в Южную Америку, и когда уже надо было выходить, я расплакался так сильно, что решил спрятаться. Я не хотел ехать и говорил: «Хочу быть как все. Хочу быть нормальным!» Но отец нашёл меня, заставил сесть в машину и поехать, потому что мы должны были давать концерт. Потом в дороге ты встречаешь людей, кто-то живёт на твоём этаже, возможно, семья. И вы знаете, что надо веселиться изо всех сил, потому что у вас мало времени, и больше вы не увидитесь, и это больно. Ты узнаёшь, что дружба не может длиться долго. Такой опыт ранит очень больно, особенно если ты маленький ребёнок.
ШБ: Всю жизнь тебе приходилось ставить карьеру впереди отношений, связанных с заботой. А есть ли сейчас в твоей жизни какое-то проявление заботы? Машина не может ездить без бензина, и ты не можешь жить без любви, которую получаешь. Невозможно только давать любовь и никогда не получать её. И говорить, что ты получаешь её от поклонников, недостаточно, Майкл, потому что они любят тебя за то, что ты делаешь, а не за то, кто ты есть. Они любят тебя за электричество и возбуждение, которое ты привносишь в их жизни.
МД: Я получаю её, когда смотрю в глаза моих детей, в которых светится счастье и радость. Они спасли мою жизнь, так что я хочу… отдать её им (Майкл начинает плакать). Они спасли меня. Я не шучу. Просто быть с ними, видеть их. Это меня спасло.
ШБ: Когда ты рос, были ли случаи того, что данные тебе обещания не выполнялись?
МД: Отец не выполнил одно очень важное, на что я сержусь до сих пор.
Он уговорил меня подписать один контракт с Коламбией, когда мне было 18 лет, обещая, что я пообедаю с Фредом Астором. Отец знал, что я люблю Фред всем сердцем. Он знал, что я подпишу, даже не читая, и он ушёл счастливый и никогда ничего не сделал для того, чтоб выполнить обещание. Никогда не сказал «прости», ничего такого. Это разбило мне сердце. Он посмеялся надо мной.
ШБ: Ты когда-нибудь говорил ему, как тебя это расстроило?
МД: Нет. Он по сей день не знает, как меня обидел. Поэтому я не даю обещаний, которые не мог бы выполнить.
Добавлено (07 Март 2012, 12:17) --------------------------------------------- Внешность Майкла
ШБ: Тебе надо прожить долгую счастливую жизнь. Но думаешь ли ты о том, что однажды ты решишь замкнуться от всех и скрыться?
МД: Да.
ШБ: Жить в Неверлэнде, но закрыть ворота. Может быть такое?
МД: Да. Я знаю, что может.
ШБ: Но почему? Потому что ты не хочешь, чтобы люди видели, как ты стареешь?
МД: Я не могу с этим смириться. Я так люблю красивое, красоту природы, и мне бы хотелось и дальше говорить что-то миру, но я не хочу, чтобы на меня смотрели… как-то раз моё фото появилось в интернете, и когда я увидел его, мне стало плохо.
ШБ: Почему?
МД: Потому что я похож на ящерицу. Это ужасно. Мне никогда это не понравится. Мне бы хотелось, чтобы меня никогда не фотографировали, и я с усилием заставляю себя делать то, что мы делаем. Это правда.
Речь идёт о публичных лекциях, которые я убеждал его произносить, например, в Оксфордском университете в Англии или Карнеги Холле в Нью-Йорке.
ШБ: Майкл, писали о том, что отец имел привычку говорить, что ты урод. Это правда?
МД: Угу. Он издевался над… помню, однажды мы летели в самолёте, как раз собирались взлетать, а у меня как раз был переходный возраст, я был нескладный, тело стало меняться. И он такой: «У, у тебя такой большой нос. Это точно не от меня». Он не мог понять, как больно мне сделал. Мне было так плохо, я хотел умереть.
ШБ: Хотел ли он таким образом унизить мать, что, мол, это у него не от меня?
МД: Не знаю, что он хотел этим сказать.
ШБ: Как ты думаешь, важно ли говорить детям, что они красивы?
МД: Да, но не переборщить. Ты прекрасен внутри. Лучше говорить так. Принс смотрит в зеркало, расчёсывая волосы и говорит: «Я красивый». Я говорю: «Ты симпатичный».
ШБ: Не кажется ли тебе, что отец внушил тебе, что ты некрасив? Поэтому ты пытался несколько исправить свою внешность, и до сих пор она тебя не удовлетворяет. Так что тебе бы надо начать любить свою внешность и себя, и всё в себе.
МД: Знаю. Хотелось бы, но не могу.
ШБ: У каждого есть проблемы с внешностью. Смотри, у меня всклокоченная борода. Когда мне приходится появляться на ТВ, люди, с которыми я работаю, всегда говорят, чтоб я её подстриг, подровнял. Но моя религия не позволяет мне стричь бороду, и она растёт.
МД: А ты хотел бы сбрить бороду?
ШБ: Если честно, то да. Может, не совсем сбрить. Просто подровнять. Но Бог и религия для меня более важны, чем внешний вид.
МД: Тебе не позволяют это сделать?
ШБ: Вообще-то нет. Я её подворачиваю вот здесь. Многие раввины подстригают бороды, а некоторые нет…
МД: Когда они стригут бороды, это ведь против правил?
ШБ: Правила можно по-разному интерпретировать. Библия говорит, что нож не должен касаться твоего лица. Поэтому есть люди, которые считают, что это буквально – нож. Поэтому эти люди подстригают бороду электрической бритвой, а не открытым лезвием. Другие трактуют этот текст как любой острый предмет, срезающий бороду. Но моя жена Дебби, говорит: «Я вышла замуж не за того человека, который будет подстраиваться под вкусы общества. Я вышла замуж за человека, которого хотела уважать, а ведь ты раввин. Гордись тем, кто ты есть».
МД: Она ничего не имеет против бороды?
ШБ: Не только не имеет ничего против, она бы очень расстроилась, если бы я её сбрил. Вот только этим утром она сказала: «Если ты действительно любишь и уважаешь меня, ты никогда больше об этом не заговоришь, потому что меня беспокоит, что ты хочешь подстроить свою внешность под стандарты общества». Жена хочет, чтобы я всегда жил в соответствии со своими принципами.
МД: Это поразительно.
ШБ: В прошлый раз, в четверг, ты выглядел фантастически. (Майкл оделся, чтобы пойти на благотворительный бал). Ты был там самым красивым. И ты не любишь фотографироваться?
МД: Хотел бы, чтоб меня никогда не фотографировали, чтобы меня никогда не видели. Только если это касается развлечения – придуманный мной танец, который будет выглядеть так, как я хочу, или придуманный мной фильм, который будет таким, как я хочу.
ШБ: Теперь ты хотел бы заняться фильмами?
МД: Я люблю фильмы, но, видишь ли, я могу контролировать их производство. Я не могу контролировать эти фото, которые получаются при вспышке, и моё выражение лица в этот момент. Брррр.
ШБ: Если бы ребёнок сказал тебе: «Ненавижу, когда меня фотографируют», что бы ты сказал ему?
МД: Я бы сказал: «Ты не знаешь, как ты красив. В тебе светится душа, которая…»
ШБ: Так почему же ты готов сказать это любому кроме себя?
МД: Не знаю. (Он произнёс это смущённо и обречённо).
ШБ: По своим фанам ты видишь, что множество женщин готовы наброситься на тебя. Это должно тебя убеждать в том, что ты красив и желанен. Ты ведь чувствуешь, что они готовы любить тебя?
МД: Когда я об этом думаю – я никогда не скажу этого по ТВ – но если бы я шёл на сцену, думая, что происходит в головах женщин, я бы никогда не вышел на сцену. Если бы я вдруг начал думать о том, о чём думают они… о сексе или о том, как я выгляжу обнажённым, то это так сбивало бы меня с толку! Я бы никогда не смог выйти. Это так ужасно.
ШБ: Многим людям нравится быть секс-символом. Тебе не нравится, потому что ты стесняешься этого. Знаешь ли ты, что когда некоторые женщины разговаривают с тобой, то именно это приходит им в голову?
МД: Угу. Они мне говорят.
ШБ: «Хочу переспать с тобой?»
МД: Ага.
Добавлено (07 Март 2012, 12:18) --------------------------------------------- Страх Майкла перед отцом
ШБ: Знаешь, Майкл, я помню, что осуждал своего отца, а потом перестал, потому что понял, что у него были свои трудности. У него была очень трудная жизнь, начавшаяся в страшной нужде в Иране. Евреям было непросто расти в Иране. Кто знает, на что было похоже его детство?.. Ты до сих пор осуждаешь своего отца?
МД: Раньше – да. Я так злился на него, бывало. Я заходил в свою комнату и просто кричал от гнева, потому что не мог понять, как человек может быть таким порочным и злым. Скажем, иногда, когда я уже спал, это было около 12 ночи – а я весь день записывался, пел, никаких игр, веселья – и он приходил домой поздно и говорил: «Открой дверь». А дверь закрыта. Он говорит: «Даю пять секунд и выбиваю дверь». И начинает бить по ней, ломая. Говорит: «Ты почему не подписал контракт?» Я такой: «Не знаю». Он: «Ну так подписывай. Если не подпишешь, я тебе покажу». И я думал: «О Боже, ну почему? Где любовь? Где его отцовская привязанность?» Я думал: «Неужели у всех так?» Он мог швырнуть тебя и ударить изо всех сил. А он был очень сильным.
ШБ: Понимал ли ты тогда, что ты для него – машина для зарабатывания денег?
МД: Да, абсолютно.
ШБ: Точно, как описывал Макколей Калкин? Так что ты чувствовал, что тебя используют?
МД: Да. И однажды – не хочется даже это повторять – однажды он сказал (Боже, благослови отца, потому что он делал некоторые удивительные вещи и был великолепен, он был гениален), но однажды он сказал: «Если кто-нибудь из вас, парни, когда-нибудь прекратит петь, я раздавлю вас, как горячую картошку». Это причинило мне боль. Можно было подумать, что он не думает, что у нас может быть сердце и чувства. Почему он не подумал, что это может нас обидеть? Если бы я что-либо подобное сказал Принсу или Пэрис, их бы это обидело. Нельзя говорить такого детям, и я этого никогда не забывал. Это влияет на наши сегодняшние отношения.
ШБ: Получается, если ты не будешь для него выступать, он не будет тебя любить?
МД: Он бы раздавил нас как горячую картошку. Так он сказал.
ШБ: Ваша мать когда-нибудь вмешивалась и говорила «Не слушайте его, он не то хотел сказать»?
МД: Она всегда была тылом, когда он выходил из себя – швырял нас, бил. Я слышу это как сейчас. (Передаёт её слова женским голосом). «Джо, не надо, ты их убьёшь. Нет! Нет, Джо, это слишком», - и тогда он ломал мебель, и это было ужасно. Я всегда говорил, что если бы у меня были дети, я бы никогда не вёл себя подобным образом. Я бы не тронул волоса на их головах. Говорят, что те, с кем плохо обращались, сами плохо обращаются с другими, но это неправда. Неправда. Я веду себя совершенно противоположным образом. Самое худшее, что я делаю – заставляю их недолго стоять в углу, и всё, и в это время с ними не общаюсь.
ШБ: Думаю, ты прав. Не могу согласиться, когда говорят, что те, с кем плохо обращались, сами плохо обращаются с другими. Что ж, значит, ты обречён быть плохим человеком?..
МД: Это неправда. Я всегда давал обещание себе, что никогда не буду таким. Если – это могло быть в фильме или универмаге – я слышу, как кто-то кричит на ребёнка, я не могу удержаться от слёз. Потому что я вспоминаю, как обращались со мной, когда я был маленьким. Я не могу сдержаться, меня трясёт, и я плачу. Не могу этого выносить. Это так тяжело.
ШБ: Когда мои родители разошлись, мы переехали, и отец жил от нас в 3,5 тысячах миль. Было трудно с ним сблизиться. Но я люблю его, стараюсь никогда его не осуждать, и я сделал над собой усилие, чтобы стать ближе к нему. Мы вынуждены серьёзно придерживаться библейского завета всегда почитать родителей. В Библии не говорится: «Почитайте их, если они того заслуживают». Нам просто дана заповедь их почитать. Они заслужили это просто тем, что дали нам жизнь.
МД: Я до сих пор боюсь отца. Он заходил в комнату – и, Бог знает, что я говорю правду – я много раз падал в обморок в его присутствии. Один раз точно, чтоб не соврать. Меня рвало перед ним, потому что когда он входил в комнату, появлялась эта его аура, у меня начинал болеть живот, и я знал, что мне сейчас будет плохо. Он сейчас сильно изменился. Время и возраст его изменили. Он встречается с внуками, хочет быть лучшим отцом, чем был. Такое впечатление, что корабль сошёл с курса, а мне так трудно принимать этого другого человека, который уже не тот человек, с которым я вырос. Хотелось бы мне, чтобы он понял всё это раньше.
ШБ: Так почему же ты до сих пор его боишься?
МД: Потому что на мне шрамы, раны.
ШБ: Значит, ты до сих пор смотришь на него как на того человека, которым он был. Тебе тяжело увидеть в нём обновлённую личность?
МД: Не могу этого сделать. Я перед ним как тварь дрожащая. Как-то он спросил: «Почему ты меня боишься?» Я не мог ответить. Хотел сказать: «Знаешь ли ты, что ты сделал?» (голос срывается) «Знаешь ли ты, что ты со мной сделал?»
ШБ: Мне важно услышать это. Потому что как твой друг и как человек, которого всё время о тебе спрашивают, мне так важно понять всё это. Важно, чтобы мир всё это понял. Видишь ли, Майкл, никто бы не посмел судить о тебе так сурово, если бы услышал это. Люди скорее старались бы вникнуть в причину твоих страданий, чем просто выносили бы тебе приговор. Ты зовёшь его отцом или Джозефом?
МД: Нам не разрешалось называть его отцом, когда мы росли. Он говорил: «Не называйте меня папой. Я Джозеф». Вот так он нам говорил. А сейчас он хочет, чтоб его звали папой. Мне это трудно. Я не называю его папой. Он настаивал на этом: «Не называй меня папой. Я Джозеф». Мне нравится, когда Принс и Пэрис называют меня папой или как итальянские дети говорят «папа» или еврейские «поппи». Так мило, и как можно не чувствовать гордость от этого? Это же твоё продолжение.
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
МД: Не знаю, подавала ли, может быть. Нет, нет, она не подавала. Она хотела, много раз, из-за других женщин или из-за того, что с ним было трудно. Но по религиозным соображениям она могла развестись только на почве прелюбодеяния. Он давал много поводов, она знала об этом. Но она настолько святая, что не могла расстаться с ним. Она знала, чем он занимается, уходя, и он приходил и ложился с ней рядом, а она настолько праведна – я никого не знаю, кто мог бы с ней сравниться. Она как Мать Тереза. На Земле очень мало таких людей. ШБ: Значит, она испытала много страданий и сохранила свою чистоту. Кажется ли тебе, что она уже слишком долго страдает? Что ей не стоило бы мириться с этим? МД: Мы даже упрашивали её развестись с ним. Мы говорили: «Мама, разведись». А она всегда: «Оставьте меня в покое. Нет!» Мы говорили: «Отделайся от него», мы даже кричали, когда были маленькие: «Разведись!» Но много лет мы слышали, как во двор въезжает его машина. Он всегда водил большой Мерседес, а водит он очень медленно. «Джозеф приехал, Джозеф дома, быстрее!» Все разбегаются по комнатам, стучат дверьми. ШБ: Так сильно вы его боялись? МД: Да. Я всегда говорил: «Когда я буду приходить домой, я хочу, чтобы мои дети бежали к дверям с криком «папа», и прыгали вокруг», и мои дети так и делают. Мне хотелось совсем не такого. Я не хотел бы, чтобы они убегали. Защитник Дженет ШБ: Позволь мне поделиться одной мыслью. Ты сказал, что отец унижал тебя, когда ты был на концерте, и он доводил тебя до слёз, а потом выпихивал на сцену ко всем этим девочкам, которые были в тебя влюблены… зачем? Чтобы показать свою власть над тобой? МД: Ну, хм, нет. Он не делал это на сцене. Мог после шоу, когда в комнате было полно девчонок. Он любил привести девочек в номер, мой отец. А после шоу мы перекусывали что-нибудь, или занимались чем-нибудь ещё, и номер уже был забит хихикающими девочками, которые были в нас влюблены. Они шептали: «О Боже», дрожали. И если я говорил и что-то происходило, что ему не нравилось, он смотрел на меня как… у него был такой взгляд, которым он мог напугать до смерти. Он давал мне пощёчину, изо всех сил, а потом вышвыривал в большую комнату, где они все стояли, а по моему лицу текли слёзы, и вот что было делать, а? ШБ: А сколько лет тебе было? (Принс на заднем плане кричит: «Нам три!» Все смеются) МД: Хм, кажется, не больше 12… 11, что-то вроде того. ШБ: И это были первые моменты в твоей жизни, когда ты ощущал стыд? Настоящее унижение?
МД: Нет, были и другие моменты. Он делал нечто грубое… жестокое… Я не знаю, почему. Он был грубым. То, как он избивал, было очень жестоко, понимаешь? Он сначала заставлял тебя раздеться догола. Потом намазывал тебя маслом. Это был целый ритуал. Он намазывал тебя маслом, чтобы когда о тело ударял железный провод (имитирует звук губами), понимаешь?.. И хотелось умереть на месте, и у тебя были следы от ударов на лице, на спине, везде. И я всегда слышал, как мама кричала: «Нет, Джо! Ты убьёшь их. Ты их убьёшь, нет!» А я просто сдавался, потому что я ничего не мог сделать. И я ненавидел его за это, ненавидел. Мы все ненавидели его. Мы говорили маме, говорили друг другу, и я никогда не забуду, как Дженет и я, мы говорили: «Дженет, закрой глаза». Она такая: «Хорошо, закрыла». И я говорил: «Представь Джозефа в гробу. Он мёртв. Тебе его жаль?» И она: «Нет». Ну вот так. Вот во что мы играли детьми. Настолько мы его ненавидели. Я такой: «Он в гробу, умер. Тебе было бы жалко его?» И она: «Не-а», вот так. Так мы злились на него. А сегодня я люблю его, но он был страшен, Шмули. Он был жёстким.
ШБ: Но вы осознавали, что вашу детскую природу уже что-то испортило, ведь вы испытывали такое чувство, как ненависть? Думали ли вы, что надо найти способ от этого избавиться?
МД: Да, мне хотелось стать таким замечательным артистом, чтобы меня любили в ответ.
ШБ: В общем, ты думал, что тебе удастся его изменить. Если ты… в общем, ты думал, что если ты станешь великим артистом, очень успешным, а ты и стал таким, и стал успешным, и тебя полюбил весь мир, то твой отец тоже полюбит тебя.
МД: Ага.
ШБ: И ты таким образом его изменишь.
МД: Ага. Я надеялся, что смогу, и надеялся, что смогу получить любовь от других людей, потому что, видишь ли, я очень в этом нуждался. Всем нужна любовь, всем. Это самая важная вещь. Поэтому мне так плохо при мысли о детях, которые сидят в этих приютах и больницах, одни-одинёшеньки, а там их привязывают к кроватям – привязывают, потому что у них не хватает персонала. Я им говорю: «Вы что, с ума сошли?» И я подхожу к каждой кровати, развязываю их, освобождаю. Говорю: «Это не дело – так поступать с детьми. Нельзя их привязывать». В некоторых странах их привязывают цепью к стене, как в Румынии. И детям приходится спать в своих нечистотах.
ШБ: Ты чувствуешь, что становишься ближе к людям благодаря своей чувствительности к их боли?
МД: Да, я всегда особенно часто обнимаю Мушки (моя старшая дочь, которой в то время было около 12-ти) потому что чувствую её боль. Ей очень больно. Когда Дженет располнела, она много плакала, моя сестра Дженет. Она решила, что сбросит весь этот вес. «Я его сброшу». И она сделала это. Она была тогда очень несчастна.
ШБ: Ты защищаешь свою младшую сестру?
МД: Да, я решил, что заставлю её сбросить вес. Я плохо поступал с ней. Я её дразнил, чтобы она захотела похудеть. Мне не нравилось, что она такая. Мне это не нравилось, потому что я знал, что ей придётся трудно.
ШБ: Как тебе удалось убедить её решить эту проблему?
МД: Я сказал, что тебе надо похудеть, потому что ты выглядишь как жирная корова. Я говорил и говорил это, и с моей стороны было жестоко так поступать. Она говорила: «Заткнись!» А я говорил: «Сама заткнись». Но я поставил себе цель заставить сестру выглядеть хорошо, потому что глубоко в сердце я люблю её и хочу, чтобы она сияла, а когда она стала звездой, знаешь… записи, я был так счастлив и горд, потому что она всего этого добилась.
ШБ: Ты до сих пор покровительствуешь Дженет?
МД: Да, да… Только хотел бы, чтобы мы были ближе. Мы близки духовно, но не как семья. Из-за того, что мы ничего не празднуем, у нас нет поводов собираться вместе. Хотелось бы, чтобы нас воспитали с этим. Мне так нравится то, что я видел у вас, ребята, этот обряд благословения, он так сильно трогает меня. Я понимаю, почему вы так близки с детьми, это прекрасно.
Вечером в пятницу, когда начинается еврейская суббота, мы с женой благословляем своих детей, одного за другим, чтобы они росли похожими на великих библейских героев, патриархов и матерей еврейского народа. Майкл присутствовал на этом обряде несколько раз в качестве гостя за субботним столом в нашем доме. Он всегда внимательно наблюдал, как мы благословляем детей.
Болезненное благословение: всё, что мне было нужно, это быть любимым.
ШБ: Бог всегда отвечал на твои молитвы?
МД: Обычно да. Абсолютно. Потому я и верю.
ШБ: Чувствуешь ли ты, что Он был с тобой в самые трудные моменты жизни?
МД: Была одна вещь, о которой я просил, но не получил. Она не материальная. Я сейчас скажу нечто, о чём никогда не говорил, и это правда. У меня нет причин лгать тебе, и Бог знает, я говорю правду. Думаю, весь мой успех, вся моя слава – а я всего этого хотел – всего этого я хотел потому, что хотел быть любимым. Вот и всё. В этом – истинная правда. Я хотел, чтобы люди меня любили, истинно любили меня, потому что я никогда по-настоящему не чувствовал себя любимым. Я знал, что у меня есть способности. И я подумал: может, если я отточу своё мастерство, люди будут любить меня ещё больше. Я просто хотел, чтобы меня любили. Думаю, очень важно – быть любимым и говорить людям, что и ты их любишь. Смотреть в их глаза и говорить об этом.
ШБ: Но Майкл, обратная сторона всего этого – то, что если бы ты получил огромную порцию любви в детстве, ты не стал бы работать так самоотверженно, чтобы завоевать успех.
МД: В том-то и дело. Поэтому я и не хотел бы ничего менять, потому что всё сложилось к лучшему.
ШБ: Можно сказать, что ты сумел превратить пренебрежение в благословение?
МД: Да.
ШБ: Помню, что ответил Пол Маккартни на вопрос о тебе, когда ты стал большой звездой. Кто-то ему сказал: «Майкл Джексон – он ведь наверняка кончит как все эти рок-звёзды – смерть в тридцать лет, наркотики?» А Маккартни сказал: «Нет. У Майкла совершенно другой характер. Он не ругается, он не пьёт». Знал ли ты о себе, что у тебя есть характер, с которым, если так продолжать и дальше, тебя не сломает ни слава, ни успех?
МД: Да. Я всегда был довольно целеустремлённым. Я всегда ясно видел то, что хотел сделать, цели, которых хотел достичь, и ничто не могло меня остановить. Я собираюсь с силами и знаю, чего хочу и как этого достичь, и при этом не распыляюсь по сторонам. И хотя иногда меня подстерегают неудачи, я продолжаю гонку, испытывая себя на прочность, чтобы достичь этих целей. Вот что держит меня на этой дистанции. Я упорный.
ШБ: Если ты совершенно доволен тем, кто ты есть, что ты скажешь о… ты сказал, что ничего бы не изменил, потому что знаешь, что каким бы ни был твой опыт в детстве, он привёл к тому, кем ты стал, к этому успеху. Так ты и не сделал бы ничего иначе?
МД: Нет. Я чувствую боль других детей благодаря моему прошлому, и я счастлив этим.
Роуз Файн: домашняя учительница Майкла
Мы с Майклом говорили о Роуз Файн, его домашней учительнице, которая сопровождала «Пятёрку Джексонов» на гастролях. Майкл сохранил привязанность к ней, когда он стал взрослым и помогал ей финансово всю оставшуюся жизнь. Беседа начинается с обсуждения путешествий в самолёте.
МД: Это оставило шрам в моей душе.
ШБ: Что?
МД: Когда турбулентность, а ты летишь и думаешь: мы не выживем.
ШБ: Помнишь ту историю, которую ты мне рассказывал о своей еврейской учительнице?
МД: Роуз Файн?
ШБ: Однажды ты рассказал мне по телефону, что у неё была привычка говорить вам, что если в самолёте летит монахиня, то все умрут.
МД: Она говорила: «Всё хорошо, мы сидим в самолёте, и у нас очень много веры. Я проверяла… в самолёте нет монахинь». Я всегда в это верил.
ШБ: Ты всё ещё ищешь монахинь в самолёте?
МД: Я думаю об этом! Никогда не видел в самолёте монахинь. Она (Роуз Файн) очень мне помогала тем, что держала меня за руку и прижимала меня к себе. После концерта я, бывало, вбегал в её комнату. Мы читали, пили тёплое молоко. Мне это так было нужно. Она всегда говорила мне: «Двери всегда открыты», и оставляла их открытыми.
ШБ: Возможно ли, чтобы человек, не являющийся биологическим родителем, любил ребёнка так же, как любит своего? Ты всех детей любишь так же, как Принса и Пэрис?
МД: Абсолютно.
ШБ: Я всегда замечал в тебе самое удивительное качество. Например, если я говорю: «Принс и Пэрис красивы», ты всегда говоришь: «Нет. Все дети красивы». Ты никогда не даёшь мне хвалить только Принса и Пэрис.
МД: Для меня это так. Я вижу красоту во всех детях. Они все для меня красивы. Я всех их люблю одинаково. У меня бывали споры об этом с людьми, которые не могли с этим согласиться. Все говорят, что своих надо любить больше всех.
ШБ: Хотя Роуз Файн не была твоей биологической матерью, окружала тебя материнской заботой?
МД: Да, и как же я в этом нуждался. Я никогда не был, очень редко был с мамой, когда был маленьким, а у меня замечательная мать. Я вижу в ней ангела, но я всегда уезжал, всегда был на гастролях, мы ездили с концертами по всей Америке, за границу, выступали в клубах – почти всегда были в разъездах. Её любовь мне очень помогла. Мы заботились о ней с Дженет, пока она не умерла. Она умерла не так давно.
ШБ: Как ты думаешь, может быть, мы упомянем её в нашей детской программе?
МД: Да, пожалуйста. Она заслуживает того, чтобы её помнили.
ШБ: Сколько ей было лет?
МД: Она никогда не говорила. Думаю, когда она умерла, ей было за 90. Она говорила: «Когда я от вас уйду, скажу, сколько мне лет». Но когда она ушла, всё равно не сказала. Она была с нами с первого нашего профессионального турне, и пока мне не исполнилось 18. Первое турне было после того, как мы прославились с первым хитовым синглом. У неё были полномочия… скажем, какой-нибудь концерт мог начаться поздно, а она всегда имела право остановить представление, потому что Министерство просвещения не разрешало детям выходить после определённого времени. Но она всегда позволяла, чтобы шоу продолжалось. Она не могла обидеть зрителей.
ШБ: А днём она давала вам уроки?
МД: Ага.
ШБ: Обычные уроки, как в школе? Математику, английский? Она обучала сразу всех пятерых?
МД: Да, всех сразу, по три часа. Она учила и Дженет, всех.
ШБ: Расскажи мне о ней ещё.
МД: Да… Роуз умерла в этом году. Мы с Дженет платили за то, чтобы за ней присматривала сиделка, и за больницу, и если у неё ломался телевизор или электричество, или что-нибудь ещё ломалось в доме, мы оплачивали её расходы. Теперь болеет её муж, так что я забочусь и о нём. Потому что мы чувствовали, что она нам как мать, а о матери нужно заботиться.
ШБ: Ты правда это чувствовал?
МД: Абсолютно. Она была больше чем учитель, и я был так огорчён, что она умерла, а я был очень-очень далеко. Я не мог приехать. Я был в Швейцарии, и Ивви (секретарша Майкла) позвонила мне по телефону и сказала, что она умерла. Я так: «Что? Я в Швейцарии. Я не могу…» Я очень расстроился, но сделал всё, что мог.
Было очень больно, когда я приезжал к ней и говорил: «Миссис Файн, это Майкл», а она говорила: «Ты не Майкл». Я говорил: «Майкл!» А она: «Не говори, что ты Майкл. Ты не Майкл». Что-то происходит с мозгом старых людей, они никого не узнают. Это так больно. Старение – не всегда благородно. Оно печально.
ШБ: Как ребёнок мог бы с таким справиться? Ты постарался сохранить молодость, игривость, всё то, о чём мы говорим. Тебе кажется, что старение – это проклятие?
МД: В какой-то степени, когда тело перестаёт тебе служить. Но когда старый человек впадает в детство, я видел такое, он становится очень игривым, ребячливым. Я очень хорошо отношусь к старикам, потому что у них есть качества ребёнка. Каждый раз, как я попадаю в больницу, я всегда нахожу способ проникнуть в другую палату, чтобы пообщаться со стариками. Как раз пару дней назад я делал это, когда ездил в больницу, а они были так милы, так рады, как мог бы радоваться ребёнок. Они говорят: «Заходи», и мы разговариваем. С ними легко и хорошо.
ШБ: Итак, жизнь – это почти круг. Начинаешь с детства, проходишь через этап взросления, что не всегда безболезненно. В этом множество негативных сторон. Но когда ты подходишь к старости, ты как бы возвращаешься снова в эту невинность, игривость. У тебя появляется больше времени, как у детей. Думаю, поэтому мои бабушка и дедушка так хорошо находят общий язык со своими правнуками.
МД: Старики и дети очень похожи. Они беззаботны, просты, милы. Это почти духовное ощущение. Я не так часто хожу в гости к старикам, как посещаю дома престарелых. У многих болезнь Альцгеймера, они никого не узнают. Но у меня хорошие отношения со стариками. Я люблю с ними разговаривать, они рассказывают столько всего о временах своего детства, какой тогда был мир. Я люблю это. В Нью-Йорке жил когда-то старый еврей, который сказал мне: «Будь всегда благодарен за свой талант и всегда помогай бедным. Помогай людям. Когда я был мальчиком, отец мне сказал: «Вот эту одежду и этот хлеб мы сейчас упакуем, а ты пойдёшь по улице и будешь стучаться в дома, класть на крыльцо пакет и убегать!» Я спросил: «Зачем мне убегать?» И он сказал: «Потому что когда они откроют дверь, мне бы не хотелось, чтобы они испытывали неловкость. У каждого человека есть гордость. В этом и состоит истинная благотворительность»». Я навсегда запомнил эту историю. Это здорово, ведь правда? Он всегда так поступал.
ШБ: А ты жертвовал так, чтобы никто не знал?
МД: Да, я не размахивал флагом. Он (тот человек, о котором рассказывал Майкл) говорил, что настоящая благотворительность исходит из сердца и не ждёт благодарности, и когда он убегал, никто не знал, кто оставил подарок. Было похоже, что Бог оставляет его там, понимаешь? Это прекрасно. Я навсегда это запомнил. Когда я услышал эту историю, мне было лет 11. Помню, он был добрый старик, этот еврей.
В иудейской религии высшей формой благотворительности является та, при которой дающий не знает имени берущего, а берущий не знает дающего. Отсюда традиция каждый день откладывать деньги на благотворительность в отдельную копилку или в публичный фонд, откуда деньги затем перечисляются на нужды бедных.
ШБ: Придерживалась ли она (Роуз Файн) иудаизма? Соблюдала ли обряды? Или она была просто еврейкой по национальности?
МД: Что ты имеешь в виду?
ШБ: Воздерживалась ли она от поездок в субботу, ела ли только кошерную пищу, вот в этом смысле?
МД: Я не помню. Она много рассказывала мне о еврейском народе. Не знаю, ела ли она кошерную пищу, но я всегда за неё переживал, потому что у неё был очень больной сын. Он был доктором, рано умер, и я помню, какой потухшей и печальной была она в день его смерти. Он был прекрасным врачом, окончил Гарвард, был таким высоким, красивым. Он был очень таким интеллектуалом. Не могу представить, как тяжело потерять такого сына. Я вообще не могу представить, как это – потерять ребёнка.
ШБ: Узнал ли ты от Роуз Файн что-нибудь об иудаизме?
МД: Она рассказывала о еврейской культуре. И я никогда не забуду, как в детстве мы поехали в Германию, а она как-то очень притихла. Я спросил: «Что случилось, мисс Файн?» Знаешь, дети ведь чувствуют, если что-то не так с матерью. Она сказала: «Мне здесь не нравится». Я спросил: «Почему?» Она сказала: «Здесь пострадало множество людей». Тогда я впервые узнал о концлагерях, от неё, раньше я об этом не знал. Никогда не забуду это чувство. Она сказала, что там ей было холодно. Замечательный человек. Она познакомила меня с удивительным миром книг и чтения, и я был бы другим, если б не она. Я ей многим обязан, поэтому и посвящаю новый альбом ей.
ШБ: Как ты думаешь, она относилась к тебе, как к сыну?
МД: Она называла меня сыном. Каждый раз, когда мы входили в самолёт, люди видели семерых чёрных детей и чёрного отца, все с большими афро на головах, и с ними маленькую пожилую еврейку. Некоторые останавливали её и спрашивали: «А вы им кто?» И она говорила: «Я мама». Она каждый раз так отвечала, и от неё отставали. Замечательно. Она была необыкновенная. Я не мог без неё.
ШБ: Её любовь была безусловной?
МД: Да.
ШБ: Как ты думаешь, безусловная любовь может быть между двумя не связанными родством людьми?
МД: О Боже, да конечно! Думаю, у неё я этому и научился, я видел эту любовь, ощущал её. Не имеет значения ни кровное родство, ни цвет кожи, ни вера. Любовь есть любовь, она разрушает любые барьеры, ты её просто чувствуешь. Я её вижу в глазах детей. Когда я вижу детей, они как маленькие беспомощные щенята. Такие хорошие! Как можно их обижать? Они так удивительны.
ШБ: Она умерла в этом году. Значит, ты ещё скорбишь. Как ребёнок справляется со скорбью? Ребёнок живёт в раю, совершенном мире, который мы пытаемся себе лишь представить. Позже взрослые развращаются своими войнами, завистью, цинизмом, и вдруг приходит смерть, а с ней может столкнуться даже ребёнок. Каково твоё отношение к смерти? И как ребёнок справляется с ней?
МД. Да… Мне приходилось сталкиваться со смертью, и это очень тяжело.
Добавлено (07 Март 2012, 14:35) --------------------------------------------- Часть 2
Годы в рядах Свидетелей Иеговы. Религия
ШБ: Как ты думаешь, ненависть к человеческой гордости происходит из твоего религиозного воспитания?
МД: Оно не раз было источником боли и не раз помогало мне.
ШБ: Каким образом оно приносило тебе боль?
МД: Эээ… (долгое молчание) Когда в прошлом я делал некоторые вещи, не осознавая, что они противоречат религии, и меня за это порицали, это меня почти сломало. Кое-что из того, что я делал как артист, оказывалось нарушением правил, чего я не мог понять, и когда меня подвергли суровой критике, я был очень задет. Меня почти уничтожили. Мама видела, как это было.
ШБ: Ты говоришь об их неодобрении, они тебя отвергали?
МД: Когда я впервые станцевал лунную походку на 25-летии «Мотаун», мне сказали, что я исполнил низкопробный танец, грязный, и многие месяцы мне говорили, что я больше не должен так танцевать. Я сказал, что 90,9% любого танца – это движения бёдрами. Мне говорили: «Мы не хотим, чтобы ты так делал». Так что какое-то время я обходился без этих движений. Потом я снял «Триллер» со всеми этими призраками и упырями, и мне сказали, что это демоническое произведение, прославляющее оккультизм, и Брат Джексон не может быть в этом замешан. Я позвонил своему адвокату и, плача, просил: «Уничтожь плёнку, скажи, чтоб её уничтожили». Благодаря тому, что он не пошёл мне навстречу, у людей сегодня есть возможность смотреть «Триллер». Меня заставили стыдиться того, что я сделал, до такой степени, что я даже отдавал распоряжение уничтожить видео.
ШБ: Итак, ты видел две стороны религиозности – любящую сторону, которая учила тебя ненавидеть гордость и унижение, но кроме этого ты подвергся тому, что можно назвать мелочностью и нетерпимостью.
МД: Дело в том, что они иногда небеспристрастны. Не думаю, что Бог хотел, чтобы было так. Вот я не праздновал Хэллоуин много лет, а сейчас праздную. Я так много потерял. Это же здорово – ходить по домам, а люди тебя угощают. В мире должно быть больше таких традиций, это нас сближает!
ШБ: Вы берёте с собой Принса и Пэрис?
МД: Обязательно, у нас есть друзья в нашем районе, к которым мы ходим, а они угощают нас конфетами. Мне хочется показать детям, что люди могут быть добры. Мы складываем конфеты в сумку, а потом (шепчет) я меняю обычные конфеты на леденцы в виде глаз.
ШБ: Вчера вечером я разговаривал с Эндрю Салливаном, журналистом, бывшим редактором «Новой республики». Мы спорили о гомосексуализме в университете, а потом говорили о тебе, и ему было удивительно услышать о тебе что-то хорошее. Он сказал: «А почему я ничего об этом не знаю?» Я сказал: «Не знаю». Ты так глубоко рассуждаешь, Майкл, вот как сейчас о сути Хэллоуина, да ты просто должен делать пресс-релизы о таких вещах. «Суть праздника Хэллоуин в том, что дети узнают, как добры могут быть незнакомые люди». Мне это нравится! Это хорошая мысль. В этом празднике появляется нечто более значимое, чем просто хождение по улицам и выпрашивание сладостей.
МД: Под своей маской я плачу. Правда. Когда я хожу с ними, и люди говорят «Откройте сумку» - я думаю, как много я потерял в детстве. Я не знал, что это так… Ты смотришь им в лицо, а они дарят тебе подарок. Это замечательно. Дети приходят, открывают сумку, а потом говорят: «О, посмотри на это!» - они так живо откликаются. Думаю, это очень добрая традиция. Это то, в чём я горд за Америку.
Считал ли Майкл, что он избрал Богом?
Были ли у него некая целительная сила?
ШБ: Иисус сказал: «Пустите детей приходить ко Мне». У него столько поразительных высказываний о детях! Многие святые уделяли детям своё время. Ты отождествляешь себя с подобными людьми? Чувствуешь ли ты, что Бог дал тебе больше, чем просто музыкальный талант?
МД: Да, несомненно.
ШБ: …постой. Я считаю, что на Земле у тебя особая миссия. Как у любого человека. Невозможно отрицать, что ты пользуешься редкостной известностью. И важно направить свой авторитет в нужное русло. Это значит, Майкл, если ты хочешь стать кем-то вроде учителя, а не просто выдающимся в сфере развлечений человеком, тебе нужно определиться, что ты несёшь, что ты оставишь людям. Тогда твоя известность может стать для тебя спасением. Я вообще думаю, что слово «развлечение» тебя немного принижает. Ты не развлекаешь, и тебе нужно всегда стремиться быть гораздо большим, чем просто артист. Как ты мне уже не раз говорил, никто бы не смог делать то, что делаешь ты, просто развлекая народ. Эдди Мёрфи развлекает. Он великолепен. Люди смеются. Но никто не живёт в палатках напротив его дома. Ты знаешь, что я хочу сказать. Тебе дана какая-то сила, и тебе нужно определиться, чего ты хочешь достичь с её помощью, как ты собираешься её использовать для Бога и людей? И это должно касаться не только тебя. Это должно быть целью, благородной, возвышающейся над просто развлечением людей. Видишь ли ты себя в такой ипостаси? Ты чувствуешь, что Бог дал тебе определённый дар исцеления?
МД: Да.
ШБ: И когда ты разговариваешь с Гэвином, ты исцеляешь его, а не просто разговариваешь?
МД: Я знаю, что исцеляю его, я встречал детей, которые просто купали меня в своей любви. Им хочется просто дотронуться до меня, обнять, взяться за руку и плакать, и не отпускать. Они меня даже не знают. Иногда, когда мы гуляем, ты увидишь, когда я просто куда-то иду, матери берут на руки детей и дают их мне, чтоб я их подержал. «Дотронься до моего ребёнка, дотронься, обними его!» Это не так, как поклоняются герою, не то, что описывают религии как поклонение идолу.
ШБ: Это не поклонение идолу? Почему, потому что они тебе не кланяются? Потому что они становятся счастливее рядом с тобой? Приближаясь к тебе, люди чувствуют себя невесомыми, им кажется, что они могут чуть ли не ходить по воде. Почему же это не поклонение?
МД: Да, потому что моя религия учит нас, что так поступать нельзя. Если бы я пошёл в свою церковь, ко мне бы там никогда не отнеслись так, как в твоей церкви.
Когда я взял Майкла в синагогу в субботу, люди очень радостно приветствовали его. В церкви Свидетелей Иеговы было запрещено относиться к Майклу не так, как в любому другому человеку. В случае с синагогой мы намеренно не говорили верующим, что придём, потому что он хотел, чтобы его визит был частным, а я хотел, чтобы Майкл ощутил красоту и чистоту Субботы, необременённый шумихой вокруг своей персоны. Но когда люди его увидели, они подбежали, чтобы поприветствовать его и пожать ему руку.
МД: Они могли проявлять радушие после церемонии: «Здравствуй, Брат Джексон. У тебя всё в порядке?» Но обниматься или говорить: «О, о, мы тебя любим» - они бы не стали. Они бы почувствовали, что это идолопоклонство, а это плохо. Плохо, что заходит так далеко. Но ничего плохого нет, когда говорят: «Спасибо, мы тебя так любим».
Близость к Богу
ШБ: Ты получаешь удовольствие от выступлений и занятий музыкой?
МД: Да. Я люблю этим заниматься. Если б это не доставляло удовольствие, я бы этим не занимался. Я занимаюсь этим, потому что по-настоящему это люблю. Нет большего счастья, чем танцевать и выступать на сцене. Это как прославление. И когда ты достигаешь такого состояния, в которое погружаются многие артисты, когда они становятся одним с музыкой, с аудиторией, - когда ты входишь в это состояние, ты как бы погружаешься в транс, вы с аудиторией как бы перенимаете свойства друг друга. Вы начинаете отображать друг друга, чувствовать, что будет в следующий момент. Нужно знать, куда ты направляешь эту силу, и откликаться. Это как игра в пинг-понг. Это как перелёт птиц, и все в стае знают, куда они летят. Или как косяки рыб. Они общаются телепатически, они все на одной волне. То же самое происходит, когда ты на сцене: ты единое целое с музыкантами, с танцем, с музыкой, и ты как бы в трансе. Господи, и все эти люди – они как будто у тебя на ладони. Это невероятно. Чувствуешь, как эта сила тебя трансформирует.
ШБ: Что это за сила, которая даёт тебе такие ощущения? Это божественное?
МД: Это божественно, это чисто, это откровение. Я не хочу, чтобы это звучало с каким-то религиозным оттенком, но эта энергия божественна. Кто-то называет это духом, как чьё-то присутствие наполняет помещение. Кто-то рассуждает об этом более приземлённо. Религии часто принижают значение этого, потому что они говорят об этом как о чём-то демоническом, культовом, дьявольском. Это не то. Это от Бога. Это чистая богоподобная энергия. В ней чувствуется божественный свет.
Иногда я выступаю – как на 25-летнем юбилее «Мотаун» - или исполняю «Billie Jean», или когда я впервые показал «лунную походку», публика кричала. Я делаю всего маленький шажок - и все кричат, ты взмахиваешь рукой – и все «Аааааа!», что бы ты ни делал. Я просто погружаюсь в транс от всего этого. Такое впечатление, что я это всё только чувствую, а не слышу. Я отрешаюсь от всего. Когда песня заканчивается, и ты открываешь глаза, видишь реакцию зала, и удивляешься, потому что ты был в другом мире. Я был там в тот момент, в момент работы.
ШБ: Так что в этом ты ни под кого не подстраиваешься. Возможно, в этом и есть твоя сила как исполнителя. Ты никогда не делал то, что хотят люди, в том смысле, чтобы кого-то успокоить, под кого-то прогнуться.
МД: Нет.
ШБ: Можешь ли ты научить этому других? Если в такие моменты твоё сердце переполняет горечь или ненависть, в эти божественные моменты, как ты их называешь, - очищается ли твоё сердце?
МД: Очищается. Ты становишься выше всего этого. Потому я и люблю это, потому что тебя уносит туда, где никто ничего не может делать. Всё уходит. Это точка невозврата. Это так чудесно. Ты взлетаешь. Это можно почувствовать, и это не значит, что… и все, кто находится в зале, принимают в этом участие.
Отношения Майкла с религией
ШБ: Майкл, я однажды читал в газете, что ты сравнил давление, которому подвергается современная знаменитость с тем, что испытывал Иисус. Ты помнишь об этом?
МД: Нет. Когда это было?
ШБ: Не знаю. Возможно, придумали. Какие у тебя отношения с Иисусом?
МД: С Иисусом… Я верю в Него. А ты веришь в Иисуса?
ШБ: Нет, не верю в его мессианство или божественность.
МД: Ты не веришь, что Он существовал?
ШБ: О, мы верим, что он существовал. Мы верим, что он был праведник, благочестивый иудей, великий учитель нравственности. Но мы не верим, что он был Сыном Божьим или что он был Мессией. Я недавно разговаривал об этом на шоу Ларри Кинга с одной из дочерей Билла Грэма.
Чувствуешь ли ты родство с Христом как личностью? Не кажется ли тебе, что он был взрослым ребёнком, поскольку он предстаёт перед нами как очень мягкое создание с прекрасным нравственным посылом, внешне мягкий и уязвимый? Может ли он считаться человеком, сохранившим ребёнка в своей душе?
МД: Да, безусловно.
ШБ: Потому ему и нравилось быть в окружении детей?
МД: Думаю, если бы я был с Ним рядом, я бы везде следовал за Ним, чтобы чувствовать Его присутствие. Я бы вёл себя как ребёнок, как Ганди.
ШБ: Представляешь ли ты, как он смеётся?
МД: Да, его и Ганди, который хихикает, как ребёнок… так мило.
Этот человек пришёл из ниоткуда и вёл за собой целую нацию. У него не было ни политического статуса, ни правительственного. Вот это настоящая сила. Вот это невероятно. Ганди – он был явлением. О нём был феноменальный фильм, ты видел? (я подтверждаю, что видел)
ШБ: Какие из библейских историй тебя вдохновляют?
МД: Я люблю Нагорную Прововедь. Люблю историю о том, как апостолы спорят между собой о том, кто из них больше, а Иисус говорит: «Пока вы не станете как это дитя, не сделаетесь похожими на детей…» Я думаю, это одно из самых прекрасных высказываний. Вернитесь в невинность.
ШБ: Говорил ли тебе кто-нибудь, что кажется, будто ты пытаешься воссоздать здесь Эдемский сад (разговор происходил в Неверлэнде), свой собственный взгляд на идеальное место, рай, прибежище от всего, что кажется тебе сумасшествием взрослых в этом мире?
МД: Ты первый это сказал.
ШБ: Имеет ли для тебя какое-то особое значение история об Адаме и Еве?
МД: Конечно. Конечно.
ШБ: Скажи, ты видишь в них какие-нибудь черты детей?
МД: Да. Хотел бы я увидеть, как всё это было. Символический ли это рассказ или реальный? Происходило ли всё так на самом деле? Иногда меня смущает, что была такая лазейка. Я задавал об этом вопросы, на которые не могли ответить даже старейшины (церкви Свидетелей Иеговы).
ШБ: Ты много задавал им вопросов по Библии?
МД: О да. Я из тех, кто обычно берёт микрофон и говорит: «А что насчёт того, как по поводу этого?» Они говорили: «Брат Джексон, мы поговорим с тобой позже». И они выдавали какой-нибудь странный ответ, который меня ни в чём не убеждал.
ШБ: Адам и Ева – идеальные существа, они были как дети. Они были созданы взрослыми, но их ситуация уникальна тем, что они также и дети. Они только родились, только были созданы. Поэтому их совершенство – в том, что они и взрослые и дети одновременно. Они представляют собой слияние достоинств тех и других. Поэтому эта история – центральная, нам всем надо дорасти до этого состояния, когда мы внешне взрослые, а внутри всегда сохраняем детские качества. Так значила эта история что-нибудь для тебя?
МД: Но чего я не понимаю – так это того, что Бог их испытывал с этим запретным плодом. Ведь если ты Бог, ты знаешь, что из этого выйдет. И если ты Бог, зачем испытывать, если ты создал совершенное существо, которое не должно быть способным ни к какому злу? И зачем их судить и посылать этого ангела, изгонять их и искушать змеем? Совершил бы Бог такое? Совершил бы я такое по отношению к своим детям? Нет, я бы не совершил. Я не то чтобы сужу или критикую Бога, ни в коем случае. Но иногда я думаю, что это всё символы, придуманные для того, чтобы преподать нам некоторые уроки. Не знаю, было ли это на самом деле. Я бы не проверял ни твоего, ни чьего-либо ещё ребёнка, поступит он правильно или нет. А потом у них появились двое детей (Каин и Авель)… Был ли это инцест? Они оба были мальчиками. Как у них появились дети? На все эти вопросы мне не могли дать ответы.
ШБ: Ты задавал такие вопросы старейшинам?
МД: Угу.
Добавлено (07 Март 2012, 14:36) --------------------------------------------- Религия и искание Бога в ритуалах
ШБ: Я всегда говорю, что главная цель религии – научить тебя в 20 лет тому, что ты сможешь понять только в 70. Другими словами, религия в принципе не создана для того, чтобы раскрывать секреты Вселенной. Она ясна, и её глубина как раз в её простоте: будь хорошим человеком, проводи время с детьми, люби Бога. Ты всё это и так знаешь, если тебе 80, но об этом нужно узнать в подростковом возрасте, чтобы ты не растратил жизнь зря.
МД: Правильно, я понимаю. Это то, о чём мы все говорим.
ШБ: Ты один из немногих людей, который кажется религиозным, хотя ты не практикуешь никаких ритуалов. Я имею в виду, что в тебе есть глубокое понимание духовности, но ты не придерживаешься обрядов какой-то определённой религии. Ты скажешь: «Как я поверил однажды, что Бог в церкви, так теперь я верю, что Он везде, Он в моём сердце… Я знаю теперь, что Бог – в тех мгновениях, когда я провожу время с детьми, я нахожу Бога в невинности».
МД: Да, это так, это правда.
ШБ: Видишь ли, ты очень религиозен, но очень важно также соединяться с Богом через ритуалы. Это как моя жена Дебби. Дебби на самом деле более духовна, чем я. Она просто чувствует Бога лучше, чем я. Мне часто требуется сделать, чтобы почувствовать. Я не так чист душой, как она. Я совсем другой.
МД: Так вы не ходите в…
ШБ: Мы ходим в синагогу каждую неделю, да.
МД: Каждую неделю?
ШБ: Обязательно.
МД: В какой день?
ШБ: В пятницу вечером и в субботу.
МД: Всегда?
ШБ: Да, конечно. Помнишь ту службу, которую мы провели в моём доме?
МД: С вами ходят все ваши дети?
ШБ: Да, конечно.
МД: А как много времени вы там проводите?
ШБ: В пятницу вечером около часа. Потом около трёх часов в субботу утром. Потом ещё час после субботнего полудня.
МД: И дети там с вами в течение трёх часов? И хорошо себя ведут?
ШБ: Ну да.
МД: Вот почему они такие послушные.
ШБ: Им это очень нравится. Очень нравится. А однажды в месяц я не хожу в синагогу, а остаюсь дома с ними и учу их молитвам, чтобы они знали, что произносить в синагоге.
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
ШБ: Они о том, как благодарить Бога за дождь, за прохлаждающий ветер. Они о том, как возносить благодарность Богу за все чудеса, которые Он явил в еврейской истории.
МД: Ух ты.
ШБ: Евреи очень древний народ. Он всегда заботился о нас.
МД: Ух ты, а ходят ли в синагогу Мушки и Баба? (Бабой мы зовём нашу дочку Рочел Ли, ей было тогда 3 года).
ШБ: Баба тоже ходит. Но не три раза на празднование Субботы, а только один раз субботним утром с Дебби. Хотя Дебби сейчас беременна, и хотя иногда она ходит три раза, сейчас ходит только по утрам. Ты знаешь, что мы ходим пешком, мы не пользуемся машиной. Нельзя водить машину в субботу.
МД: Как далеко вам приходится ходить?
ШБ: Не очень далеко. Примерно полмили. Не далеко.
МД: Все дети ходят пешком?
ШБ: Все.
МД: Правда?
ШБ: В Оксфорде, где я служил в качестве раввина одиннадцать лет, синагога была очень далеко. В Оксфорде мы каждый раз ходили по 3 мили.
МД: Вместе с детьми?
ШБ: Вечно шёл дождь. Всегда шёл дождь.
МД: Шмули, слушай, вы шли три мили?
ШБ: Три мили.
МД: И они не жаловались?
ШБ: Нет. Иногда они жаловались, если мы поздно возвращались, потому что мы ели со студентами вечером в пятницу, а возвращались часто заполночь.
МД: Я люблю вашу семью.
Карма и справедливость
ШБ: Мне очень нравится, что в Нидерландах служба охраны называется Безопасность… это написано на их бэйджах, униформах, головных уборах.
МД: Не знал.
ШБ: Мне нравится «Безопасность» больше чем «Охрана» потому что они как бы говорят: «Мы не ограждаем вас от всего мира, а просто обеспечиваем безопасность каждого, кто сюда приезжает». Это не так пугающе и более человечно.
У детей очень сильное чувство справедливости. Чаще всего от своих детей я слышу «так нечестно!» Ты только что сказал, что тем людям, которые сделали такое на твоём концерте, сошло это с рук. С одной стороны у детей сильное чувство справедливости, а с другой мы видим, что злым людям многое сходит с рук, и их никто не останавливает.
МД: Это постоянно происходит. Думаю, справедливость важна, потому что в мире много несправедливости, что я ненавижу. «Устал от несправедливости» - начальные слова одной из моих песен на последнем альбоме, «Scream». Это первая строчка. Там есть ещё строчка, которую произносит Дженет (Джексон): «О Боже, я не могу поверить тому, что видела сегодня вечером по ТВ. Мне стало противно от всей этой несправедливости». Я хотел, чтобы люди знали об этом, что людям такое сходит с рук. А я не верю в карму. Думаю, это чушь, потому что так много подлых, злых людей, прорвавшихся наверх. И они живут припеваючи, люди их любят, невзирая на то, насколько они злы.
ШБ: Мне нравится, когда ты делаешь такие сильные заявления.
МД: Ну, мне жаль, но это чушь. Карма – теория, как множество других теорий, придуманных людьми.
ШБ: Что ж, поговорка «как аукнется, так и откликнется» хороша, потому что предполагает правду. Но концепция кармы может быть недоброй, потому что она предполагает, что дети с отклонениями в развитии сделали что-то плохое в предыдущей жизни.
МД: Здесь есть свои тонкости, и я прошу прощения, что говорю так резко. Но я ненавижу каждого, кто говорит что-либо в этом роде. Ребёнок натворил что-то в прошлой жизни, и теперь Бог делает его инвалидом? Как-то раз самолёт с сиротами, летевшими в Америку на усыновление из какой-то страны, разбился. Все дети погибли. Почему? Если бы ты мог спасти этих детей, сидя где-нибудь на Небесах, неужели ты бы не сказал: «Этот не упадёт. Может быть другой, но не этот». Я точно сказал бы так.
ШБ: Были ли у тебя когда-нибудь духовные наставники с Востока, которые пришли бы к тебе и сказали: «Майкл, детей сбивают грузовики потому, что эти дети прелюбодействовали в прошлой жизни»?
МД: Нет, и если бы мне такое сказали, я был бы в ярости и привёл бы им множество причин, почему это просто чушь. Это дерьмо. Это такая же теория, как любая другая человеческая теория о вселенной. Некоторые верят в Большой Взрыв, а я нет. Некоторые верят в Сотворение мира, легенду об Адаме и Еве, что эта вселенная появилась не случайно. Говорить, что эта вселенная была сотворена Большим Взрывом или появилась случайно – всё равно что сказать: «Хорошо, давай разберём автомобильный двигатель, а потом положим детали в тазик и перемешаем». Можно перемешивать всё это 100 лет, и детали не сложатся обратно в двигатель. Чтобы все детали сложились вместе и образовали двигатель, как говорит теория Большого Взрыва - что был огромный взрыв, и у нас появились дети, и деревья, и растения, и воздух, которым мы дышим, кислород. Кто-то должен был это создать, задумать и создать. От наших ресниц и губ до пищеварительной системы. Ты согласен?
ШБ: Самая важная вера любой религии – то, что жизнь сотворена Богом.
МД: Когда я ходил от двери к двери (свидетельствовать от имени церкви Свидетелей Иеговы) и люди говорили: «Мы атеисты», я думал: как? Они не верят в… Я много раз это слышал, и мой брат одно время был атеистом, но думаю, что сейчас нет. Тито был атеистом, несмотря на воспитание в строгой вере Свидетелей Иеговы. Я знаю некоторых известных режиссёров, парень, который снял «Поющий под дождём» и получил академические награды, Стэнли Донен…
ШБ: Какие аргументы ты приводил тем людям, которые, когда ты ходил пионерствовать, говорили, что они атеисты?
МД: Я пытался напомнить им о чудесах жизни, о детях - посмотрите в их глаза – о наших телах, как они слаженно работают, разве это может произойти само собой – бросьте, да ни в коем случае. Затем следовали вопросы о том, зачем мы здесь и кто нам дал право уничтожать друг друга. Ведь мы – единственный биологический вид на земле, убивающий себе подобных. Все другие на этой планете… Я не могу понять, почему происходит вся эта несправедливость. Почему никто на Небесах не остановил Холокост - один из величайших геноцидов, произошедших в мире, от линчевания и рабства до разных других проблем, до Сталина, до…? Не хотелось бы об этом говорить, но и Наполеон тоже. Его превозносят за геноцид (думаю, Майкл имеет в виду все войны, которые тот начал), хотя Гитлера называют исчадием ада, чем он и является. Но они же делали одно и то же. Один делал это для своей страны, но и другой тоже! Множество людей умерло из-за Наполеона. А ему ставят памятники.
ШБ: Ну, таким злобным, как Гитлер, никто не был. И Наполеон, хотя и начал много войн, был всё же великодушным диктатором, и его ни в коем случае нельзя сравнивать с Гитлером. И всё же в его время англичане и другие народы называли Наполеона не иначе как «чудовище». Его называли антихристом.
МД: Но он умер в одиночестве на одиноком острове.
ШБ: Ты любишь историю?
МД: Я люблю читать об этом, но не знаю, чему верить, а чему нет. Потому что я знаю, сколько написанного обо мне переврано… обо мне… сколько же в истории переврано. Начиная с того, как нашу страну забрали у индейцев, а Австралию у чёрных аборигенов, устроив апартеид, кончая тем, сколько вообще было убито чернокожих.
ШБ: Знаешь, что причиной смерти местного населения Америки, а также многих рабов, которых привезли из Африки, были болезни и микробы? Почти 90% коренных американцев умерли из-за европейских болезней. Видишь ли, у европейцев в крови выработался иммунитет ко многим болезням. Но коренные американцы такого иммунитета не имели, и европейские микробы убили около 87 процентов местных народностей в Америке, а что-то около 95% аборигенов тоже умерли от болезней. Они жили в более благоприятных условиях без всех этих европейских болезней.
МД: Не верю в это. Прости, я не верю.
ШБ: Знаешь, когда я недавно был в Австралии, они решали, должно ли правительство в конце концов извиниться перед аборигенами.
МД: Я всё об этом знаю. Помнишь, я рассказывал об этом Франку? (Франк Касио был с нами в комнате во время этой беседы). Они сказали, что если они извинятся, то должны заплатить им так же, как сейчас платят евреям за Холокост. А они не хотят платить, потому и не могут извиниться. Они сделали ошибку, потому что боялись, что к ним придут с протянутой рукой за деньгами.
ШБ: Ты думаешь, им надо это сделать?
МД: Несомненно. И я отдаю должное евреям за то, как они отстаивают своё прошлое. Да. Немцы платили евреям 47 миллиардов долларов.
ШБ: На самом деле и приблизительно не так много. Но евреям никогда не платили за их рабский труд и конечно они никогда не примут эти деньги, цену крови, за 6 миллионов убитых. Скорее, им вернули 10 миллионов долларов за конфискованную собственность, которая была украдена или разрушена нацистами и их приспешниками, и даже тогда евреи получили только крупицу того, что потеряли.
МД: Но мне очень не нравится, что люди по сей день считают, что плохи все немцы, ведь это не так.
ШБ: В Библии мы несём ответственность только горизонтально, не вертикально. Например, если я увижу, что ты бьёшь Фрэнка и не останавливаю тебя – я тоже ответственен, потому что я был свидетелем происходящего, но решил просто смотреть, не вмешиваясь. Но Принс не понесёт за это ответственность только потому, что он твой сын. Вот что значит горизонтальная, а не вертикальная ответственность. Он не может быть в ответе за то, что делает его отец. Так что и мы, конечно, не виним нынешнее поколение немцев за то, что сделали их родители. Но мы виним поколение, творившее всё это, как и тех, кто молча наблюдал.
Расизм, религия и антисемитизм
ШБ: В общем, ты стал выразителем мнения людей, с которыми обходятся несправедливо. Как в песне «They Don’t Care About Us», главная мысль которой – они не заботятся о ком? О бедных? О третьем мире?
МД: Что ж, я бы сказал, они не заботятся о нас, о тех, к кому отнеслись несправедливо, о том, кого объявили вне закона, к тем, кого называют «ниггерами», кого называют жидами (слово, за использование которого меня осудили). Когда я был маленьким, у нас были адвокаты-евреи, бухгалтеры-евреи. Они чуть ли не спали со мной рядом, но они называли друг друга «жид». Я спросил: «Что это значит?» и мне сказали: «Это плохое слово для обозначения еврея. Как для чёрных ниггер». Я только вздохнул. Так что я с детства знал, что когда человека хотят унизить, о нём говорят «ниггер», «жид». А они это слово использовали. Они это неправильно воспринимали. Я бы так никогда… знаешь.
ШБ: Ты пытаешься заступиться за тех, у кого нет права голоса?
МД: Да, кто лишён этого права. Я бы никогда не учил кого-либо ненависти. Я совсем не об этом говорю.
ШБ: Гордишься ли ты тем, что ты американец? Чувствовал ли ты, давая все эти концерты за рубежом, что ты каким-то образом представляешь Америку?
МД: Надеюсь, меня поймут правильно, когда я скажу то, что сейчас скажу. Но я чувствую себя гражданином мира и не желаю принимать ничью сторону. Несмотря на то, что я американец, родился в этой стране, многим здесь горжусь, а многим гордиться и не приходится… например, невежеством, вот такими вещами, как на картине Нормана Роквелла, на которой изображена девочка, идущая в школу, а в неё бросают разными предметами.
Я не понимаю расизма. Моя мама – а она ангел, просто святая – как-то раз ехала из магазина, всего в квартале от дома в Энсино. Мама так любит каждого человека, а тот белый закричал ей из машины: «Убирайся обратно в Африку, ты, ниггер!» Это так меня ранило, ведь такое случилось с моей мамой… это было не более пяти лет назад. Он просто завидовал.
Знаю, как мои братья парковали свои Роллс-Ройсы, а когда возвращались, видели, как какие-то мальчишки брали ключи и царапали машину, потому что она принадлежала чёрному. Я так ненавижу подобные вещи. Ведь цвет кожи человека не имеет ничего общего с тем, какой он внутри.
Я люблю и еврейских детей, и немецких, и азиатских, и русских. Мы все одинаковы, и у меня есть замечательное доказательство этому. Я даю концерты во всех этих странах, и везде они одинаково кричат на моих шоу. В тех же местах концерта люди впадают в истерию, падают в обморок. Чем не доказательство? Мы одинаковы во всём мире. Я слышал, что русские упрямы, а у немцев нет чувств и эмоций. На концертах они столь же эмоциональны… даже больше, чем американцы. Некоторые из моих самых преданных фанатов живут в Германии и России. Они стоят на холоде, на дожде, просто чтобы увидеть. Они кричат: «Мы хотим исцелить мир! Мы любим тебя». И всё это молодые люди, понимаешь, они не имели ничего общего с войной или установлению этих бесчеловечных режимов. Они другие, понимаешь. Новое поколение – другое. Они удивительны. И я чувствую себя гражданином мира. Не могу стать на чью-то сторону. Поэтому я не люблю говорить: «Я - американец». Вот по этой причине.
ШБ: Не кажется ли тебе, что на столь блестящее развитие твоей карьеры повлияло то, что ты был одним из первых невероятно успешных и известных чернокожих артистов? Не было ли проявлением расизма, подобного тому, которое испытала твоя мама, то, что люди порой вели себя по отношению к тебе нечестно?
МД: Да, потому что до меня были ещё Гэри Белафонте, Сэмми Дэвис младший, Нэт Кинг Коул. Они были прекрасными артистами, людям нравилась их музыка. Но им так не поклонялись, они не заставляли людей плакать и не слышали «я тебя люблю и хочу за тебя замуж». Их одежду не рвали на кусочки и не было такой истерии и криков. Они не играли на стадионах. Я первый сломал стереотип, и белые девушки, шотландки, ирландки стали кричать: «Я люблю тебя, хочу тебя…» Многим белым журналистам это не нравилось. Это создало трудности для меня. Я ведь был первым, и обо мне начали сплетничать. «Он странный». «Он гей». «Он спит в барокамере». «Он хочет купить кости человека-слона» - всё это настраивало людей против меня. Они старались уколоть побольнее. Кто-нибудь другой на моём месте уже умер бы от наркомании, доведись ему испытать то, что испытал я.
ШБ: Что дало тебе силы так стойко держаться?
МД: Вера в детей. Вера в молодёжь. Вера в то, что Бог дал мне всё это для того, чтобы я мог помочь своим детям.
ШБ: Значит, при том, что люди постарше отнеслись к тебе с неприязнью, ты всё ещё веришь, что молодое поколение в душе доброе?
МД: Абсолютно. Я по сей день пытаюсь это понять. Откровенно говоря, у меня проблемы с еврейским вопросом. Большие проблемы.
ШБ: С каким еврейским вопросом?
МД: Когда я наткнулся на цифры, сколько детей погибло только в Холокост… (еле сдерживает слёзы) Как человек мог такое натворить? Я не понимаю. Не важна национальность. Это просто не укладывается в моей голове. Я совершенно этого не понимаю. Правда. Какой режим… не понимаю таких вещей. Может ли кто-то заставить другого так сильно ненавидеть? Возможно ли так изменить сердце человека? Со мной бы так не вышло. Смог ли бы кто-то так изменить твоё сердце? Прости.
ШБ: Такое можно сделать с другим, только если он восприимчив или если он разорвал связь с Богом, который требует от нас праведности.
МД: Гитлер был гениальным оратором. Он мог заставить множество народа измениться и начать ненавидеть. Он мог бы стать шоуменом, да он и был им. Перед тем, как начать говорить, он выдерживал паузу, выпивал воды, а потом откашливался и оглядывал аудиторию. Это то, что делает артист на сцене, желающий привлечь внимание. С первых же слов он впадал в ярость и в своей речи никого не щадил. Но откуда он взялся? Я знаю, что он плохо учился в школе и хотел стать архитектором. Он был неудачником во многом. Но думаю, свою книгу «Mein Kampf» он написал в тюрьме, да? Я думаю да.
Майкл блестяще описал Гитлера как шоумена. Позднее я просмотрел много выступлений Гитлера, и Майкл был абсолютно прав. Гитлер готовился к выступлению, делал паузу, заставлял публику ждать его слов, затаив дыхание, и только потом медленно начинал говорить.
ШБ: Когда он написал книгу и начал формулировать свои идеи?
МД: Да, да. Он построил себя из такого сильного гнева, в то время как Нельсон Мандела сделал противоположное. В тюрьме он стал как овечка. У него не было сожалений, до сего дня, хотя ему уже 80 и молодость прошла – ведь он так долго был в тюрьме – и он ни о чём не жалеет.
ШБ: Прошла ли его молодость?
МД: Нет, он очень симпатичный, очень детски-непосредственный.
ШБ: Он любит смеяться?
МД: Он любит детей, потому что когда я пришёл с ним повидаться, со мной было несколько детей, и говорили, что детям нужно остаться, можно войти только Майклу Джексону. Я сказал: «Уверен, что мистер мистер Мандела не будет против повидаться с детьми. Я не войду, пока не пустят детей». Помню, его представители посмотрели на меня так (делает строгое и подозрительное лицо), а когда вернулись, сказали: «Заходите все». Первое, что сделал Мандела, он подбежал к детям, поднял их и стал обнимать. Я знаю, что он такой человек, он любит детей. Он поговорил с ними, и только потом пожал мне руку. Думаю, я был прав.
ШБ: Считаешь ли ты себя противоположностью Гитлера? Бог дал тебе феноменальную харизму, и в то время как Гитлер представлял собой зверя в облике человека, от тебя исходит какая-то непорочность и доброта. Самые тёмные пагубные силы воплотились в немцах под руководством Гитлера. Теперь Бог дал тебе такую же феноменальную харизму. Используешь ли ты её, чтобы нести в мир непорочность и доброту?
МД: Надеюсь, что это так. Людей можно изменить. Посещение моего шоу сродни религиозному опыту, потому что ты приходишь одним человеком, а уходишь другим. Это правда.
ШБ: Является ли твоей целью пробудить в людях доброе, а не только развлечь их?
МД: Совершенно верно, и мы это делаем. Ты бы видел кое-что, что мы делаем на концертах. Например, мы вытаскиваем на сцену армейский танк, из которого выглядывает солдат и целится во всех. А потом он целится в меня, а потом зрители начинают свистеть на него. Это происходит в каждой стране… а я беру автомат, кладу его на землю, и все начинают кричать. А потом маленькая девочка – у нас всегда выходит такая девочка-крестьянка – выходит с цветком и даёт его солдату, протягивает руки с цветком к его лицу, и он падает на колени и плачет. И каждый раз зрители сходят с ума. Потом я произношу речь, и выходит мальчик-сурдопереводчик и переводит мою речь, а я смотрю в зал, и все плачут. Так происходит во всех странах. Это часть постановки «Earth Song». Я как посол доброй воли во всём мире, несу это послание. Потом мы исполняем «Heal the World», и дети разных национальностей водят хоровод вокруг огромного глобуса, а на заднем плане – большой экран, на котором показаны лидеры всех стран, и всё это удивительно. В то время как другие поют о сексе, о том что «I want to get in a hot tub with you baby and rub you all over», только я подвергаюсь нападкам в прессе как человек не в своём уме. Ты видишь в этом какую-то логику?
ШБ: Нет, конечно, это неправильно.
МД: Ведь так не должно быть, правда?
ШБ: Всё меняется на твоих глазах.
А что если они не поймут? Что если они такие же, как нацисты, просто злые люди?
МД: Не могу представить, чтобы я не мог достучаться до их сердец хоть каким-нибудь способом.
ШБ: И ты думаешь, что если бы тебе довелось остаться с Гитлером один-на-один, ты бы мог.
МД: Абсолютно уверен в этом! Вокруг него было множество людей, которые соглашались с ним, потому что боялись его.
ШБ: Ты думаешь, что если бы тебе можно было хотя бы час поговорить время с Гитлером, ты бы нашёл способ достучаться до его сердца?
МД: Уверен в этом. Знаю, что нашёл бы.
ШБ: С Гитлером? Да ладно, Майкл! С Гитлером?! Значит, ты не веришь, что есть люди, абсолютно злые по природе, до которых нельзя достучаться? И ты не веришь в то, что зло должны быть наказано, потому что получается…
МД: Нет, я верю, что им можно помочь, говорить с ними. Надо показать им, что что-то в их жизни пошло не так, и они не ведают, что творят. Они часто не понимают, что поступают плохо.
ШБ: Но Майкл, есть же люди, которых не переделаешь. Как Гитлер. Он – воплощение зла. В нём не было ничего человеческого, не к чему было обратиться. Ты бы говорил с хаосом, с мраком, который ты не можешь себе представить. А как насчёт маньяков, убивших множество людей? Не думаешь ли ты, что их нельзя было исправить? Они – убийцы, и должны быть жестоко наказаны.
МД: Мне жутко даже думать об этом. Так бы хотелось, чтобы кто-нибудь пробудил их сердца.
ШБ: А если они уже натворили много зла? Уже убили своих жертв?
МД: Плохо, если уже натворили.
ШБ: Я хочу внести ясность. В тебе есть способность смотреть на мир глазами ребёнка. Но с другой стороны – то, что ты, как любой ребёнок, не можешь принять целиком идею того, что человек может быть по-настоящему злым (поэтому дети так доверчивы). Даже когда зло смотрит прямо на тебя, ты говоришь, что в нём есть нечто доброе. Так что я не стал бы просить такого, как ты, разработать юридическую систему наказаний, потому что не в этом заключается то, что ты несёшь в этот мир, и честно говоря, ты не смог бы справиться с таким заданием должным образом. Наказание приходит в мир, когда человек начинает поступать «как взрослый», жестоко, и тогда его нужно наказывать. А в мире детей таких вещей даже не существует, и ребёнка не наказывают так же, как взрослого. Но всё-таки, Майкл, ты правда думаешь, что смог бы достучаться до Гитлера?
МД: Ага. Да.
ШБ: Попытавшись найти в нём хорошие черты?
МД: Да, думаю, я бы смог. Я правда думаю, что смог бы. С ним никто по-настоящему не разговаривал. Думаю, его окружали подхалимы. Не люблю говорить такое, но таким было его окружение, и он этого хотел.
ШБ: И никто не выступал против него?
МД: В Германии были такие люди. Его даже пытались убить, помнишь?
ШБ: Да, Клаус фон Штауффенберг. Но он и его сподвижники насчитывали, самое большее, несколько сотен среди населения в 10 млн человек. По этому вопросу мы с тобой занимаем слишком разные позиции, Майкл. Гитлер был зол по своей природе. Ты бы не смог изменить его. Единственное, что можно сделать с подобными людьми – это очистить от них мир.
Значит, ты простил всех кроме некоторых представителей прессы, поступающих подло, и людей, которые обижают детей?
МД: Да.
Добавлено (07 Март 2012, 22:11) --------------------------------------------- Болезненность выступлений, гнёт пребывания на вершине
ШБ: Чувствуешь ли ты, что всё время приходится доказывать что-то, что тебе всегда надо выступать, без отдыха, что не было времени, когда ты мог играть без того, чтобы волноваться о том, как произвести впечатление?
МД: Я люблю искусство. Я его очень люблю. Мама знает эту мою черту. Я люблю рисовать, заниматься скульптурой – всё это. У меня по изобразительному искусству и английскому всегда были пятёрки. Даже в двух классах пятёрки с плюсом. Я не так уж долго учился в школе, у меня был домашний учитель. Но в те годы, когда я ходил в школу, учитель всегда ставил меня в пример за хорошие успехи в английском, в сочинениях. Но меня заставляли выходить к доске – а я это ненавидел – и читать своё сочинение перед классом, за что я получал бурные аплодисменты. Не потому, что я был известным – им правда нравились мои сочинения. У меня было портфолио всех этих вещей, потому что я ещё и художник, я люблю рисовать, писать маслом. А кто-то его украл и разбил моё сердце, потому что мне хотелось навсегда всё это сберечь. Когда-нибудь всё это где-то всплывёт, потому что я реалист, я не пишу абстракцию. Есть люди, в которых я влюблён, абсолютно влюблён. Я бы умер за них. Я люблю Микеланджело. И люблю всем сердцем Чарли Чаплина. Люблю Уолта Диснея. Это – люди, по которым я схожу с ума. Они близки мне. Я люблю великих.
ШБ: Над тобой довлеет то, что ты Майкл Джексон, продавший 100 миллионов экземпляров своих альбомов?
МД: А представители прессы готовы вонзить в тебя ножи.
ШБ: Чтобы сломать тебя?
МД: Конечно. Они стараются при случае разорвать меня на части, так что я должен превосходить сам себя. Я выкладываюсь полностью.
ШБ: Но это опустошает тебя?
МД: Да. Ведь если ты самый продаваемый артист в истории, они ждут, когда твой альбом провалится… и ты всегда под прицелом.
ШБ: Что придаёт тебе силы, что успокаивает тебя? Принс и Пэрис?
МД: Принс и Пэрис, и все дети мира. Не только Принс и Пэрис – все дети.
ШБ: Что, если следующий альбом не поразит воображение публики, и ты не будешь непревзойдённым?
МД: Для меня это стало бы ужасным ударом (если бы он стал не так хорош, как я хочу), потому что я поставил перед собой определённые требования, и требую от себя самой большой отдачи. Я всегда так делаю. Я должен быть в наилучшей форме, должен работать в наилучшей обстановке, и я много от себя требую. Поэтому, чтобы такое случилось, если бы этому суждено было случиться, то это могло бы меня психологически уничтожить.
ШБ: Не кажется ли тебе, что люди всё равно будут любить тебя, даже если ты и не будешь столь же успешен? Будешь ли ты так же ощущать их любовь? Ребёнку требуется любовь, даже если он не очень хорошо учится в школе.
МД: Да, я ощущал бы, что меня любят за то, что я сделал раньше. Но я бы с этим не смирился. Я стараюсь не оборачиваться назад.
ШБ: Как ты думаешь, не потому ли для тебя так важен успех в карьере, что в твоём детстве были те страшные трудности, которыми ты со мной делился - когда у тебя не было дней рождений, Рождества?
МД: Возможно. Думаю, да.
ШБ: Не кажется ли тебе, что ты к себе слишком строг, и поэтому так страдаешь? Ты всё время чрезмерно наказываешь себя, если то, что ты сделал – не совершенно.
МД: Да, действительно. Знаю, это так. Я бы лучше сам за всё отвечал, потому что за мной последнее слово и окончательный вариант всей работы. Раньше всё получалось очень успешно. О Боже, но если бы это (падение успешности) должно было случиться, не знаю, что бы я делал.
ШБ: Но разве ты не понимаешь, Майкл, что это то, через что тебе всё равно придётся пройти?
МД: Знаю, но я не могу через это пройти. Я такой. Я так устроен.
Мастер загадочности
ШБ: Ну что ж, хотелось бы затронуть тему, которая может оказаться решающей для этой книги. Из всего, что я о тебе понял, должен сказать, что никто не сравнится с тобой в понимании силы тайны. Другими словами, в иудейской религии очень велико значение тайны. Пророк Исаия сказал, что у ангелов, серафимов, шесть крыльев. Почему шесть? «Двумя закрывал каждый лицо свое‚ и двумя закрывал ноги свои‚ и двумя летал» (Исаия 6:2). Не чудесно ли это? Ангелы так скромны, так таинственны, что они покрываются своими крыльями.
МД: Это красиво.
ШБ: Я широко писал об этом в своих книгах, Майкл. Тайна – одна из принципиальных составляющих того, что я советовал бы переживать в любых взаимоотношениях. Святое – всегда таинственно. Оно всегда покрыто. И писания Торы, Библейские писания, из которых мы читаем в синагоге, сохраняются в прикрытом и спрятанном под несколькими слоями покрывала виде, в ковчеге, за занавесью и дверьми. Чтобы увидеть их, надо убрать по крайней мере три предмета. Точно так же, когда встречаются Ребекка и Исаак, ещё до того, как они поженятся и вообще полюбят друг друга, первое, что делает Ребекка – покрывает своё лицо. То же самое делает Моисей при виде горящего куста. Что он делает? Он отворачивается и скрывает лицо, чтобы не смотреть на Бога.
МД: Мне нравятся эти истории.
ШБ: Так что в Библии тайна очень важна. Я никогда не встречал никого, кто так понимал бы силу тайны. Я сейчас назову тебе несколько примеров и хочу услышать твой ответ. Первое. Мои дети гуляют по Неверлэнду. Там везде конфеты. Моим детям это нравится, потому что они никогда не видели, чтобы везде были автоматы для попкорна и ваты, и так как это кошерная еда, они едят и то и другое. И хотя Принс и Пэрис окружены всем этим, ты говоришь им: «Нет, вы сможете всё это поесть только в день рождения». Грэйс говорила, что им нельзя кататься на качелях и на всех этих аттракционах, чтобы они не пресытились ими. И сколько бы раз мы ни ходили в магазин игрушек Шварца, Принс может купить игрушку, но ему приходится ждать, чтобы её открыть. Когда дело касается твоей карьеры, ты особенно хорошо используешь магию тайны. Вот как сейчас, я вижу всех этих новых артистов, N'Sync и даже Бритни Спирс (с которой мы с Майклом однажды встречались в его номере в отеле), я смотрю на них в вечернем развлекательном шоу, слышу их интервью и говорю: «Чёрт возьми, какие же они недальновидные. Надо делать как Майкл. Вас никогда не должно быть слишком много». Но они не могут, потому что им так сильно нужно внимание, что они не могут приостановиться.
Так вот, я хочу спросить тебя о двух вещах. Расскажи о загадочности, что это значит для тебя, и как тебе удаётся сдерживаться, зная, что тебя хотели бы видеть гостем каждого телешоу? Понимаешь, да нас сейчас осаждают просьбами пригласить тебя в каждое американское шоу, чтобы взять у тебя интервью. Как ты можешь, откуда эта самодисциплина? Особенно мне важен твой ответ, Майкл, потому, что ведь твои недоброжелатели будут критиковать тебя, говоря: «Майкл – дитя, он ведёт себя как ребёнок» - в то время как единственное определение зрелости, с которым все соглашаются, подразумевает умение оттянуть удовольствие. В то время как другие люди ведут себя импульсивно, ты терпелив и ждёшь, понимая, что всему своё время, а это уважаемый всеми признак зрелости и самообладания.
МД: Спасибо.
ШБ: Вся твоя карьера на этом построена, и я это говорю не для того, чтобы тебе польстить. Это правда, я этим восхищаюсь. Так расскажи мне о загадочности. Откуда ты это знаешь, откуда это в тебе, эта сила скрытого?
МД: Ты так наблюдателен! Я поражаюсь тому, как ты замечаешь детали. Хм, я учился… Я люблю психологию, волшебство, я люблю… люблю настоящую красоту. Люблю настоящий талант. Я люблю таинственное, люблю такую красоту, что невозможно её осознать. Знаешь, что мне нравится в комете Галлея? Комета Галлея, я всегда это говорю своему адвокату, комета Галлея не более загадочна, чем луна или солнце. Но мы поднимаем вокруг неё шумиху, потому что видим её раз в жизни, и все выходят, чтобы на неё посмотреть. Все – астрономы, любители, другие люди. А это просто штука, которая наматывает круги в солнечной системе. Но ты видишь её лишь однажды. Если бы это происходило каждый вечер, никому бы не было до неё дела, но для меня луна не менее чудесна. Я всегда рассказываю об олене и кошках с собаками. Многие выходят: «Вон там олень! Там!» Он ведь застенчивый, всегда прячется. Увидеть оленя – событие. И я хочу сказать, я ценю то, как люди выражают признание выдающимся способностям, но всегда говорю – мне не важно, являешься ли ты самым талантливым человеком на планете – если ты появляешься на экране каждый день, люди устанут от тебя до рвоты. Нужно знать, как подыграть своей аудитории. Это нужно знать, правда, Шмули. И это не просто игра. Для меня это настоящее, настоящее. На самом деле.
ШБ: Откуда ты это знаешь? Ну, меня, допустим, этому научили. Я написал об этом в куче книжек, но мои размышления на эту тему развивались от мыслей и откровений других писателей, мыслителей, философов, и так далее.
МД: Если ты таинственен, люди будут больше тобой интересоваться, да.
ШБ: Ну вот смотри, если женщина постоянно ходит с обнажённой грудью, никто не будет хотеть увидеть её грудь.
МД: Это так.
ШБ: Но если она обнажает её изредка, это волнует. Это и есть эротика.
МД: Правильно.
ШБ: Но если каждый день…
МД: Ну да.
ШБ: Ты приезжаешь в африканское племя, где все женщины ходят топлес, и тебе всё равно.
МД: Это ничего не значит. Надо оставить простор для фантазии. Я в это верю, а люди все одинаковы.
ШБ: Тебя кто-нибудь этому учил?
МД: Нет. Нет, я просто смотрел… я учился у природы, учился, знаешь, просто наблюдая, серьёзно наблюдая. И хмм, вот ты говоришь кому-нибудь, ты говоришь: «Вот шесть дверей. Можешь открыть любую из них. Но пятую – пятую не открывай. Не открывай пятую дверь, ни в коем случае». И конечно, любой человек скажет: «А что там, за пятой дверью?» - ведь за ней большая тайна. И вот каждому хочется открыть тайну пятой двери, потому что, понимаешь… Мне это нравится, и это не игра, мне просто хочется, чтобы люди ценили талант, способности. Я записываю альбомы раз в пять лет. Другие могут записывать раз в год, а мои альбомы распродаются больше, чем альбомы других артистов. Люди их ждут. Знаешь, это как взрыв, когда выходит альбом. (Майкл тогда работал над завершением Invincible). Как лихорадка, они ждут, ждут… Ожидание очень важно.
ШБ: А что ты скажешь о тайне, которая заставляет нас подольше наслаждаться открытым? Это имеет что-то общее с тем, что если ты что-то скрываешь, люди вдруг начинают это хотеть?
МД: Я просто люблю, я по-настоящему люблю силу, скрытую в тайне, правда. Думаю, она могущественна.
ШБ: Она духовна? Какая она?
МД: Это имеет отношение к духовности. Видишь ли, люди вызывают в воображении все эти идеи, они сами их творят. Они сами придумывают то, что происходит. Знаешь, о Говарде Хьюзе говорили, что он вот там, это его отель, но он не выходит с того этажа, не спускается вниз. Он там, в темноте, в глубине своей кровати, с длинными ногтями и волосами, прикованный к капельнице. Так что мозг может придумать Бог знает что, и мне это нравится. Мне нравится Говард Хьюз за то, что он сыграл эту шутку. Знаешь, для меня он один из моих наставников. Не знаю почему, но это первый раз, Шмули, когда я признаюсь в том, что я люблю Говарда, что он гений.
ШБ: Почему? Из-за того, что он знал, насколько сильна тайна?
МД: Как сыграть на людском любопытстве, да. Он знал, как заинтересовать публику. П.Т. Барнум тоже был в этом хорош.
ШБ: Только ли здесь дело в удалении с глаз публики? Так ли это просто? Например, вышла книга, которая называется «Правила», и я два раза выступал против людей, написавших её. А они говорят, что способ, которым надо заставить парня жениться на тебе – это притворяться недотрогой. Он тебе звонит, а ты говоришь: «Прости, я бы с удовольствием пообедала с тобой, но слишком занята». Он оставляет тебе сообщения на автоответчике, а ты никогда не перезваниваешь. Слышал об этой книге? Она очень спорная. Легко ли это?
Я убеждённый противник таких «Правил», потому что уверен, что манипуляции – это худший подход к отношениям, что есть альтернатива, а именно, когда женщина задействует своё естественное загадочное обаяние.
МД: Нет, я не совсем согласен. Это зависит от конкретного человека.
ШБ: Но то, о чём ты говоришь, о том, что это становится игрой на публику – так ли это легко, как скрыться, чтобы им захотелось ещё? И придумывать способы, как ты потом откроешься?
МД: Нужно правильно выбрать момент, знать, что делать в следующий момент. Например, ты никогда не был на церемониях награждения в качестве того, кто говорит: «На эту номинацию выдвинуты…» А меня просят появляться на каждом шоу. Сейчас уже даже не просят. Они знают, что я этим не занимаюсь. Или, там, вести шоу, или чтоб вышли и сказали, вроде: «А дальше… Майкл Джексон представит лучший альбом года!» Я никогда не выйду и не стану объявлять номинантов. Я этим не занимаюсь. Они знают, что меня не стоит и просить. Это не то, что я стал бы делать.
ШБ: Ты никогда не будешь делать то, что ставило бы тебя в положение передаточного звена. Ты либо завершающее звено, либо нет. Будут говорить о тебе, но ты не будешь прокладывать кому-то дорожку.
МД: Да, и я не хочу этим сказать, что я святой или Бог или…
ШБ: Но ты не согласен и принижать свой статус. МД: Я не согласен, я хочу… знаешь что? Тебя должны уважать, понимаешь? Работоспособность и талант, и всё это ради добра, потому что я действительно несу добро. ШБ: Я согласен с тобой. МД: Ну правда. Я стараюсь спрятать и сохранить… ШБ: Из того, как ты научился силе скрытого, между прочим, можно написать ещё одну книгу. Послушай, сейчас в Нью-Йорке, вот как раз сейчас, во время нашего разговора, там есть сотни
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
ШБ: Зачем жениться, если можно жить с ней без предложений? Допустим, ты хочешь занять у банковского служащего десять миллионов, и он говорит: «Вот, Майкл, возьми десять миллионов». Будешь ли ты ему потом говорить: «Ой, а кстати, ты забыл потребовать залог. Вот он»? Ты сам никогда это не предложишь. Ну, ты понимаешь, о чём я? И они, наверное, так и не женятся, а эти женщины приходят ко мне сотнями, плача, пишут письма о том, как они одиноки. Они не знают, как сильна загадочность. Они ложатся в постель на первом свидании; они не знают, как отказать. Мужчинам не приходится их завоёвывать. И кстати, это то, что случилось с Мадонной. Мадонна слишком многое показывала. Она всё ещё знаменита, но не так, как была. МД: Да, знаю. ШБ: Дело даже не в том, что она слишком много показала на ТВ и в песнях. Не в том, что дала много интервью. Важнее, что она слишком много показывала своё тело. Она была секс-символом. Люди хотели знать, как выглядит её тело, и она написала ту глупую, низкопробную, отвратительную книжонку, и всё, что надо было сделать – это её купить. Загадка исчезла навсегда.
МД: Согласен, согласен. Абсолютно верно.
ШБ: В сегодняшнем мире всего несколько человек, осознающих могущество загадки. Ты осознаёшь его, потому что в твоей природе есть интуитивная духовность, а это настоящий дар. Потому что это понимание значения тайны, это понимание, как и что делать, чтоб это было вовремя, помогает познать смысл святости. Бог являет себя лишь время от времени, в избранные моменты. Загадка и правильное время – центральные понятия откровения.
МД: Мне это нравится. Это тоже одна из любимых моих тем для размышлений.
ШБ: Как загадочен Бог.
МД: Как загадочен.
ШБ: Его надо искать.
МД: Мы видим только Его чудеса, но никогда – Его лицо, понимаешь? Его можно видеть в детях.
ШБ: И это только увеличивает твой интерес к ним?
МД: Да.
ШБ: Хочешь его найти?
МД: Он делает так, что его хочется искать и найти. Конечно. Мне это нравится. А некоторые просто поднимают руки вверх и говорят: «Для чего это всё? Вся эта Вселенная? И где Он? Я хочу с ним поговорить, и что?» Знаешь, мне это нравится. Он – абсолют. Он - Сущий. Он человек.
ШБ: Да уж, таким образом мы не даём людям скучать. Прежде, чем мы опять перейдём к земным материям, ещё одно. Ты говоришь, что инстинктивно знаешь, что и как делать вовремя, как соблюдать загадочность? Ты просто знаешь?
МД: Да, это правда, Шмули.
ШБ: Не было никакого менеджера, который отвёл тебя в сторону и сказал: «Майкл, ты можешь быть большой звездой. Не перекорми народ своей персоной»?
МД: Нет. Ни в коем случае.
ШБ: Твои братья этого не понимали?
МД: Нет, они не понимали. Они готовы хвататься за всё, сию секунду. Если кто-то говорил: «Я хочу взять у тебя завтра интервью о новом стиле одежды Майкла». – «Конечно!» Им просто хочется мелькать в телевизоре. Думаю, люди гораздо больше ценят, когда ты бережёшь, когда сдерживаешься… понимаешь?
ШБ: Таишься?
МД: Таишься и строишь свой образ, и даёшь себе определённого рода урок, заставляешь людей стремиться к тебе и просто… Я люблю, когда к дому подъезжаешь, а там одни ворота, вторые… и ещё люблю, чтоб в доме были большие, огромные подушки. Никто не знает, что там, за стеной у дороги. Ты видишь только это… И ты начинаешь интересоваться: «Боже, кто же здесь живёт?» Мне это нравится. Знаешь, видно только ворота, и никто не видит хозяев, а мне это нравится.
ШБ: Но ворота в Неверлэнде такие простые!
МД: Простые, как я хотел. Потому что я не хочу, чтоб ворота тебя представляли, это, знаешь ли, где-то даже философский вопрос. Я хотел, чтобы они были такими, ну как, почти как… как же это слово?.. Умммм, не могу подобрать слово. Я хотел, чтобы люди легко распахивали их и сделал их такими старомодными, облезшими, чтобы психологически казалось, что ты действительно приехал на ранчо, а потом, когда ты сворачиваешь, я хочу, чтоб они становились цветными, как Волшебник страны Оз меняет чёрно-белый мир на красочный.
продолжение
ШБ: Это просто поражает.
МД: Вот! Вот это важно понять в шоу-бизнесе. Если ты открываешь себя сразу же, чем тебе потом удивлять? Если включишь сразу звук на полную мощность, дальше идти уже некуда. Невозможно. Поэтому я всегда это сравниваю с горками в парке развлечений: сначала тебя поднимает вверх, очень высоко, и ты такой: «О Боже, зачем я это делаю?» А потом тебя бросает с высоты вниз, потом ещё немного вверх, и вниз. Человек, придумавший этот аттракцион, настоящий шоумен. Ты уже узнал, каково на вершине, на ровном месте, а потом он поднимает тебя под прямым углом вверх, очень быстро, а потом петля. Он – шоумен! Настоящий. Потому что он знает толк в синкопировании, ритме и структуре, и что имеет значение. Это очень важно для артиста в шоу-бизнесе, а многие теперешние артисты не имеют об этом понятия.
ШБ: Они слишком открывают себя.
МД: Абсолютно. Абсолютно.
ШБ: Как думаешь, то, что ты родился с этим чувством ритма – твоё самое большое благословение в профессии? У тебя просто было естественное чутьё, и ты его осознавал?
МД: Да, да, наверное.
ШБ: То, что ты как бы освоил эту божественную тайну и одновременно осознаёшь силу загадочности – исходит из твоей любви к Богу и его величию?
МД: Да. Думаю, да. Это очень похоже на то, как ты это выразил. Через тебя, Шмули, действует Бог. Это правда. Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь так говорил, это потрясающе. Бог просто говорит через тебя. Знаешь, у меня такое же ощущение, когда я на сцене. Это то же самое. Я ни о чём не думаю – что я должен делать, как.
ШБ: Ты просто попадаешь в зону, это чувство времени.
МД: Ты это выразил абсолютно точно, приятель. Становишься одним целым с тем, что дал тебе Бог. Вот как разговор – это духовное действие. А там это происходит между тобой и Богом, и аудиторией перед тобой. Как это можно описать? Я имею в виду, как это можно проанализировать? Невозможно. Меня спрашивают: как ты это делаешь? «Ну, я много работаю, тренируюсь». Но дело не в этом.
Советы по выживанию для тех, кто стал известен
ШБ: Итак, вчера к тебе приходили ребята из N'Sync: солист Джастин Тимберлэйк и другой – не знаю, как его зовут. Кто это был?
Майкл приглашал меня к себе в отель, когда к нему приходили Бритни Спирс и Джастин Тимберлэйк, прилетевшие к нему на следующий день после того, как вместе вели церемонию American Music Awards. В то время я был не в восторге от Бритни Спирс из-за того, что она навязывает агрессивную сексуальность тинэйджерам в Америке. Тем не менее, я сдерживался и лишь коротко поговорил с ними о том, что хорошо бы им попытаться привлечь интерес общественности к тому, что родителям нужно уделять больше внимания своим детям. Ни один не выказал особого интереса, и мы даже не заинтересовали друг друга. Джастин сказал что-то о том, что свяжется со своим менеджером или агентом. Они пришли повидать суперзвезду. Не хочу никого обижать, но мне показалось, что они не производят впечатления и их скоро забудут.
МД: Уэйд – он хореограф…
ШБ: Так он не из группы N'Sync, этот Уэйд?
МД: Нет, он хореограф Бритни Спирс и N'Sync. Видишь ли, Уэйд учился у меня.
ШБ: Правда?
МД: Да. Всё, что делают Бритни Спирс и N'Sync, этот стиль танца мой. Уэйд из Австралии, когда-то я привёз его в Америку.
ШБ: Так он их хореограф?
МД: Да, он и музыку пишет. Он работал на моей звукозаписывающей компании. У него контракт с MJJ. Он умеет и рэп читать, что угодно.
ШБ: Так он был здесь с Бритни Спирс, одной из самых больших мировых звёзд, и с этим солистом N'Sync, с которым они встречаются. Когда ты смотришь на них, а ты долго с ними общался, что тебе хочется им сказать, если основываться на той идее, которую мы определили для этой книги (о чертах детской непосредственности)? Ты бы предостерёг их от чего-нибудь, что может с ними случиться в этой карьере? Сказал ли бы ты им: «Знаете, когда я был в вашем возрасте, я думал вот так-то, так-то и так-то, а теперь мои взгляды изменились»? Ты дал бы им какой-то совет?
МД: Постарайтесь просто оставаться детьми как можно дольше. Не примеряйте взрослых масок. Не надо этого делать против своей воли. Не надо стараться выглядеть круче и… поезжайте в Диснейленд, дурачьтесь, получайте удовольствие от своей юности, потому что иначе вы устареете – ну, ты понимаешь, - и просто берегите свежее восприятие. Веселитесь, будьте собой.
При этом надо оттачивать своё мастерство. Я сильно верю в людей, которые тяжело работают. Но получайте от этого удовольствие, понимаете? Будьте мягкими, ребячливыми, шутите. Всем иногда надо поразвлечься.
ШБ: Что скажешь по поводу своих признаний в своей гордости за то, что твои шоу – семейные, что их могут посещать дети?
МД: Я горд.
ШБ: На Бритни Спирс обрушился шквал критики за то, что на одной из последних церемоний награждения МТВ, она на сцене чуть ли не стриптиз устроила.
МД: О… да, да, да…
ШБ: Она сняла с себя одно, другое, и просто бросила… Как ты думаешь, нужно ли так эксплуатировать свою сексуальность для того, чтобы люди услышали, что она хочет сказать? Возможно, если у неё настоящий талант, это ей и не нужно? Дашь ли ты ей какой-нибудь совет по этому поводу? Или это просто часть шоу, и ничего страшного в этом нет?
МД: Хмм, не хочу осуждать её за это, потому что это шоу. Но ей нужно понять, что, понимаешь, на неё смотрят дети, которые хотят быть на неё похожими, которые повторяют всё, что она делает. Не знаю, иногда артисты не осознают опасности того, что они делают. Если бы я сфотографировался с сигаретой, знаешь, сколько подростков стали бы курить в тот же день? Понимаешь, об этом всём приходится думать. Но я понимаю, да, это только видеоклип, я просто играю роль, но для них ты – как бог. Я имею в виду…
ШБ: У тебя всегда было такое чувство ответственности?
МД: Угу.
ШБ: Ты всегда знал, что чуть только появляется твоё изображение, люди стремятся быть на него похожим?
МД: Да, и я понимаю, почему некоторые артисты могут быть иногда скандальными. Я это понимаю. Понимаешь, если в прессе только и будут говорить, что она – выходец из Клуба Микки-Мауса, где была такой себе душечкой, она может подумать: «Надо бы им намекнуть, что я могу сбросить с себя это. Я уже могу выйти за грань, я могу позволить себе похулиганить…» Понимаешь? Так что я это понимаю. Думаю, в глубине души она прекрасный человек, понимаешь?
ШБ: Так ты бы посоветовал ей не раздеваться, быть более уравновешенной, потому что на неё смотрят подростки, которые хотят быть на неё похожими, и она несёт за них ответственность?
МД: Да, поскольку я уважаю грань.
ШБ: Всегда ли ты осознавал степень этой ответственности, с тех пор, как стал знаменитым? Ты знал, что на тебе огромная ответственность, как на иконе и законодателе традиций?
МД: Да, потому что я не думаю… не думаю, что делал на сцене что-либо предосудительное… когда-либо. Как некоторые из современных, скажем, Бобби Браун может вытащить девушку на сцену и начать её ласкать, знаешь, прямо пред всеми, за что его несколько раз арестовывали. Это всё равно что заниматься сексом прямо на сцене, а твои зрители – подростки! В моём шоу всё совсем иначе.
Сексуальность и скромность
ШБ: Стараясь сохранить детскую непосредственность в своей жизни, Майкл, ты всегда уклонялся от разговоров от своей очевидной сексуальности. Как тогда, когда Опра задала тебе вопрос о сексуальной жизни, ты ответил что-то вроде «Я джентльмен и не хочу об этом говорить». Как ты думаешь, нам следовало бы проявлять больше уважения к сексуальной стороне жизни друг друга? Не стало ли это всё слишком открыто? Я хочу сказать, что у ты проявляешь естественное целомудрие в этих разговорах.
МД: Да, это для меня естественно, хм, потому что я думаю, это…
ШБ: Личное?
МД: Да, таково моё мнение. Есть люди, слишком любящие выставлять себя напоказ, как натуристы, например, они даже на улице могут ходить обнажёнными, они просто по-другому к этому относятся. Хм, не знаю, просто для меня это не так.
ШБ: Нельзя использовать свою сексуальность для того, чтобы увеличить продажи билетов и альбомов?
МД: Нет, это ерунда, а ведь некоторые певцы подкладывают что-то себе в трусы. Это глупость! Не понимаю этого. Мне такие вещи отвратительны. Это так смущает. Я даже не хотел бы, чтоб кто-то смотрел мне туда… даже желать этого. Меня это таааак смущает, о Боже.
ШБ: Однако не является ли это признаком уязвимости? Может быть они думают, что они не так уж хорошо танцуют и должны делать упор на такого рода вещах.
МД: Да.
ШБ: Можешь ли ты обратиться к звёздам вроде Бритни Спирс с примерно такими словами: «Слушай, ты симпатичная и талантливая. Тебе не нужно опускаться до всего этого. Ты талантлива и без того, чтобы снимать свою одежду, чтобы на твоё тело смотрели с вожделением». Как и Мадонна, которую часто критикуют за то, что она пользуется мужским возбуждением, чтобы все эти парни бегали за ней, поднимая её популярность.
МД: Да, угу. Ага.
Страхи
ШБ: Есть ли в твоей жизни страхи? Ты знаешь, что есть люди, готовые тебя уничтожить, фигурально выражаясь. Пугает ли это тебя?
МД: Не как артиста. Я как лев. Мне ничто не может причинить боль. Никто не может нанести мне вред без моего позволения. Я не позволю ничему причинить мне беспокойство. Хотя меня обижали в прошлом, и причиняли боль, но конечно, многое из этого меня спасло.
ШБ: Сейчас тебя не мучают страхи?
МД: Нет.
ШБ: Как ты думаешь, учат ли нас дети не бояться? С одной стороны, они боятся – боятся собак, темноты, многого другого. С другой стороны, они не боятся любить и нуждаться в любви.
МД: Мы слышим, наблюдаем, и на этом мы учимся. Мы открываем сердце, разум, душу. Да, можно научиться, но это нужно осознать…
ШБ: У взрослых гораздо больше страхов, чем у детей.
МД: Абсолютно верно… нервные срывы. Мы во многом сами создаём свои обстоятельства. Можем беспокоиться о чём-то так сильно, что наживаем болезни сердца. Если ребёнок сильно чего-то хочет, он будет говорить об этом, пока не получит, потому что у них нет другого способа получить. Пока ты не сдашься. Это так мило, так замечательно. Я всегда говорю детям: «Если это самое большое, о чём ты беспокоишься в жизни, значит, тебе повезло. Если это самое большое твоё стремление, ты счастлив». В будущем они поймут… А сейчас вот это важно для них, и это так трогательно. И ведь это может быть всего лишь какая-нибудь побрякушка. Так мило.
ШБ: Итак, вопрос, который я бы хотел прояснить, это то, что с одной стороны, есть вещи, которые тебя пугают (Майкл рассказывал мне о том, что боится собак), и эти вещи относятся к классическим детским страхам. И между прочим, твоя любовь к страхам близка к тому, что испытывали Адам и Ева. Они любили опасность, понимаешь. Бог сказал им не есть этот плод, потому что он опасен, и именно тогда им захотелось его попробовать. С одной стороны, ты боишься злых собак.
МД: Да, мне они не нравятся. Я их пугаюсь. Ведь если загнать в угол пантеру, у которой недавно родились дети… не знаю точно, как они называются… и вот, она загнана в угол, и изо всех сил защищает свою территорию, никто туда не пойдёт. Никто не будет переходить ей дорогу. Не понимаю, зачем люди берут оружие и убивают мать… А слонята – они всегда поступают одинаково. Они трубят, а потом ходят вокруг потерянные, а мать лежит рядом мёртвая. Они наматывают эти круги, как будто сходят с ума. И я не понимаю, как может человек такое натворить. Это меня так сильно ранит. Это так грустно.
ШБ: Ездил ли ты в Африке на сафари?
МД: Да, да.
ШБ: Ты приближался к некоторым очень опасным зверям?
МД: Да.
ШБ: И ты не боялся?
МД: Нет. Нет, я люблю сафари, я очень это люблю.
ШБ: Видишь, в этом страхе есть противоречие. Ты боишься таких животных, как пауки, которых обычно боятся дети, но ты не боишься льва.
МД: Нет, нет. Он меня завораживает.
ШБ: Я хочу сказать, что в Неверлэнде я видел у тебя кобру длиной с фут. Помнишь?
МД: Да, да. И гремучие змеи там есть. И они очень, очень, очень… в общем, они могут убить.
ШБ: И ты не боишься ничего такого?
МД: Я очарован теми животными, которые опасны для человека. Меня завораживает акула, просто смотреть на неё. Почему нас так интересуют акулы? Потому что они могут убить. Крикнешь «Акула!», и все начинают бегать: «Что? Где? Когда?» Знаешь, если скажешь «барракуда», никто не будет бегать, или скажешь, например, «креветка». Всё дело в опасности и связанными с ней легендами, это как фольклор. А мне всё это нравится… Думаю, мне во всём этом нравится то же, что нравилось П.Т. Барнуму. Понимаешь, то, что интересует людей, я всё это люблю… Вот почему мне нравятся фокусы, и Говард Хьюз. Я люблю всё такое.
ШБ: Но всё-таки, чего ты боишься больше всего? Знаю, что ты боишься злых людей. Они тебе несимпатичны.
МД: Не люблю больших, злых, высоких парней, к тому же агрессивных. Именно это оттолкнуло меня сам знаешь от кого. Мне причиняло боль, когда он обращался ко мне, мне это совершенно не нравилось. Как может человеческое существо нести всё это в себе, всю эту жестокость? Если он чувствовал себя паршиво, так держал бы это при себе, это не показывают.
ШБ: Ты не любишь высоких, сердитых, агрессивных мужчин?
МД: Да. Все такие, кого я встречал, были коварными. Может, всего несколько гигантов были мягкими. Но высокие во мне всегда вызывают отторжение.
ШБ: Но твои телохранители высокие…
МД: Да, они высокие…
ШБ: И все они при этом приятные люди…
МД: В том, что они приятные, я убедился. Мои телохранители должны быть джентльменами. И все они знают, что если ко мне подойдёт ребёнок, его нельзя прогонять. Если подходит ребёнок и просит автограф, перед ним надо расстелить красный ковёр учтивости. Они все это знают. Это очень важно. Знаешь, Брандо не подписывает автографы никому, кроме детей. Кроме маленьких детей, никому не подпишет. Думаю, это хорошо, понимаешь?
ШБ: Какие у тебя ещё есть страхи?
МД: Ещё страхи? Хм…
ШБ: Собаки. Причины некоторых детских страхов я не понимаю. Несколько дней назад мы поставили детям фильм на DVD, и там было чудовище, и Баба начала так сильно плакать и кричать, что даже выбежала из комнаты. Обычно она старается подольше не ложиться спать, а тогда сказала: «Хочу в кроватку». И пошла спать. Она просто не смогла смотреть этот фильм.
МД: А что был за фильм?
ШБ: Думаю, «Люди в чёрном», что-то в этом роде.
МД: Ооо. На DVD? А как другим детям, не было страшно? Они понимали, что это кино, что всё понарошку?
ШБ: Да. Вообще-то я не разрешаю им смотреть такое, но им этот диск подарили. Я смотрел вместе с ними, так что… Баба увидела первого из них и…
МД: Да, это не только с ней бывает. Принсу и Пэрис нравится «Парк Юрского периода», несомтря на то, что там насилие и оружие. Но мне хочется, чтобы они смотрели выдающееся кино, ведь они выдающиеся. Не много, но они приобщаются к великому искусству.
Добавлено (07 Март 2012, 23:01) --------------------------------------------- Жизнь в аквариуме
ШБ: Как ты вообще относишься к популярности? Какие негативные вещи с этим связаны? Что плохого в известности? Что тебе не нравится в той степени известности, которой ты уже достиг?
МД: Мне не нравится, что ты становишься иконой, что сначала ты просто знаменит, а потом становишься иконой. Это международное явление, и это случилось со мной и – мне не стыдно об этом говорить – та зависть, которую моя известность спровоцировала. Я видел серьёзные проявления зависти.
ШБ: Ты чувствуешь зависть, когда общаешься с другими известными людьми, или это ощущается и на расстоянии?
МД: Я видел и то и другое, но когда со мной сталкиваются лицом к лицу, люди совершенно меняются. Они видят, что я совсем не такой, как обо мне пишут. Бывало, что люди начинали плакать при встрече. Бывают поклонники двух видов. Один при встрече будет кричать: «О Боже! О Господи!» - потом падают в обморок, а ты поддерживаешь их. А есть другие, которые просто говорят: «Привет». И я: «Привет, приятно познакомиться. Как тебя зовут?» Они называют своё имя, и при этом я чувствую их расположение. Я веду себя с ними и дальше так же просто и тепло, и вижу, что потом они начинают плакать. Я спрашиваю: «Почему ты плачешь?» И они говорят: «Потому что не думал, что ты так хорошо ко мне отнесёшься». Они уходят другими людьми. Я спрашиваю: «Ну а каким же ты ожидал меня увидеть?» А они: «Думал, ты будешь самодовольным и надменным». И я говорю: «Пожалуйста, никогда не суди человека прежде времени. Я совсем не такой». Бывает, люди этому сильно удивляются. Уверен, что после этого они любят в десять раз больше, в тысячу раз. Ничто не может соперничать с добротой и любовью. Только простота.
ШБ: У тебя всегда получается растопить холодное сердце добротой и любовью?
МД: Да.
ШБ: А как насчёт зависти со стороны твоих коллег? В вашей профессии много соперничества?
МД: Конечно. Тобой восхищаются, и тебе кажется, что ты прекрасен и велик, но всё потому, что они завидуют, потому что хотят быть на твоём месте. И кое-кто на букву «М» - одна из таких людей. Я имею в виду Мадонну. Она завистлива. Она девушка, женщина, и думаю, это не даёт ей покоя. Думаю, женщины не часто визжат на концертах женщин. Мужчины тоже не будут кричать – это как-то не круто. У меня на концертах падают в обморок, мне льстят, а с ней не так.
ШБ: Неужели зависть не играет роли в профессиональном становлении? Неужели ты не завидовал никому, кто был твоим вдохновителем?
МД: Восхищался, изо всех сил восхищался, но никогда не завидовал.
ШБ: Значит, восхищение может привести к большим результатам, чем зависть, потому что это позитивное чувство. Значит, ты смотрел на Фреда Астера и говорил: «Вот бы и мне так!»
МД: Да, именно. Абсолютное вдохновение, но никогда не зависть. Завидовать плохо, но людям это нравится, правда? Это ведь так? Возможно ведь смотреть на кого-либо великого и испытывать к нему совершенную зависть?
ШБ: Конечно, но ведь ты такого не испытывал?
МД: Мне непонятно, как так можно.
ШБ: Для тебя это всегда выражалось как вдохновение? Ты всегда восхищался и старался чему-то научиться у великих?
МД: Но разве можно завидовать Богу?
ШБ: Конечно! Возьми хотя бы Сталина и Гитлера. Они хотели быть богами. Они хотели распоряжаться жизнями людей.
МД: Вот это да.
ШБ: Потому что они утратили способность восхищаться. Бог не вдохновляет таких людей. Он их пугает. Они хотят, чтоб в их руках была сосредоточена вся власть, чтобы им не подчиняться Божьей власти. И они становятся врагами Бога. А кроме зависти, что ещё тебе не нравится в жизни известного человека?
МД: То, что тебя все знают.
ШБ: Тебе не нравится, что ты не можешь пройтись по улице?
МД: Нет, мне нравится, что люди меня узнают, подходят поприветствовать, что собирается толпа…
ШБ: Когда я был с тобой в автобусе, и мы отъезжали от отеля, Майкл, я два раза видел молодого чёрного парня на велосипеде, который ехал за нами около 4-5 миль по наиболее опасным улицам Нью-Йорка. Он просто хотел получить твой автограф. И ты останавливал машину и убеждался, что автограф ему передали. Мы видели и других трёх подростков, которые, после того, как мы обедали с Президентом Клинтоном, преследовали нас около мили пешком, пока ты их не увидел и не попросил водителя остановиться. И ты дал им автограф. Вот на что способны люди. (тут что-то пропущено – N.)
МД: Боже мой, Шмули, сотни. И это во много раз хуже, чем то, что ты видел. Они рвут на тебе одежду, и это превращается в массовое безумие.
Я был с Майклом в Карнеги Холле после нашей презентации в день Валентина в 2001 году. Могу засвидетельствовать, что его там чуть ли не разорвали на части.
ШБ: Тебе нравится, что люди узнают тебя, когда они относятся к тебе по-доброму?
МД: Думаю, такая у знаменитостей работа. Каждый, кого Бог благословил каким-либо талантом – будь то скульптор, писатель, художник, исполнитель песен или танцор – должен быть какой-то отдушиной в жизни людей, приносить радость. Это наша работа – приносить радость.
ШБ: Есть ли что-нибудь ещё, что тебе не нравится в жизни известного человека? Всем известно, что ты ненавидишь статьи в таблоидах.
МД: Ненавижу. Терпеть не могу тех подонков, которые их пишут. Думаю, расизм, зависть и просто ненависть – злоба – только части этого. Они изливают свою злобу на людей, которые стараются творить добро, а это просто прискорбно. Если кто-то этому верит, они просто сумасшедшие. Хотелось бы найти способ, чтобы такое никогда не происходило.
Добавлено (07 Март 2012, 23:02) --------------------------------------------- Амбиции и терпение, зависть и прощение. Обида на прессу.
ШБ: Я вижу, что люди готовы сделать всё, чтобы воспользоваться тобой. Они добиваются твоего покровительства в надежде прославиться. Хотят, чтобы их видели с тобой, фотографируются с тобой. Но есть ведь люди, которые, будучи очень близки к тебе, нанесли тебе урон, причинили боль, подавали на тебя в суд. Было ли такое, что потом они приходили и говорили: «Мне так жаль, но я тобой воспользовался. Прости меня»? Прощал ли ты таких людей?
МД: Если бы. Я бы очень хотел, чтобы у людей хватило доброты признать свою неправоту.
ШБ: Никто? Никогда? Никто никогда не пришёл к тебе, чтобы сказать: «Прости, Майкл, но на той вечеринке на днях я сказал, что знаю тебя лучше, чем это есть на самом деле. Я воспользовался твоим именем, чтобы меня самого заметили»? Было ли такое, что кто-нибудь потом говорил тебе: «О да, я говорил с тем парнем. Он говорил, что очень хорошо тебя знает. Даже говорил, что он твой лучший друг», - а ты о нём никогда даже не слышал?
МД: Такое происходит постоянно. Иногда, чтобы не обижать людей, я говорю, что знаю, о ком они говорят, потому что не хочу ставить человека в неловкое положение.
ШБ: А как ты говоришь: «Да, да. Знаю, о ком ты»?
МД: Да, хотя обычно думаю при этом: «Блин, понятия не имею, кто это».
ШБ: И никто из тех, кто обидел тебя, не попросил прощения? Ни один журналист не пришёл и не сказал: «Эту ерунду написал я. Прости»? Я как-то сказал одному журналисту: «Как ты мог написать, что президент Клинтон (на балу Ангелов) подчёркнуто дистанцировался от Майкла, если в своей речи он три раза его упомянул?» Я все эти три случая процитировал, и вот что он сказал: «Мне жаль, но мне предоставили ложную информацию». Он честный человек. Он сказал: «Завтра я помещу опровержение». Но неужели тебе не доводилось никого прощать в своей жизни, Майкл? Прощал ли ты, не дожидаясь просьбы о прощении? Простил ли ты людей, причинивших тебе боль?
МД: Сказал ли это им в лицо?
ШБ: Нет, в своём сердце.
МД: Конечно.
ШБ: Ты всё равно прощаешь, даже если человек поступил подло?
МД: Да, потому что меня с детства научили библейскому: «Прости им, ибо не ведают, что творят». И я это делаю.
ШБ: Тебе кажется, что это тебя делает лучше?
МД: Да.
ШБ: Значит, в твоём сердце сейчас нет никакой злости?
МД: На прессу я всё-таки злюсь. Мне очень горько, я злюсь и даже выхожу из себя, когда кто-то намеренно причиняет боль детям. Все эти истории о том, что творят по отношению к детям люди на войне. Я всегда стараюсь придумать способ что-то сделать с этим.
ШБ: А прощение? Ведь есть люди, причинившие боль тебе. Дети страдают, но они не несут на себе груз недоброжелательства. Можешь ли ты от всего сердца простить тех, кто ранил тебя?
МД: Да.
ШБ: Я не понимаю этого. Как-то я упоминал тебе о Роузэнн Барр, в телешоу которой я часто появляюсь в качестве гостя, а позже слышал, что она без всякой причины негативно высказывалась в твой адрес.
МД: Она плохо ко мне относится. Поэтому я и сомневался.
Роузэнн является моим другом, и я помогал её дочерям в сватовстве на их общем ток-шоу. Роузэнн – еврейка, и она хотела, чтобы её дочери вышли замуж за евреев. Поскольку она очень преданная мать, я хотел вовлечь её в нашу инициативу по семейному приоритету детей. Когда я упомянул об этом Майклу, он промолчал. То, что он не хотел говорить плохо о моём друге, говорит о его воспитанности. Позже кто-то объяснил мне, почему Майкл колебался: оказалось, что однажды Роузэнн позволила себе негативное высказывание в его адрес. Но всё же я знаю Роузэнн, и думаю, что она сказала это в шутку.
ШБ: Ты мог бы мне об этом сказать.
МД: Я не наносил ей умышленного зла.
ШБ: Я знаю. Можешь ли ты их простить? В их сердцах нет зла.
МД: Знаешь, «Они не ведают, что творят». Это слова Иисуса. Они даже меня не знают. Тому, что они делают, нет никаких оснований. Как можно такое говорить… если они меня даже не знают? Ты веришь чему-нибудь из того, что читал?
ШБ: Значит, это совершенное прощение?
МД: Да, потому что Роузэнн позже подошла ко мне за кулисами, выражая восхищение и чувствуя свою вину.
ШБ: Есть ли ещё примеры подобного поведения?
МД: Мадонна ни разу не извинилась. Она завидует.
ШБ: Она хочет быть величайшей звездой в мире?
МД: Да, и она завидует.
ШБ: Тебе этого не понять. Ты мог бы сказать: «Чему ты завидуешь? Ты делаешь свою работу, а я – свою…»
МД: Но в то же самое время она приходит на мои концерты и плачет. Она приходит, и по её лицу текут слёзы от песни и того, как мы её преподносим. В ней есть хорошие качества.
ШБ: В ней есть хорошие качества. Но ты говоришь, что она позволяет своей зависти их заслонять. И если человек так поступает, он может даже не просить прощения, потому что ты и так прощаешь его?
МД: Да.
ШБ: Я знаю, что ты сделал попытку примирения с Джеем Лино. Ты пошёл на благотворительный вечер с Элизабет Тэйлор, она была в красном костюме.
МД: В коричневом.
ШБ: Ты увидел Джея Лино, и что?
МД: Он сидел за моим столом с президентом Фордом, Сильвестром Сталлоне, Элизабет Тэйлор, Сидни Пуатье. Когда он подошёл, чтобы сесть, я просто подошёл к нему и начал как бы игриво подкалывать его (он постоянно зло шутит о Майкле), и он такой: «Ррррр. Ррррр!» А потом Элизабет сказала: «Ты говорил о Майкле плохо?» А он: «А?» Позже он пожал мне руку, и его глаза излучали тепло, а на следующий день он прислал в мой офис письмо: «Майкл сказал, что придёт ко мне на шоу. Можете ли вы уговорить его прийти?» Я не говорил, что приду. Так что не знаю, как к нему относиться. Но вместо того, чтобы сказать ему нечто оскорбительное, я не стал этого делать. Но никак не мог не поприкалываться. (смеётся)
ШБ: Смешно. Кто-нибудь это видел?
МД: Да, все видели. У него такая большая шея. Я с трудом обнял его.
ШБ: Что в Элизабет Тэйлор тебя так привлекает? Похоже, она твой ближайший друг уже много лет. Что в ней такого есть, если говорить в контексте детской непосредственности?
МД: Мы прошли через одно и то же…
ШБ: Она преданный друг, это правда.
МД: Преданный. Мы прошли через одно и то же. Она понимает мой мир. Ей всё интересно. Посмотри ей в глаза, и всё поймёшь. Это как телепатия. Мы чувствуем друг друга без слов, с нашей самой первой встречи. Так же и с Ширли Темпл (Блэк). Мы из одного мира.
Добавлено (07 Март 2012, 23:02) --------------------------------------------- Майкл и любовь его поклонников: улица с двусторонним движением
ШБ: Позволь, я спрошу вот о чём. Принимая во внимание, что в детстве тебе многого не хватало, что тебе недодали любви, как ты преодолел то, чего тебе недодали? Как ты научился компенсировать основные чувства, которых ты был лишён?
МД: Думаю, музыка и танец помогли мне, это своего рода терапия. То, что я умел выражать чувства через песни и эмоции на сцене, и то, что я получал любовь от поклонников в тысячекратном размере от того, что мог дать им сам.
ШБ: И это компенсировало то, в чём ты нуждался?
МД: Да, потому что, правда, когда к тебе подходит поклонник и говорит: «Я так сильно тебя люблю», моё сердце радуется. Мне это никогда не надоест.
ШБ: Правда? Но бывают поклонники с извращениями, упорные преследователи? Это ведь надоедает?
МД: Нет же. Мне это нравится. Я просто люблю своих поклонников. Я люблю в них всё, и счастлив, когда они разделяют мои убеждения о семье и детях. У них бывают большие плакаты с младенцами и детьми, и понимаешь, они со мной, они понимают, что я хочу сказать.
ШБ: Значит, то, чего ты не получил от родителей, ты получаешь от поклонников, но это же очень разные вещи. Родители предположительно дают тебе безусловную любовь, любят тебя, даже если ты этого не заслуживаешь. Мать Билла Клинтона, Вирджинию Келли, как-то спросили, какого сына она любила больше. Билла, который заставил её гордиться собой, став президентом Соединённых Штатов, или Роджера, у которого были проблемы с наркотиками, которого обвиняли за то, что он не платил алиментов.
МД: Это ещё один её ребёнок?
ШБ: Да, Рождер, брат Билла Клинтона.
МД: Он был наркоманом?
ШБ: Ну да, я почти уверен, что он даже сидел в тюрьме за распространение наркотиков.
МД: Правда?
ШБ: И он был злостный алиментщик, не давал ничего детям, всё в таком духе. И её спросили: «Один ваш сын – никчёмный человек, а другой президент. Вы больше любите Билла?» И она сказала: «Как? Вы что, с ума сошли? Я люблю обоих одинаково». Так что между любовью фанов и любовью семьи есть разница, Майкл. Родители любят безусловно, а фаны – потому что ты умеешь петь и танцевать, или ты чувствуешь от своих поклонников безусловную любовь?
МД: Об этом сложно судить, потому что я не в их шкуре. Ммм, мне кажется, после того, как они узнают меня лучше, после того, как они узнают, как я к ним отношусь, мне удаётся поднять их самооценку, и они любят меня безусловно. Знаю, что это так… Я это чувствую, вижу. Пойдём как-нибудь со мной куда-нибудь, столкнёмся с моими давними поклонниками, и ты кое-что увидишь. Это невероятно, это как религиозный опыт. Они спят на улице, поддерживают огонь, создают семьи друг с другом, это же прекрасно. Мне нравится, что у них рождаются дети, я всем сердцем счастлив.
ШБ: Итак, сначала они полюбили тебя за песни и танцы, а потом вышли за грани этого.
МД: Да, они поняли, что я хочу донести, что я хочу сказать… В музыке есть послание, которое больше, чем просто гармония и ритм. В ней есть настоящая глубина.
ШБ: Почему у тебя такие фанатично преданные поклонники? Можно, я расскажу тебе, насколько они фанатичны? Я тебе ещё не показывал, но я напечатал о тебе статью, после того, как гостил у тебя в Неверлэнде и был на твоём дне рождения. И эта статья вызвала сотни писем по электронной почте. Тебе надо это увидеть. У половины этих людей есть собственные сайты, посвящённые Майклу Джексону. Существует бесчисленное множество сайтов, посвящённых Майклу Джексону!
МД: Да, да.
ШБ: Какое объяснение можно дать всему этому? Дело в том, что у всех есть поклонники. Вот недавно мы говорили о Spice Girls. Естественно, у них были поклонники, но где они все сейчас? Почему твои такие верные?
МД: Думаю, потому что они… Мне Бог дал дар, и я не мог, как другие артисты, появиться на короткое время и исчезнуть. Моя аудитория растёт вместе со мной. А когда они со мной растут, у нас уже больше эмоциональная связь, и они чувствуют это, как будто я их брат. Бывает, что люди подходят и говорят: «Майкл!» - и начинают что-то говорить, обнимать меня, как будто я их брат. Я веду себя так, знаешь, я подстраиваюсь. Они ведь по-настоящему чувствуют, что я им как родственник.
ШБ: Как будто ты знал их всю жизнь?
МД: Да, всю жизнь, и я должен продолжать в том же духе. Потому что у них на стене мой портрет, они слушают мою музыку каждый день, везде мои фото. Это как святыня, и некоторые религии сказали бы, что это идолопоклонничество, но я не верю, что это так.
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
Интервью с Кэтрин Джексон
ШБ: Прежде всего, хочу сказать, что очень хотел встретиться с Вами, это большая честь. Мне бы хотелось, чтобы наша беседа была больше, чем просто разговор. Я в дружеских отношениях с Майклом. Он всегда говорит о Вас. На самом деле, Вы – одна из центральных фигур в этой книге.
КД: Неужели?
ШБ: О, он Вас обожает. Когда мы были в Неверлэнде, то видели поезд «Кэтрин» и гору Кэтрин. И когда он о Вас говорит, он закрывает глаза и чуть ли не погружается в экстаз.
КД: (смеясь) Он такой хороший сын. Он действительно хороший сын.
ШБ: О, как он Вас почитает. Я хочу сказать, Вы – одна из великих матерей Америки. В смысле, кто ещё может похвастаться тем, что имея большую семью, достиг всего того, чего достигла Ваша семья? Вы, наверное, очень гордитесь своими детьми.
КД: Да, я очень ими горжусь. Но, знаете, за всё приходится платить.
ШБ: Если Вы попросите меня выключить этот диктофон, я сделаю это без проблем.
КД: Вы имеете в виду, когда бы я ни попросила?
ШБ: Если Вы этого захотите, то я выключу.
КД: Ну хорошо. В общем, я готова отвечать на любые вопросы.
ШБ: Что Вы имеете в виду, когда говорите, что за всё надо платить? Славу?
КД: Да. Когда становишься знаменитым, приходится платить. Что-то в этом есть хорошее, но что-то и плохое. Люди хотят знать о вас только плохое. Они придумывают что-то о вас, и это ранит, потому что множество людей… воспринимают всё, что говорят по телевизору, а там говорится о вас такое, о чём вы даже и не подозревали. И это неправда, но такое случается. Так что нужно быть сильным, чтобы с этим справляться.
ШБ: Что Вы думаете по поводу того необыкновенного таланта к музыке у членов Вашей семьи?
КД: Ну, я всегда любила музыку. И мой муж тоже. Мы с сестрой, когда были молодыми, часто пели вместе, а сейчас – забавная вещь… Мой отец, он из Индианы… Восточный Чикаго, штат Индиана. Я там росла. У отца было радио – тогда ещё не было телевизора – и он любил настраивать приёмник на волну «Суппер Тайм Фролик». Он включал его каждый день, и там крутили кантри.
Он (отец Кэтрин) подарил моему сыну Тито гитару. После того, как я вышла замуж, и мы переехали в Гэри, отец привёз для Тито гитару в подарок. А мальчики вот что делали, когда у нас уже появился телевизор, они смотрели всех, кого бы там ни показывали – Temptations, ну тогда, в шестидесятых. Вот тогда и я тоже пела вместе с ними.
ШБ: Я об этом не читал. Вы с ними пели?
КД: Вы не читали? Да. Ну нет, не профессионально, конечно.
ШБ: Я понимаю. Дома.
КД: Когда они были маленькими, совсем маленькими. Даже думаю, Майкл тогда ещё не родился… Нужно было каждый месяц платить за телевидение. А знаете, когда так трудно достаются деньги, а потом приходится так много платить… Телевизор сломался, а был снег, холодно, и нам было… детям было нечем заняться. Так что мы стали петь песни. Это были песни вроде «Old Cotton Field Back Home». Не знаю, знакомы ли Вы с такими песнями, это народные песни. И даже раньше, когда мы с мужем только поженились, мы любили петь вместе, просто когда сидели дома и делать было нечего. Подбирали гармонии… Мы просто всегда любили музыку, и семья мужа тоже музыкальная. Он играет на губной гармошке, раньше играл, и на гитаре, а его брат играл на саксофоне, а другой брат – на тромбоне, а мой отец играл на гитаре. Так что мы просто любим музыку и, думаю, это наши корни.
ШБ: Вы не думаете, что это передалось генетически?
КД: Да, возможно, потому что мой…
ШБ: Ни у одной семьи нет такого списка…
КД: Мой прадед и прапрадед, хотя, скорее всего, прадед, мне рассказывала мама, как они открывали ставни и окна, и знаете, они пели, и их голоса слышали по всей округе. Ведь развлечься больше было нечем. Это был самый дешёвый способ развлекаться с семьёй, потому что денег в чёрных семьях тогда было мало, так что они развлекались, музицируя. Играли на гитарах, губных гармониках.
ШБ: Как Вы думаете, были ли те семьи счастливей, чем сегодняшние, те, у которых много денег?
КД: О да, думаю, да. Я уверена, что были. Потому что даже когда я жила в Гэри, мне кажется, я была счастливей в каком-то смысле. Сейчас я счастлива, но… семьи сплочённее – я думаю, любая семья это ощущает – чем они беднее, тем сплочённее.
ШБ: Один из моих вопросов звучит так… Давайте начнём с Майкла. Он хотел, чтобы я встретился с Вами, потому что, как он много раз говорил, Вы можете рассказать мне то, что он мог уже забыть. Ну например, что сделало его таким, каков он теперь? Я не имею в виду музыкальную сторону. Большинство Голливудских звёзд, сделавших большие деньги и прославившихся на весь мир, заносчивы и себялюбивы. Их не интересуют дети. Это последнее, что их может заинтересовать. Они интересуются только собой. Прежде всего, Майкл жил в Вашем доме до 27 лет, что удивительно. Я имею в виду, что вряд ли можно было бы услышать о… Макколей Калкин покинул дом чуть ли не в 11 лет (я преувеличиваю). Чем Вы объясните эту его мягкость, благородство, любовь к животным, к детям, его чувствительность ко всему в этой жизни? Он как мальчик, его легко удивить, поразить. Чем Вы всё это объясните?
КД: Знаете, на многие из этих вопросов в каком-то смысле трудно ответить. Но помню, у них у каждого был котёнок, и я сказала: «Вы можете растить этих котят, но не должны заносить их в дом», это было ещё до того, как мы перебрались в Калифорнию.
ШБ: Значит, он демонстрировал любовь к животных с ранних лет.
КД: Любовь к животным с ранних лет, и Дженет тоже любила животных с детства. У нас нет такого закона, но животных нужно держать на улице. Животные должны быть на воле. Везде.
Когда мы уже жили в Калифорнии, он мог держать животных, и у них были змеи, а у него была овца. У нас здесь в Энсино был небольшой зоопарк. Даже жираф был.
Он любил такое. Знаете, я думаю, это потому… Скажу, что я об этом думаю. Это всё потому, что когда мы жили в Индиане, мы жили в неблагополучном месте. Гэри был нехорошим городом. Муж не разрешал детям гулять и играть с… с соседскими детьми.
ШБ: Почему всё это не повлияло на становление Майкла? Почему он так долго жил с родителями? Он сказал мне: «Я старомоден, считаю, что надо жить дома, пока не женился». Вы прививали ему эти ценности? Может, на него оказала влияние религиозная вера, в которой он воспитывался? Мягкость и чувствительность Майкла идёт у него изнутри. Как это в нём появилось?
КД: Не хотелось бы об этом говорить.
ШБ: Все Ваши дети такие?
КД: Большинство. Я скажу, хоть и не хотелось бы. Я постоянно говорила ему, что он слишком похож на меня, а я бы не хотела, чтобы это было так.
ШБ: Он мне говорил то же самое.
КД: (смеётся) Я говорила ему: «Не хочу, чтоб ты был таким. Ты мужчина. Тебе нужно быть сильным». Понимаете. А он мягкий. Он просто воспитанный человек.
ШБ: Итак, Вы говорите, что его мягкость – от Вас. Он намного больше был привязан к Вам, чем к отцу.
КД: О да.
ШБ: И он брал с Вас пример.
КД: О да.
ШБ: И он действительно верит, что лучше быть мягким, и он лучше пострадает, чем сам принесёт кому-то страдание.
Религия в жизни Кэтрин и её детей
ШБ: Может быть, Вы «мягкая» из-за своих религиозных убеждений? Майкл всё время говорит о том, какая Вы верующая.
КД: Нет, я не всегда была такая. Я не всегда была Свидетелем Иеговы.
ШБ: Вы были Свидетелем Иеговы с юности?
КД: Нет. Когда-то я была баптисткой. Мама каждое воскресенье водила нас в воскресную школу, мы пели в хоре.
ШБ: Так Вас воспитывали как баптистку?
КД: Да.
ШБ: Вы ходили в церковь? Вы были церковным человеком?
КД: Да, ходила в церковь, но мне не нравилось то, что я видела в баптистской церкви. И когда я осудила религию за те дела, что творили в ней люди, я ушла оттуда.
ШБ: Где это было?
КД: В Восточном Чикаго, в Индиане.
ШБ: Вы увидели нечто, что отвратило Вас от религии, и Вы решили поискать лучшую? Сколько Вам было тогда? 12? 13 лет?
КД: Да, 12-13. Мы с сестрой ходили на занятия к Свидетелям… Вообще-то мы просто ходили к соседям, они нас учили. Потому что Свидетели Иеговы ходят по домам и преподают людям Библию. Мама нашла эту Библию, рассердилась на нас и велела бросить ходить туда. Так что когда я стала старше, вышла замуж и уехала, я вспомнила об этом эпизоде. И вот тогда начала учиться заново.
ШБ: Вы уже были замужем?
КД: Я уже была замужем.
ШБ: Значит, Вы познакомились с учением Свидетелей Иеговы когда ещё были подростком.
КД: Да.
ШБ: Но родители чувствовали, что это не то, что им бы хотелось.
КД: Верно.
ШБ: И они Вас отговорили. Но внутренне Вы остались при своём. И когда получили большую независимость и свободу… Вы рано вышли замуж?
КД: В 19 лет.
ШБ: В 19? Моя жена вышла замуж в 19. Моя мама вышла замуж в 19. Какое-то мистическое число.
КД: Мммм.
ШБ: Итак, Вы вышли замуж в 19 лет, и сразу переехали с мужем в Индиану?
КД: В Гэри? Нет, мы уехали туда через 2 месяца после свадьбы.
ШБ: И Вы сразу же стали искать Свидетелей Иеговы?
КД: Да, но думаю, нашла их только через 10 или 12 лет.
ШБ: Чем они Вас так привлекли? Я знаю о них немного, только из того, что читал. Вы чувствовали, что нашли в них больше искренности?
КД: Что ж, Свидетелей Иеговы отличает то, что это религия, которая построена целиком на Библии, и они верят, что надо поступать праведно. Например, если происходит супружеская измена или что-то в этом роде, вас отлучают. Если вы женаты, но изменили жене, что греховно, вас отлучают от собрания. Меня убеждает в правильности этого очень многое. Я верю в эту религию, потому что верю, что она праведна. Я так на самом деле думаю. У нас есть Создатель, который заботится о каждом, а потом – мы каждый день изучаем Писание.
ШБ: Вы каждый день читаете Библию?
КД: Ага.
КД: Ветхий и Новый Завет?
КД: Ага.
ШБ: И куда бы Вы ни пошли, с Вами всегда эти книги?
КД: Ну, не всегда эта (показывает книгу). Это свидетельства людей, которые совершили грех.
ШБ: Вы чувствуете, что всё основано на Библии, поэтому эта религия искренняя. Поэтому эта религия истинна, и тем она Вас привлекла. И Вы сразу формально приняли её?
КД: Нет, я училась. Сначала надо изучать Библию.
ШБ: Пошёл ли ваш муж по этому пути?
КД: Он тоже изучал Библию, но он не стал членом церкви. Он решил, что для него эта религия слишком строгая. Старшая дочь крестилась. Майкл тоже одно время был членом церкви.
ШБ: И больше никто из детей?
КД: Нет. Больше никто.
ШБ: А почему так? Почему только некоторые, не все?
КД: Думаю, они могли бы, но я никогда им ничего не навязывала. Они могли бы стать членами церкви по доброй воле.
ШБ: Значит, в каком-то возрасте Вы рассказали Майклу о религии, и он проникся ею?
КД: Нет, но думаю, он хотел всё понять, и ходил со мной на собрания.
ШБ: Вы гордились тем, что он стал Свидетелем Иеговы?
КД: Я очень гордилась, что он стал Свидетелем Иеговы.
ШБ: К тому времени он уже был известен? Или был ещё совсем маленьким?
КД: Он уже в какой-то мере был известен. Да, был, потому что сначала Jackson 5 были очень популярны.
ШБ: Понятно, значит, это уже было в период Jackson 5.
КД: Верно, верно.
ШБ: Но он единственный из группы был крещён?
КД: Единственный.
ШБ: И по воскресеньям ходил с Вами в церковь?
КД: О да, да. И даже один ходил.
ШБ: Я попросил Фрэнка показать Вам замечательную статью, которую мы с Майклом написали о проповедовании и субботе. Замечательная статья. (Она была напечатана на известном духовном сайте Beliefnet.com).
КД: Правда?
ШБ: О, да она много где была напечатана.
КД: Да что вы!
ШБ: Она большая. Жаль, что он не показывает Вам такие вещи. Это была великолепная статья.
КД: Ну почему же он мне не показал?
ШБ: Статья о том, как он любит субботу.
КД: Мммм.
ШБ: Так значит, он ходил с Вами. Он сказал, что в Свидетелях ему нравилось то, что они никогда не выделяли его. Что несмотря на то, что он уже был звездой, они называли его Брат Джексон.
КД: Ага.
ШБ: Они старались делать всё возможное, чтобы относиться к нему так, как ко всем остальным, не больше, не меньше.
КД: Да.
ШБ: Вы тоже это замечали?
КД: Да, они так ко всем относятся. Это то, во что они верят. Многие известные люди – Свидетели Иеговы. Не могу сейчас вспомнить группы, знаете, Бенсон, Ронни Лосс. Я просто могу долго перечислять Свидетелей Иеговы, работающих в индустрии развлечений. И к ним относятся как ко всем остальным, никак иначе. Просто как к одному из своих.
ШБ: Майклу это нравилось? То, что он может наконец побыть самим собой?
КД: Да. Думаю, да.
ШБ: Он рассказывал, что они были хорошими людьми. Даже если его до церкви провожали репортёры, из этого не делали события. (Смеётся) В статье мы шутя написали «ведь и репортёры – дети Божьи».
КД: (смеётся) Так и есть.
ШБ: Ну хорошо, у Вас много детей, некоторые из которых последовали Вашей вере, и одним из них стал Майкл, несмотря на то, что был звездой. Во время наших бесед мне всегда казалось, что Майклу присуща врождённая духовность, у него естественная близость к Богу.
КД: Да, ага.
ШБ: Можете ли Вы что-нибудь сказать об этом? Замечалось ли это с детства?
КД: Ага.
ШБ: Молился ли он перед сном?
КД: Да, думаю, да. Скажем, у меня есть дети… не знаю, не могу сказать, потому что…
ШБ: Вам удобно говорить об этом?
КД: Всё в порядке. Но я знаю, что Майкл духовен. Он всегда был тихий, любящий. Он просто любил людей, детей. Мы сидели с ним, просто сидели и плакали, когда видели… потому что бывают очень печальные вещи, и уже тогда я знала, понимаете… он говорил мне: «Мама, я знаю, что не смогу исцелить весь мир, но я хотя бы… хотя бы могу положить этому начало».
ШБ: Я только вчера говорил об этом с Майклом. Свидетели Иеговы не отмечают день рождения.
КД: Нет.
ШБ: На это есть причины?
КД: Да… единственный праздник – это… смерть Иисуса…
ШБ: Понятно, это когда Пасха. Вы называете это Пасхой или как-то по-другому?
КД: Хм, мы никак это не называем. Мы не празднуем Пасху.
ШБ: Это воскресение. А вы празднуете тот день, когда он умер.
КД: Да.
ШБ: Ясно, хорошо. Вечер пятницы накануне Пасхи.
КД: Это единственный день, который Он повелел соблюдать. А не воскресение.
ШБ: Вы каждый день читаете Библию?
КД: Да.
ШБ: Значит, это… Ваша жизнь, Ваша вера. Это Ваш стержень.
КД: Да, так у нас везде. Я посещаю пять собраний в неделю.
ШБ: Пять собраний в неделю?
КД: Это не обязательно. У нас обычно собрание в воскресенье вечером, куда ходят все, там нас учат, а мы учимся - в таком духе. Но изучение Библии никогда не прекращается.
ШБ: Понятно.
КД: Евреи тоже постоянно читают её?
ШБ: Постоянно. Мы постоянно читаем её.
КД: Вот вы читаете её постоянно. Я знаю, что вам уже всё в ней известно.
ШБ: Мы каждый Божий день читаем Библию.
КД: Ага.
ШБ: В свои 34 года могу признаться, что изучал Библию всю свою жизнь. Я знаю, ну, я не хвалюсь, но просто потому что много читал, я многое знаю наизусть.
КД: О!
ШБ: По крайней мере Пятикнижие Моисея я знаю.
КД: Ага.
ШБ: А это центральные книги Писания. Они важнее, чем Псалмы и Пророки.
КД: Верно.
Когда Майкл покинул Свидетелей Иеговы
ШБ: Как Вы чувствовали себя, когда Майкл начал дистанцироваться от Свидетелей Иеговы?
КД: Я чувствовала себя ужасно, это меня очень беспокоило. Я об этом плакала, молилась. Когда он был отлучён, я была просто разбита. Его никто не отлучал. Но он решил, что так будет лучше, потому что он думал, что будет делать то…
ШБ: Но чему именно они противились? Тому, что он был поп-звездой и больше не удовлетворял их требованиям?
КД: Он мог бы им удовлетворять. Но думаю, по-настоящему я так и не знаю, почему он решил выйти из церкви.
ШБ: Он сам вышел.
КД: Да.
ШБ: До этого момента он так и ходил с Вами в церковь по воскресеньям?
КД: Да.
ШБ: Итак, он вышел из церкви, а он предварительно обсудил это с Вами?
КД: Нет. Я узнала об этом позже. Нет – и это обидело меня больше всего. Не то чтобы он… Я просто не хотела, чтобы он покидал религию.
ШБ: Возможно, он чувствовал, что это даст ему большую художественную свободу.
КД: Возможно так.
ШБ: Как с этим текстом в начале «Триллера».
КД: Ага.
ШБ: Вы звонили ему, говорили, чтобы он подумал об этом?
КД: Нет. Нет, я не звонила, потому что он вышел из церкви, не сказав мне, а потом было уже поздно.
ШБ: Но Вы всё ещё чувствуете, что он… Мне кажется, он и сейчас очень духовен по своей сути, ведь мы постоянно говорим с ним о Боге.
КД: Да, да, он такой. И мне бы хотелось, чтобы он вернулся.
ШБ: Вы разговариваете с ним о воспитании Принса и Пэрис в какой-либо духовной традиции?
КД: Ну, я приношу Грэйс (няне детей) литературу.
ШБ: Ясно.
КД: И я принесла маленькую… у нас есть книга библейских историй для детей, и я принесла каждому по одной, и няня читает им. Не думаю, что он имеет что-то против того, чтобы их этому учили.
ШБ: Понятно. А по мере того, как Майкл становился популярным, Вы замечали в нём какие-то изменения, если не брать во внимание…
КД: Религию?
ШБ: Да.
КД: Нет, я не замечала ничего, что противоречило бы… Нет, не замечала. Единственная вещь – это то, как он стал танцевать с тех пор, как сделал «Billie Jean». Вечно говорят о том, как он… как он хватает себя между ног, и всякое такое.
ШБ: Что ж, он всегда говорит об этом в шутливом тоне. Всегда над этим смеётся.
Ощущение безопасности
ШБ: Ну хорошо. Чувствуете ли Вы, что его нужно защищать больше, чем других, потому что он такой мягкий? Кажется ли Вам, что за ним надо лучше следить? КД: Да. Он так часть проявлял силу в отношении своих дел, но думаю, именно то, что я чувствую его мягкость, нас сблизило. Вот когда о нём говорили как будто он мог соблазнить ребёнка, и все мне говорили: «Не говорите ничего, Вы сделаете только хуже». И в офисе Майкла говорили: «Ничего не говорите, сделаете хуже». А я говорила: «Хуже быть уже не может. Мне плевать на то, что вы говорите, я иду на ТВ». И я пошла, потому что ему нужно было, чтобы кто-нибудь вступился за него, чтобы его защитили от всего этого. Не то чтобы я могла оказать ему какую-то помощь, но я могла хотя бы попытаться что-то прояснить. Я высказалась, пусть мне и не поверили. А они все исходят из денежных вопросов. Они знали, что всё это ложь, а я опять пошла и выступила, и сказала: «Эти люди работают на меня, а не на Майкла». Люди пытаются извлечь отовсюду выгоду, любыми путями. ШБ: А когда он был моложе, чувствовали ли Вы, что его надо защищать? Чувствовали ли Вы, что из всех Ваших девяти детей он был мягче остальных, более чувствительный, более благородный? КД: Знаете, я больше, чем другие, знаю о том, какой он чувствительный, но… Думаю, что он сильный, когда это требуется. Разве вы не видите? Или видите? ШБ: О, конечно. Я видел это вчера. Я рассказывал. Майкл и Фрэнк спорили о том, сколько он должен выступать завтра вечером в Карнеги Холле. Он был настолько сильным, насколько ему было нужно в этом случае. КД: Ага, он такой. ШБ: Значит, Вы тоже это видели. Вы видели, что в нём была мягкость, но стержень жёсткий. КД: Мягкость, но и сила, когда это нужно. И ещё его очень легко обидеть, знаете, потому что люди судят о нём в каком-то определённом ключе. Но думаю, сейчас он достаточно жёсткий, потому что он столько всего пережил. ШБ: Точно. КД: У него крепкая броня. ШБ: Ему пришлось многое перенести. Верно. Когда он решил просто жить домашней жизнью… он уже был велик, даже после «Триллера», он уже стал одной из наибольших мировых звёзд… КД: Ага. ШБ: Что Вы можете об этом сказать? Обо всём этом? Я имею в виду, что сейчас, в наше время, в наш век, когда дети уезжают в колледж в 17 лет и теряют связь со своими родителями… А тут этот парень, который явно мог себе позволить жить где угодно. Но он хотел жить дома. Хм, мы просто говорили о том, что Майкл остался жить дома. Так как Ваши дети… Ваши дети рано женились, большинство, я имею в виду старших сыновей. КД: Да, так и было. ШБ: Но Майкл не уехал из дома. КД: Нет. ШБ: Вы были счастливы, что он живёт с Вами? КД: Да. На самом деле, я не хотела, чтобы вообще кто-либо из моих детей уезжал из дому, но никакая мать этого не хочет. ШБ: Это верно. КД: Но им всё равно когда-нибудь нужно отделиться и уехать. ШБ: Хорошо, говорили ли Вы ему: «Как хорошо, что ты остаёшься дома. Ты прав, это верное решение. Оставайся, пока не женишься»? КД: Нет. ШБ: А говорили Вы: «Ты суперзвезда, тебе вообще-то надо бы…» КД: Нет, нет. Я никогда не верила в то, что детей надо подталкивать к тому, чтобы они вылетали из гнезда, как это делают птицы… понимаете, выталкивать их и говорить: «лети»? Но я в самом деле верила, что они смогут быть сильными, смогут уйти, но когда будут совсем готовы… в 24 года, 25… ШБ: Он Вас всегда защищал? КД: Он сказал: «Я куплю тебе дом»
Добавлено (08 Март 2012, 20:29) --------------------------------------------- Быть матерью Майкла
ШБ: Он мне так много рассказывает о том времени, когда был маленьким, о Вас. Ну вот, например, он сказал, что всегда танцевал… КД: Ага. ШБ: И его обувь всегда быстро стиралась. КД: Мммм! (смеётся) ШБ: И все говорили: «Майкл, хватит тебе танцевать!» Или «От тебя так много шума!» А Вы всегда отвечали: «Нет, пусть танцует». КД: Да. ШБ: Он считает, что это Вы первая обнаружили его музыкальный талант, потому что Вы… КД: Да что Вы?
ШБ: Да, он всегда мне об этом говорит. Одна из историй, которую мы включаем в книгу, о том, что он всегда танцевал, протирал обувь и создавал много шума, а Вы говорили: «Нет, пусть Майкл танцует. Никогда не запрещайте ему танцевать». КД: Да. ШБ: Вы это помните? КД: Да, да. Думаю, у Майкла это врожденное, потому что даже когда он был совсем маленьким, года 3 от роду, мальчики пели, а он… вот так я и обнаружила, что он хорошо поёт. Он сидел в углу, они пели, а он подобрал идеальную гармонию, и я подумала: «Боже, откуда у него это?» А потом, ему было около пяти лет, они как-то рассуждали о том, что ещё добавить в песню. Вы знаете, какую они придумывали хореографию. И он ставил им танцы. Он мог им сказать: «Нет, давайте сделаем так-то и так-то». ШБ: Похоже, что это шло у него изнутри? КД: Да. Это было в нём. Не знаю, откуда это взялось, и меня это поразило. Так же, как сейчас я вижу некоторые вещи в Принсе, и мне просто не верится. Так же было и с ним. ШБ: Как раз на прошлой неделе сказали, что в подбородок Майкла вставлен имплантант – вот до чего доходят, просто смешно. Как Вам всё это слышать, как матери? КД: Слышать все эти сплетни о нём? ШБ: Слышать, читать… КД: Это меня расстраивает. Злит. ШБ: Но говорите ли Вы себе в то же время: «Я верю в Бога, и верю, что всё, что ни делается, делается с какой-то целью»? Находите ли Вы в своей вере силы для того, чтобы всё это не имело никакого значения, верите ли, что Господня воля всё равно свершится? КД: Да, я верю. Если бы не моя религия, мой дух и моя вера в Бога, не думаю, что вообще справилась бы со всей той грязью, которая льётся на мою семью и на Майкла. Это очень больно. Но нужно об этом молиться. Это единственный способ, чтобы… ШБ: Значит, вера помогает Вам со всем этим справиться? КД: Да. ШБ: Говорили ли Вы Майклу в 1993 – во всех этих случаях: «Не теряй связи с Богом. Тебе нужно верить. Это тебе поможет пережить всё»? Что не помогут ни деньги, ни успех, ни поклонники. Что поможет только сильная связь с Богом. КД: Конечно, конечно, так и есть. И я это чувствую, чувствую. Ах (вздыхает), не знаю, как сказать. ШБ: Ну, многие люди, становясь более успешными, становятся менее религиозными. Это тенденция. А по вашей семье кажется, что чем вы становитесь успешнее, тем больше вы религиозны. Вы становитесь ближе друг к другу. КД: Ага. Да. Для меня нет ничего больше этого. Я горжусь своими детьми, горжусь тем, что они делают, у них есть для этого талант. Но на самом деле это ведь ничто. Потому что сатана… а вы можете мне не поверить… ШБ: О, пожалуйста, не смущайтесь… КД: Мммм… ШБ: В моей религии тоже есть кое-что, с чем вы можете не согласиться. (смеются оба) Но мы оба люди верующие. КД: Что ж, я верю, что сатана – бог этой системы. Причина того, что я это говорю, в том что… все те новости, что мы слышим, плохие новости… люди сходят с ума. А в Библии говорится, что дети, в эти последние дни, будут непочтительны, что люди будут больше любить деньги, чем Бога, дети не будут уважать родителей, а родители – детей. Это ведь то, что сейчас происходит. Как вы думаете? ШБ: Согласен. Знаете, вот поэтому Вам надо бы прийти завтра вечером на нашу совместную с Майклом лекцию в Карнеги-холле. Это будет смелый выпад против сатаны. Вам очень нужно прийти. Я уверен в этом. Что меня привлекает в Майкле - и Вы должны почувствовать это в завтрашней его речи - это то, как трогательно он говорит о том, что сейчас никто не садится за стол вместе с собственными детьми, и что никто не читает своим детям перед сном. И что всё учащаются перестрелки в школах, он звонил мне рассказать об этом, когда был в Калифорнии, а я – в Нью-Джерси. Он мог просто сказать: «Ты слышал? Убит ещё один ребёнок». Сейчас в Америке к этому уже привыкают: «О, убит ещё один ребёнок» - и переключаются на другое. Но Майкл плакал. КД: Мммм, ммм… Узнаю Майкла. ШБ: На мой день рождения мы пригласили девочку, портрет которой размещён на постере по проблеме детской лейкемии. Майкл пришёл на мой день рождения, но сел перед этим ребёнком, перед этой семилетней девочкой.
А когда мать этой девочки рассказала её историю, Майкл плакал, как ребёнок. Это было невероятно. Вы тоже так реагируете? КД: Да. ШБ: Значит он и правда пошёл в Вас. Понимаете, для того, чтобы понять его, мне нужно понять Вас. КД: Ааа, ммм… Я терпеть не могу это в себе, и Дженет тоже такая (смеётся). ШБ: Майкл рассказывал, что Вы не можете никому отказать. Вас могут попросить что-нибудь сделать, а Вы не можете сказать «нет». (Смеётся) КД: Мммм, это так тяжело. И он такой же, а я говорила ему, что нужно уметь говорить «нет». ШБ: Может быть, это от Ваших родителей? Они были очень добрыми людьми? КД: Мммм, да. Особенно мама. Хотя и папа тоже. ШБ: Значит, Вы передали эту традицию доброты своим детям. Доброта – самое важное качество. КД: Да, я так всегда думала. Бывает, что человек беден, ему нечем поделиться, и тогда можно отдать любовь, отдать часть себя. Отдать то, что есть – так всегда поступают бедные. Когда я росла, мои родители приглашали бедных к столу, предлагая всё, что у них было. ШБ: Относятся ли к Вам в церкви как-то иначе потому, что Вы – мать Джексонов? КД: О нет, нет, нет, нет, нет. ШБ: Вам нравится то, что там Вы можете быть просто самой собой? КД: Да, мне это нравится. Я могу там быть самой собой. У нас в нашей конгрегации есть девушка, она всегда садится рядом со мной, она моя подруга, и когда-то она ездила в турне с Дайаной Росс. И она… (пауза в записи) её зовут Линда Лоренс, и знаете, ей пришлось прервать турне, но она поехала в турне с Дайаной, вместо Мэри. И она начала ездить как одна из Supreme. Понимаете, у них в группе и до Дайаны были девушки, и к ней они относились так же. И моя дочь в конгрегации, к ней тоже относятся как к равной. ШБ: Какая дочь? Ребби? КД: Ребби. ШБ: Она тоже живёт… она живёт рядом с Вами? КД: Раньше жила. Сейчас живёт в Лас-Вегасе. ШБ: Я хотел бы задать вот какой вопрос… Я могу не записывать, как хотите. Но у Майкла были мучительные взаимоотношения с отцом. Я не говорю ничего нового. Вы ведь знаете, что это всплыло в интервью и прочем. КД: Ага. ШБ: Вы возможно знаете, что… Не знаю, как много он рассказывал об отце публично, но известно, что он говорил, что когда отец заходил в его комнату, его тошнило – так сильно он боялся отца. Вы это помните? КД: Знаю! Да, помню, как он говорил об этом. Он рассказывал мне, и когда я собиралась к нему приехать, он всегда говорил: «Не бери с собой Джозефа». И я всегда спрашивала: «Но почему?» А он говорил: «Я буквально…» ШБ: Я могу выключить, как только Вы попросите. КД: Да. Пожалуйста, если можно. ШБ: Конечно.
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
Существует ли идеальная женщина?
Взаимоотношения с возможными подругами
ШБ: Все мы знаем, как часто дети дразнят кого-либо женихом и невестой. Рассказывают родителям, что потеряли голову от одноклассника. Дети романтичны от природы. А ты всегда был таким?
МД: Не намеренно, но я думаю, что никогда не был далёк от романтики. Надо просто быть самим собой.
ШБ: У детей всегда любовь с первого взгляда, они постоянно влюбляются друг в друга. В классах вечно передаются записки.
МД: Думаю, это замечательно, это так трогательно.
ШБ: Тебе нравится строить романтические взаимоотношения? Нужно ли тебе, чтобы кто-то разделял твоё одиночество?
МД: Нет, я не такой. Я очень застенчив, чтобы всем этим заниматься. Я в этом очень похож на мою маму. Мы любили спрашивать её: «Ты целуешься с Джозефом?» Она так: «Не задавайте мне подобных вопросов». А мы такие: «Ну как вы с ним познакомились? Кто кому сделал предложение?» И она: «Я не хочу об этом говорить».
ШБ: Значит, ты вырос стеснительным и скромным в том, что касается любви и романтических отношений?
МД: Да, у нас никто не говорит об этом.
ШБ: Майкл, ты дважды был женат. Веришь ли ты ещё в романтику или твой опыт был негативным, и потому тебе трудно в неё верить?
МД: Нет, я верю, но я очень стесняюсь всего этого. Никто из нас не приглашал на свадьбу родителей. Мы в это не верим. Нам очень неловко. Я бы и за миллион долларов не позволил себе пригласить маму на свадьбу. Я бы не мог себя заставить идти по проходу в церкви, и чтобы мама где-то там сидела. Поэтому мы все убегали и вступали в брак тайно, а мама только читала об этом в газетах. Но она не возражает. Потому что мы все похожи на неё. Она бы поступила так же.
ШБ: Значит, по-твоему, любовь – это нечто скрытое и тайное?
МД: Это просто личное, нечто сентиментальное.
ШБ: Разве сентиментальное обязательно должно быть личным?
МД: Да.
ШБ: Что ж, я тоже верю, что романтическая любовь расцветает в тайне. Но мы ничего не можем с этим поделать. У нас родители обязательно должны присутствовать на свадьбе. Значит, ты веришь в романтику взаимоотношений, но тебя научили относиться к этому стыдливо.
МД: Я очень застенчив. Не знаю, могу ли я выстраивать нормальные отношения, потому что стесняюсь. В этой области я совсем другой. Я слышал о том, что парни могут быть очень поэтичными с девушками - «Бэйби то, бэйби сё». Я не умею так. Я подхожу к делу прямо и говорю обо всём как есть.
ШБ: А что же ты делаешь в музыкальных фильмах, когда от тебя требуется изобразить влюблённость, сыграть любовную сцену или что-то в этом роде?
МД: Вот поэтому я и отбираю девушку на кастинге, потому что мне нужно знать, что она мне понравится. И я могу изобразить это, только если она мне действительно нравится. Так было с теми девушками, которых можно видеть в моих видео. Я их отобрал, потому что они мне по-настоящему понравились, и позже возникали проблемы, потому что я им тоже начинал нравиться, а я не хотел, чтобы отношения перерастали в серьёзные. Иногда это проблема.
ШБ: Наверное, тебе приходится часто с этим сталкиваться, потому что ты не только знаменит, но ты один из тех, с кем женщины хотят быть рядом – мягкий, учтивый, не боящийся показывать свои эмоции. (Мы говорили обо всём этом до того, как Майкла арестовали, и на него полился поток обвинений со всех сторон). Женщины сходят с ума от тех, кто не боится показать свою уязвимость и мягкость, поскольку в Голливуде многие мужчины обычно самовлюблённые, заняты только собой, не умеют держать слово. Значит, ты часто находил, что женщины становятся навязчивыми?
МД: Что ты имеешь в виду?
ШБ: Ну вот ты сказал, что привязанность предполагалось показать только на съёмках, ты просто снимался с ними в паре, а они по-настоящему увлекались тобой.
МД: Да, такое случается.
ШБ: Как же ты преподносил им то, что не отвечаешь взаимностью?
МД: Они сами видят, что я убегаю от них. Да. Некоторые преследуют меня по всему миру, и это тяжело.
ШБ: Наверное, из-за того, что их привлекает твоя мальчишечья стеснительность, они и преследуют тебя. Известно, что многим женщинам нравятся «плохие» мальчики. Но по той же причине многим другим нравятся скромные. Точно так же, как они верят в то, что могут спасти плохого парня и отшлифовать этот шершавый бриллиант, они верят и в то, что смогут пробудить скромного. Они думают: «Только я смогу вытащить его из его панциря». Но я знаю, что через какое-то время, после того, как ты бегаешь от них по всему миру, они получают от тебя какое-то письмо. И ты никогда не говоришь им ничего прямо?
МД: Нет. Это может причинить им слишком много боли.
Влюблённости и любовь с первого взгляда
ШБ: Что вчера хотела от тебя Синди Кроуфорд?
МД: Я наблюдал за Синди издалека, видел её несколько раз с мужчинами, и мы встречались и в другом качестве… но всё издалека. Думаю, она почувствовала, что вчера у нас был шанс по-настоящему познакомиться. Кажется, она мной восхищается. Многие выходят далеко за рамки того, что ты вчера видел. Вчера вообще ничего не было.
ШБ: Ты наблюдал такое – чтобы знаменитости бегали за кем-то более знаменитым, как собаки за костью? Это так некрасиво.
МД: Да! Это даже хуже.
ШБ: А о чём она говорила с тобой?
МД: (голосом Кроуфорд) «Как у тебя дела?» Я так: «У меня всё в порядке». «О, ты уверен? О, я просто люблю то, чем ты занимаешься, люблю то, что ты делаешь. Ты надолго здесь, в городе?» Я сказал: «Я здесь работаю. Записываюсь».
ШБ: Думаешь, у неё был романтический интерес?
МД: Даааа. Мне почему-то так показалось.
ШБ: Она приглашала тебя на свидание?
МД: Такие девушки флиртуют… только флиртуют. Она красивая.
ШБ: Это было явно видно. Банкир, сидевший с нами за столом, сказал мне: «Когда Синди Кроуфорд подбирается к мужчине, она становится совсем другой». Я сказал: «Но что она здесь делает?»
МД: Дональд Трамп подходил, ты видел?
ШБ: Сейчас он очень интересная фигура.
МД: Женщина, которая мне действительно нравилась, кого я уважал, была Принцесса Диана.
ШБ: Почему?
МД: Потому что она была элегантна, искренне заботилась о людях, детях, и знала, что действительно творится в мире. Она делала это не для показухи. Мне нравится, что она заставляла своих детей ждать в очереди, чтобы покататься на каруселях…
ШБ: Она была женственной?
МД: Очень женственной, стильной. Она была женщиной абсолютно моего типа, а большинство девушек мне не нравятся. Мало таких, которые бы соответствовали моему вкусу. Чтобы сделать меня счастливым, нужно подойти по многим критериям, и Диана была одной из таких женщин. Абсолютно.
ШБ: Потому что она любила детей?
МД: Чтобы найти своё отражение, нужно очень во многом совпасть. Говорят, что противоположности притягиваются, и я думаю, что это тоже правда. Но мне нужен человек, который был бы очень на меня похож, чтобы были такие же интересы, желание помогать другим. Со мной надо быть готовой ездить в больницы и заботиться о таких, как Гэвин (будущий обвинитель Майкла). Поэтому, как ты видел, Лиза Мария разделяла со мной всё это. Она тоже неравнодушна к таким вещам.
ШБ: Ты задумывался когда-нибудь о том, чтобы пригласить на свидание Принцессу Диану?
МД: Конечно.
ШБ: Но почему же у тебя не хватило смелости сделать это?
МД: Я в жизни не приглашал никуда женщину. Им приходится делать это за меня.
ШБ: Правда?
МД: Я не умею приглашать девушку на свидание.
ШБ: А если бы она пригласила тебя?
МД: Я бы с удовольствием пошёл. Каждый раз, когда нас можно было видеть вместе с Брук Шилдс, это она приглашала меня. Она подавала идею, куда пойти, и делала это каждый раз. Мне искренне нравилась Брук Шилдс. Она мне очень нравилась.
ШБ: Она любит детей?
МД: Да. Моя первая девушка, Тэйтум О'Нил, она получила Оскара за фильм «Бумажная луна»… мне было 16, ей 13. И я был таким наивным! Она хотела, чтобы мы занимались всем, а я вообще не хотел секса, потому что если ты Свидетель Иеговы, ты должен придерживаться определённых ценностей. Я говорил: «Ты с ума сошла?» Нам нужно было быть добрыми ко всем. Когда я держал руку Тэйтум, это было просто волшебство, лучше, чем что-либо другое, чем даже целовать её, чем всё, что угодно. Мы с ней и с Райаном О'Нилом пошли однажды в клуб, слушали музыкантов, а под столом она держала меня за руку, и я просто таял. Это было волшебно. Как взрыв фейерверка. Это всё, что мне было нужно. Но для сегодняшних подростков это ничего не значит. Она слишком быстро повзрослела. Она не была помешана на девственности, и мне это нравилось.
И что касается Брук Шилдс, она была ещё одной любовью моей жизни. Мы много встречались. Стены в моей комнате, зеркала - всё было в её плакатах. Я был на церемонии награждения с Дайаной Росс, а она просто подошла и сказала: «Привет, меня зовут Брук Шилдс. Ты будешь на афтепати?» Я сказал: «Да», я просто таял. Мне было около 23… Это было во времена Off the Wall. Я думал: «Знает ли она, что моя комната вся в её фотографиях?» И мы пошли на вечер, и она сказала: «Потанцуешь со мной?» И мы пошли танцевать. И – Господи! – мы обменялись номерами, и я всю ночь не спал, всё ходил по комнате, так был счастлив. У неё был очень хороший вкус. У нас был один раз, когда мы почти стали близки, но я испугался. Зря я тогда убежал.
Лиза… Мы до сих пор дружим, но она неуловима. Она просто поменяла номер, и до сих пор не дала мне его.
ШБ: Можешь ли ты сразу определить, насколько невинен человек?
МД: С первого взгляда, хотя с женщинами это труднее, потому что они научились притворяться. Но что касается мужчин, обычно угадываю, потому что они более открыты, они напоминают щенков, в то время как женщины – кошек. Знаешь, как бывает – возвращаешься домой, и щенок прямо увивается около тебя, а кошки так: «Эй, ты мне не нужен. Ну, разве что подойдёшь и возьмёшь меня на руки…» Они с гонором. Пройдут мимо тебя, даже если не видели месяца три. Женщины очень умны. Уолт Дисней говорил, что они умнее мужчин, он всегда нанимал их охотнее.
Добавлено (08 Март 2012, 20:43) --------------------------------------------- Размышления об идеальной женщине
ШБ: Это тот же принцип – не показывай сразу всё, что в тебе есть. Дал бы ты совет женщинам, чтобы они следовали этому принципу во взаимоотношениях? Сказал бы ты нашим современникам, уставшим друг от друга: «Знаете, 50% браков распадаются, и большинство – по той причине, что муж и жена просто надоедают друг другу. Они устают, им скучно друг с другом». Сказал бы ты им, что если бы в их жизнях было больше тайны, если бы они учились сдерживаться, оставляя друг в друге нечто, что ещё предстоит раскрыть? Что тогда в их взаимоотношениях было бы больше интриги?
МД: Да, да. Думаю, иногда полезно расходиться. В том смысле, что «Разлука заставляет сердце любить сильнее». Я абсолютно верю в это. Расстаться иногда очень полезно. Я не понимаю, как люди могут быть целый день вместе, и хотеть, чтобы им всё время было хорошо. Думаю, это прекрасно, замечательно…
ШБ: Ты наблюдал такие браки?
МД: Видел некоторые пары, да. Не знаю, как им это удаётся. Потому что к очень многому надо подходить творчески.
ШБ: Значит, те женщины, с которыми ты встречался, те, которые были достаточно умны, чтобы не бросаться на тебя – были ли они такими, которые тебе нравятся больше всего, не всегда доступные, которых надо всегда слегка добиваться?
МД: Такими, которые были хорошо воспитаны, спокойны, не повёрнуты на сексе и всём этом сумасшествии, потому что я не такой.
ШБ: Вот такие тебе больше всех нравятся?
МД: Ага. Я не понимаю многого из того, что происходит во взаимоотношениях, и не знаю, пойму ли когда-нибудь. Думаю, это то что причинило мне боль в моих взаимоотношениях, потому что я не понимаю, почему люди делают кое-что из того, что они делают.
ШБ: Что ты имеешь в виду?
МД: Я имею в виду кое-что вульгарное, что люди делают со своим телом. Я не понимаю этого и это влияло на мои взаимоотношения.
ШБ: Значит, любовь для тебя – это нечто очень чистое?
МД: Очень чистое. Некоторые вещи меня просто шокировали.
ШБ: Что такого было в Диане, в женщине такого типа – её достоинство, её непосредственность? Часто ли ты замечаешь присущие ей качества в людях королевских кровей?
МД: Нет, такое встречается нечасто, и именно это мне и нравилось. Думаю, она по-настоящему заботилась о чувствах людей и по-настоящему старалась сделать мир лучше. Я верю, что её сердце было открыто к людям. Это можно увидеть на некоторых фото, на которых она дотрагивается до лиц маленьких детей, а они сидят на её коленях, и она их обнимает. Это не подделаешь. Это можно было увидеть. Когда королева выходит к подданным, на ней всегда перчатки, она всегда машет из отдаления, и видно, каково её сердце. Это видно. Нужно подкреплять слова делами, идти к беднякам, в трущобы, сидеть с ними и ночевать там. Это привлекает людей, и я это делаю. Помнишь, ты сказал, что видел моё фото в Китае в какой-то женской шляпе? Я иду в бедные районы, я касаюсь этих людей, я вижу их жизнь.
ШБ: Находясь на деловой встрече, можешь ли ты сказать, что вот этот – жёсткий бизнесмен, которого интересует только его чистая прибыль, что он способен манипулировать, лгать, что угодно, а вот тот – чист, непосредственен. И с кем бы ты охотнее занимался делами? Можешь ли ты вот так сразу определить? Или ты, напротив, видишь всё глазами ребёнка и видишь во всех только хорошее, и именно поэтому не раз тебе приходилось рвать деловые отношения с тем, кто оказался не очень хорошим человеком?
МД: И то и это правда. Это чувство работает двояко, но некоторых можно разглядеть сразу. В одном Лос-Анджелесском магазине пластинок работает человек, ему около пятидесяти, а по ощущениям он одиннадцатилетний. Я всегда на него смотрю, он смотрит на меня, и между нами как будто телепатическая связь. Он разговаривает как ребёнок, и взгляд у него ребячий. Я думаю: «Как это интересно!» Мне бы хотелось узнать его получше, понять, что в нём такого есть. Мне правда хотелось бы. Это удивительно. Я это чувствую. В детях это чувствуется, конечно, сразу. Я сразу на это реагирую, а дети чувствуют это во мне.
ШБ: Это как облегчение. Вот человек, который меня понимает. Да?
МД: Да. Их глаза зажигаются, когда ты подходишь к ним, и они хотят с тобой поиграть.
ШБ: Майкл, неужели тебе так и не встретилась женщина, которая любит то же, что и ты, которая любит играть в прятки, брызгаться водой?
МД: Пока нет. Те, которых я встречал, ревновали меня к детям. Все ревновали. Они ревновали даже к собственным детям, начинали с ними соревноваться. Это убивает мои чувства.
ШБ: Представь, что ты – Адам в Эдемском саду, и ты нашёл вот такую Еву, была бы она твоей идеальной женщиной?
МД: Несомненно. Я не нашёл женщину, которая любила бы играть… Думаю, парни больше склонны дурачиться. Даже когда им за 30. А женщина войдёт и спросит: «Что ты делаешь? Перестань! Ты что, сумасшедший?» Парень скажет: «Ну и что, мы же просто веселимся!»
ШБ: Женщинам всегда кажется, что если они ведут себя подобным образом, это как-то недостойно взрослого человека, правда?
МД: Да, но при этом в истории почти не встречаются женщины - серийные убийцы.
ШБ: Но они ведь не играют в те игры, в которые играют мужчины.
МД: Знаю, не играют.
ШБ: Даже в детстве, играя с Барби и Кеном, они женят их. Другими словами, вывод такой: когда мальчишки брызгают друг в друга водяными пистолетами, девочки говорят: «Перестаньте». Даже в детстве им хочется быть старше. Быть ребёнком чуть ли не противоречит их полу. Ты встречал когда-нибудь девочек, которым нравились бы шутки, нравящиеся тебе? Встречал когда-нибудь женщину, коллекционирующую комиксы?
МД: Это редкость. Если найду, то с ума сойду от счастья. Особенно если при этих качествах она будет красива изнутри. Это было бы для меня как вернуться домой. Почему мужчины любят тусовки? Потому что они могут там делать, что хотят.
ШБ: Если говорить об отцах и матерях, матери всегда хорошо делают уроки со своими детьми, лучше заботятся. Но игры и забавы – это то, чем занимаются папы. Они валяются с детьми на полу, вымазываются в грязи, борются, строят замки из песка. Неужели это неинтересно? Без этого не было бы равновесия в мире. Напротив, в школе именно девочки высмеивают мальчиков за незрелость. «Нет, вы только посмотрите, как ведут себя эти мальчишки». Возможно, женщинам надо поучиться искусству игры так же, как мужчинам.
МД: Не кажется ли тебе, что это заложено в них биологически? Биологически, как вид, не кажется ли тебе, что женщины – просто другие существа?
ШБ: Они определённо другие, но вопрос в том, почему они не хотят играть. Забавная вещь: они играют только когда флиртуют. Другими словами, если ты будешь бегать за ними по комнате и показывать свою романтическую заинтересованность, потом они пойдут тебе навстречу, будут смеяться и веселиться с тобой. Но это только тогда, когда есть взаимный интерес. Друг с другом они не играют так. Не бывает так, чтобы две девушки бегали по комнате, играли в прятки, боролись друг с другом так же, как они делают, если с ними играет парень. Множество твоих поклонниц – а эти женщины влюблены в тебя – проделали бы всё это, только бы сделать тебя счастливым. Но трудно сказать, получат ли они сами от этого удовольствие. Кажется, только влюблённость может сделать женщину игривой. Но знаешь, иногда это раздражает, потому что женщины начинают тебя дразнить, зная, что эти игры – их сила. Надо бы найти примеры четырёх-пяти женщин, подходящих под тему нашей беседы, которые успешны в жизни, но сохранили детскую непосредственность, и мы могли бы побеседовать с какой-либо из них. Когда ты думаешь о Билле Клинтоне, не приходит ли тебе в голову, что это парень, который играет по жизни? Он ходит в МакДональдс, бегает трусцой и…
МД: Ездит вокруг Белого Дома на велосипеде. Ты видел? Он ехал на велосипеде в Белый Дом, чтобы успеть на следующую встречу. Был большой снимок в Vanity Fair. Можешь ли ты представить, чтобы такое делала Хилари Клинтон? Не-а, никогда в жизни! Я могу, однако, представить девочек, которые могли бы играть в подобные игры. Такие девчонки-сорванцы.
ШБ: Да, но это когда они были сорванцами! А потом подросли, и больше не играют так, как в детстве.
МД: Как ты думаешь, может быть, им это просто на роду написано – не сметь быть собой, держать марку?
ШБ: Иногда кажется, что женщины больше всего хотят влюбиться. Они не ищут детской непосредственности. Но как только они влюбятся, освобождается беззаботная игривая сторона их натуры.
МД: Приходится играть.
ШБ: Твои поклонники-женщины и поклонники-мужчины по-разному к тебе относятся?
МД: Иногда. Но сегодня я нахожу, и это всё яснее, что в последнее время парни сильно меняются, я это наблюдал в течение всей моей карьеры. Парни точно так же кричат, как и женщины, и так во многих странах. Они не стесняются. Их так же трясёт, когда они говорят: «Я люблю тебя». Сегодня уже парни преследуют меня.
ШБ: Но женщины – по природе более фанатичны.
МД: Да, женщины – они преданные. Они всегда были такими. Они активисты. Они за меня горло перегрызут.
Добавлено (08 Март 2012, 20:44) --------------------------------------------- В поисках настоящей дружбы
ШБ: Любовь и страх, как я уже сказал, противопоставлены друг другу. Они как огонь и вода. Чем больше одного, тем меньше другого. Чем больше чувствуешь свою нужность, тем меньше боишься своего краха. Чем больше в жизни любви, тем меньше остаётся места для страха. МД: Верно. Я ходил по улицам в поисках человека, который стал бы моим другом. Это правда, вот здесь, в Энсино. Люди смотрели на меня - и сразу: «Майкл Джексон!» А мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить. Я был наверху в своей комнате в то время, как мать с отцом сидели внизу перед телевизором. И я был в своей старой комнате, а братья со всем своим барахлом переехали, потому что они женились, и всё такое… А я был один в комнате наверху, и пойти никуда невозможно. Чувствуешь себя как в тюрьме, кажется, что вот-вот умрёшь. Вот каково это. Я хожу, я просто ходил по улицам, и останавливалось движение, и люди фотографировали меня. Я знал, что выгляжу очень грустным, и некоторые подходили и начинали разговаривать, они спрашивали: «Что ты делаешь?» Я такой: «Гуляю». А они: «Почему ты гуляешь? Где же твоя охрана?» Я говорил: «Я не хочу всего этого. Мне просто хочется погулять, найти кого-нибудь, кто поговорил бы со мной». И они говорили. Я это много раз делал. Я просил человека стать моим другом, а мне говорили: «Конечно!» Это правда. Я гулял по парку. Потом понял, что это может быть и опасным, но мне было больнее. ШБ: Они смущались, когда ты просил их стать твоими друзьями? Они не говорили: «Я не могу быть твоим другом, ты ведь Майкл Джексон»? МД: Я даже просил у них номера телефонов. Потом уже я понял, что друга найти трудно, потому что с тобой дружат как с чем-то из телевизора. Разве это настоящая дружба? В общем, мне стало трудно. ШБ: Но ты же нашёл несколько настоящих друзей, таких как Элизабет Тэйлор. МД: Да.
Майкл и Ширли Темпл Блэк: родственные души
ШБ: Мы как-то говорили о Ширли Темпл Блэк. Она сказала, что нашла в тебе родственную душу, потому что и ты и она были звёздами уже в детстве. МД: Так и есть. ШБ: Поэтому ты решил увидеться с ней? МД: Ну, её хороший друг – это мой хороший друг. Я знаю этого парня около 25 лет, и он просто сумасшедший. (Майкл имеет в виду продюсера и промоутера Дэвида Геста, известного за пределами Голливуда тем, что он женился, а потом развёлся с Лайзой Минелли). Но он сделался очень влиятельным человеком, потому что продюсирует много шоу, ведёт все эти мероприятия, на которых присутствуют знаменитости, и он классный парень. Так что я пошёл туда с ним. Мы часто с ним ходили на аукционы предметов старины, потому что я люблю старые фильмы. Я приходил туда в гриме, но мне кажется, все знали, что это я. Но это было весело. Мы здорово проводили время с Ширли Темпл. ШБ: Как долго ты был у неё? МД: Мы провели вместе несколько часов. Я приехал в её дом. Побывав там, я чувствую себя как бы заново рождённым, правда. Не думал, что расплачусь при виде неё, но я не сдержался. Я сказал: «Если бы ты знала, что ты спасла мою жизнь». Она мне: «Что ты имеешь в виду?» Я сказал: «Я столько раз был на грани, готов был признать себя побеждённым, но я смотрел на твоё фото и чувствовал, что есть надежда, и так пережил трудные времена». Она спросила: «Правда?» И я сказал: «Да». У меня был человек, который со мной путешествовал. Его работа заключалась в том, чтобы, прежде чем я приезжал в какой-либо отель, он должен был украсить в отеле комнату фото Ширли Темпл. Я это делал много лет. Он собирал для меня её фото и вырезки о ней, это была его работа. Так что когда я входил, я сразу её видел. В гримёрных её фото было приклеено к моему зеркалу. Она была так счастлива, и сказала: «Я люблю тебя, и мне бы хотелось, чтобы мы были узнали друг друга ближе». Она сказала: «Давай ты мне будешь звонить, я хочу этого, понимаешь?» Она взглянула на меня и посмотрела: «Прости, что я выросла». Я сказал: «Тебе не нужно просить прощения, потому что я знаю, каково это, я прошёл через то же самое». Однажды я был в аэропорту – я никогда в жизни этого не забуду – и там была одна женщина, которая сказала: «О, Пятёрка Джексонов! О Боже мой! А где маленький Майкл? Где маленький Майкл?» И я говорю: «Я здесь». И она такая: «Бееее! Что это с тобой?» Людям хочется, чтобы ты вечно был молодым, ребёнком. Ты проходишь через этот неловкий возраст, а они хотят, чтобы ты оставался маленьким. У неё (Ширли Темпл) это происходило очень трудно, потому что она не просто столкнулась с переходным возрастом, для неё это означало конец карьеры. Но я пошёл дальше. В основном детям-звёздам это не удаётся, потому что они начинают разрушать сами себя. Они разрушают себя из-за того, что на них очень давят. ШБ: Что значит давят? МД: Их очень любили и восхищались ими, а когда они достигают определённого возраста, в киноиндустрии в них больше не нуждаются. Зритель их больше не узнаёт. Они становятся героями вчерашних дней. Многие из них не доживают до 18-19 лет, до двадцатилетия… Это правда, возьми хотя бы мальчиков из «Our Gang». Бобби Дрисколл, сыгравший «So Dear In My Heart», «Song of the South», умер в 18. Стоит только проследить за тем, как складываются их жизни, это же страшно. ШБ: Вы это с ней обсуждали? МД: Да. Мы говорили об этом. ШБ: Как происходит трансформация от статуса большой звезды к взрослению, когда ты больше не являешься хорошеньким ребёнком? МД: Она сказала, что была очень сильной, а это очень тяжело, и она много плакала. Так всегда бывает. Я тоже ужасно много плакал. Она очень стойко это перенесла, а это тяжело. Она сейчас пишет ещё одну книгу. Одну уже написала, и пишет другую. Первая называлась «Ребёнок-звезда». Я ещё не читал её, не готов. ШБ: Не кажется ли тебе, что она – одна из немногих людей, понимающих тебя, потому что у тебя не было детства, как и у неё? МД: Я спрашивал её: «Тебе нравилось всё это?» Она сказала, что очень нравилось, а я сказал: «Мне тоже это нравилось». Мне всегда нравилось быть на сцене, выступать, но были и такие, как Джуди Гарланд, которую к этому толкали, которая не хотела этим заниматься, а это просто ужасно. Элизабет прошла через это. Она вернулась из ада, побывав звездой в детском возрасте, поэтому мы и понимаем друг друга так хорошо. Действительно хорошо понимаем. ШБ: Все ли те, кто были звёздами в детстве, любят тебя? Все ли любят детей? МД: Они все любят детей, все. Они все окружают себя игрушками, ведут себя как дети, потому что у них не было возможности побыть детьми. У них всех в доме есть странные вещи, и этого никто не понимает. Об этом ещё не писали книг, потому что нас очень мало, таких, кто пережил это и может об этом говорить. Это нелегко… правда, нелегко. ШБ: Ты чувствуешь себя уверенно в её обществе? Ты сказал, что чувствовал, как будто заново родился. В её присутствии ты как бы очищаешься? МД: Ммммм, да. (Плачет) Не думаю, что ты можешь понять. ШБ: Честно говоря, не до конца, но очень стараюсь. МД: Но на самом деле не понимаешь, правда? ШБ: Я стараюсь. Просто объясни мне, откуда идёт эта боль? Можешь ли ты объяснить, или когда ты с Ширли, тебе не нужно объяснять? Она просто понимает? МД: Это как телепатия. Можно почувствовать друг друга так, как будто поговоришь, просто посмотришь в глаза друг другу – и я чувствую её, а она меня. Ты подхватываешь и очень быстро распознаёшь мысль. Это как общение без слов. Я знал, что когда я с ней встречусь, я буду так её чувствовать. Я это знал. Точно так же и с Элизабет (Тэйлор). ШБ: Но каков источник твоей боли, Майкл? Когда ты не можешь сдержать свои чувства, как сейчас, что причиняет тебе боль? МД: Больно то, что всё это случилось так быстро, так быстро прошло время. Ты чувствуешь, как много ты пропустил. Я бы ничего не изменил. Но боль происходит из осознания, что у тебя не было возможности делать важные простые вещи, от этого больно. Простые вещи, как, ну не знаю… У меня никогда не было дней рождений, не было Рождества, я не мог себе позволить проспать – ничего из таких простых, смешных вещей. Или такого, чтобы пойти в магазин и просто схватить что-нибудь с прилавка, ну знаешь, то, что происходит в обществе и считается нормальным. ШБ: Значит, весь мир мечтает о том, чтобы очутиться перед стотысячной толпой народа, пришедшего на твой концерт, а ты мечтаешь о простых вещах, которые может делать любой другой человек? МД: Вот поэтому я дружу с людьми, которые не являются знаменитыми. Обычно это обыкновенные семьи. Мне хочется знать, чем они живут. Поэтому я вошёл в ту хижину в Китае или в землянки в Южной Америке. Мне хочется знать, как это. Я ночевал в странных местах, и мне говорили: «Ты что, чокнутый?» А я говорю: «Нет, мне просто хочется это попробовать». ШБ: Как ты чувствуешь то, чего был лишён? Тебе кажется, что ты упустил что-то существенное, без чего нельзя жить? Ведь практически только в детстве тебя любят, не ожидая от тебя доказательств того, что ты этого достоин. Тебе этого не хватило? Ты всегда должен был работать, что-то доказывать, тебе никогда не доводилось просто быть. Тебе всегда приходилось чувствовать, что тебя оценивают, судят, смотрят на тебя. Ты был объектом, на которое было направлено любопытство? МД: Да, и от этого устаёшь, это изматывает до последней степени. Ты никуда не можешь пойти без того, чтобы не продумать, что говорить и что делать, а это так меня изводит. И ты – никто, кроме как персона, о которой пишут, никто. Мало приятного, когда тебя называют «Whacko». Людям кажется, что с тобой что-то не в порядке, потому что они это придумали. А я совсем не такой. Я абсолютная противоположность. ШБ: Кто-то когда-то сказал, что сущность одиночества – это чувствовать, что тебя не понимают. Бывает ли, что ты чувствуешь себя одиноким где-либо именно по этой причине? МД: Да, конечно. ШБ: Ты там, но ты совершенно один, и тебе так тепло с Ширли Темпл или такими, как она, потому что вы с ней в одной и той же одинокой стране? МД: Да, она понимает это. И с ней можно поговорить. Трудно заставить понять это других людей, потому что они этого не испытывали. Для того, чтобы знать, каково это, это надо почувствовать, окунуться в это. ШБ: У Ширли Темпл Блэк остались детские черты характера, так же, как у тебя? Она любит играть, или тебе пришлось что-то сделать, чтобы она это в себе обнаружила? МД: Да вот совсем недавно было. Она подошла к двери в фартуке. Она готовила на кухне, а после того, как мы поели, она всё держала меня за руку и гладила её, как будто знала, что нужно делать, ты понимаешь? А потом мы сидели за столом, разговаривали, мы просто сидели и разговаривали. Я смотрел эти прекрасные фотографии. Все фильмы, в которых она когда-либо снялась, у неё есть в фотографиях, они стоят в шкафу. Там снимки Джоржда Харрелла, великого фотографа. Смотришь на них, и это просто захватывает. У неё сохранились все платья, которые она когда-либо надевала в своих фильмах. Она всё сохранила. Я пообещал ей, что создам музей детей-звёзд, и она отдаст туда всё то, что у неё скопилось, все эти фото, всё – чтобы отдать дань детям-звёздам. Люди ведь не знают, что происходит с такими детьми. Не думаю, что люди знают, что Бобби Дрисколла, после того, как он пропал примерно на год, никто не узнал. Даже его семья не узнала его в том нищем, которого похоронили в бесплатной могиле после передозировки героина. Он был гигант студии Дисней, он озвучивал Питера Пэна. Он играл в «So Dear to My Heart», получил академическую награду за «The Window» и «Song of the South». Я просто вижу этих детей и чувствую себя причастным. ШБ: Ты хочешь встретиться с ней снова? МД: О да. Хочу пригласить её в Неверлэнд. Она сказала, чтоб я обязательно передал привет Элизабет, всё о ней спрашивала. ШБ: Они знакомы? МД: Они встречались, проводили вместе какое-то время. Но сегодня я сказал Элизабет, и она сказала: «Оооо, обязательно передай привет и от меня!» Я рассказал Элизабет, что провёл у неё уикенд, а она спросила: «Да ну?» И я сказал: «Да». А она была в шоке, что я туда поехал. Это было замечательно. ШБ: Что было такого в Ширли Темпл, именно в ней самой, что так глубоко тронуло тебя? И как ты думаешь, есть ли в любой маленькой девочки такая вот Ширли Темпл внутри? МД: Её невинность, и то, как она могла доставить мне радость, когда я чувствовал грусть. Её пение и танцы меня не так трогали. Просто её существо. У неё дар возвращать людям внутренний покой. Такой дар есть у всех детей, но, Господи, она для меня как ангел, и каждый раз, когда я её вижу - в фильме или на фото – мне так хорошо. У меня в комнатах есть её портреты. Я от этого счастлив. ШБ: Увидел ли ты в Ширли Темпл Блэк ту самую Ширли Тэмпл, когда ты с ней встретился? Она всё ещё как девочка? Она похожа на тебя? Сохранила ли она детскую непосредственность, смог ли ты помочь ей раскрыться? МД: Всё это в ней есть. Она такая милая. ШБ: Много ли рядом с тобой людей, которым это нравится? Это реалистично? Много ли встречается тебе взрослых, рядом с которыми можно быть беззащитным, от кого не надо закрываться, кого не надо бояться? МД: Очень мало. ШБ: Значит, немногие этого достигают. Это такие люди, как Элизабет Тэйлор, обязательно те, кто были звёздами в детстве? Люди, у которых не было детства, проводят свою жизнь в попытках наверстать его? Поэтому они вот такие непосредственные? МД: Да, и у некоторых людей это есть от природы. Это присуще многим творческим людям, у которых было великолепное детство. Я с такими и встречался, и работал, это и режиссёры, и писатели, и нам кажется, что в этом мы одинаковы. Мы коллекционируем похожие вещи, нас интересует одно и то же. Это встречается. Спускаешься в подвальный этаж дома Джорджа Лукаса и видишь, что всё, что собирает он, собираю и я. Стивен Спилберг любит и собирает то же, что и я. Мы просто помешаны на коллекционировании. Это простые вещи – старые вкладыши от жвачек, определённого рода журналы… и это может быть коллекция подлинников Нормана Роквелла. Просто я был в доме у Стивена Спилберга как раз сегодня, и он подарил мне одно из самых лучших полотен Нормана Роквелла. Большое и красивое.
Добавлено (08 Март 2012, 20:45) --------------------------------------------- Элизабет Тэйлор: особая связь
МД: Элизабет Тэйлор очень детски-непосредственная. Невозможно ничего поделать, если она говорит: «Я не хочу этого делать!» Когда вышел мультфильм «Жизнь насекомых», она не давала мне покоя, уговаривая построить распорядок дня так, чтобы мы смогли пойти посмотреть этот фильм. Так что нам пришлось идти в публичный кинотеатр около часа дня. Она меня заставляет куда-либо ходить каждый четверг, потому что, по её словам, я веду слишком замкнутый образ жизни. В такое время обычно все на работе, так что там никого нет, и мы никогда не платим. Мы приходим ни с чем, а нам всегда: «О, это же Элизабет Тэйлор и Майкл Джексон!» Нам бесплатно дают попкорн, всё, как полагается. Ей так понравилась «Жизнь насекомых», и ещё ей нравится Неверлэнд. Она катается на каруселях и чёртовом колесе, но никогда не ездит в комнату страха. В Элизабет Тэйлор есть и ещё кое-что от ребёнка. Когда ей было восемь-девять лет, она снималась в «Джейн Эйр». Наши отцы похожи, они оба грубые, с тяжёлым характером. А она игривая, молодая и счастливая, и всегда найдёт над чем посмеяться, даже если ей плохо. Она всегда готова играть, плавать в бассейне. Ей очень хорошо удаётся общение с детьми. Она любит игрушки и мультики. Я столько всего от неё узнал. Она рассказывает мне о Джеймсе Дине и Кларке Гейбле, Спенсере Трэйси и Монтгомери Клифте, потому что она снималась вместе со всеми этими людьми. Она рассказывает мне, какими они были на самом деле, кто был хорошим человеком, кто – не очень. Мы были в Сингапуре – она почти везде сопровождала меня во время тура Dangerous, и мы подумали, а не пойти ли нам в зоопарк. И мы там гуляли, и у нас получился такой личный тур, было так весело. Она крёстная Принса и Пэрис, а Макколей – их крёстный. В ней каким-то образом сохранилась там девочка, которую все видели в «Джейн Эйр» и «Возвращение Лэсси», всё это в ней осталось: в её глазах, в том, как она по-детски светится изнутри. Это так ценно. Но такая же и Ширли (Темпл Блэк). Она говорит: «Ты это чувствуешь, правда? Ты – один из нас». Мы с Элизабет Тэйлор – как брат и сестра, мать и сын, как любовники, как подходящие друг другу ароматы. Это нечто непередаваемое. Мы так скулим иногда друг другу по телефону: «Ты мне так нужна…» - «О, ты мне тоже так нужен…» Мы можем разговаривать о чём угодно. Она мой самый верный друг. Говорит, что обожает меня и сделает для меня всё. Говорит, что в Голливуде надо снять фильм и пригласить нас на главные роли. Нам просто нужно что-то всё время делать вместе.
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
Мы с Элизабет Тэйлор – как брат и сестра, мать и сын, как любовники, как подходящие друг другу ароматы. Это нечто непередаваемое. Мы так скулим иногда друг другу по телефону: «Ты мне так нужна…» - «О, ты мне тоже так нужен…» Мы можем разговаривать о чём угодно. Она мой самый верный друг. Говорит, что обожает меня и сделает для меня всё. Говорит, что в Голливуде надо снять фильм и пригласить нас на главные роли. Нам просто нужно что-то всё время делать вместе. ШБ: Ты ревнуешь, когда она встречается с другими мужчинами? Она ведь вышла замуж у тебя во дворе. МД: Ревную ли я? И да и нет. Я знаю, что если бы между нами было что-нибудь романтическое, пресса издевалась бы над нами и называла бы «странной парочкой». Это всё превратилось бы в цирк и принесло бы всем только боль. Знаешь, иногда я катаю её на кресле, когда она не может ходить. То, что между нами – это никого не касается. Мне нужно быть с людьми, похожими на меня. Некоторые рэперы говорят мне: «Давай развеемся. Пойдём в клуб». А я говорю: «Что? Развеяться? Не думаю». Просто это то, что не находит во мне отклика. В том туре (Dangerous) она меня кормила, потому что я не мог есть. Когда меня что-то расстраивает, я перестаю есть, и иногда доходит до того, что я теряю сознание. (Обвинения в совращении были выдвинуты против Майкла как раз когда он был в туре в 1993 году. Отсюда и причина расстройства.) Она брала ложку, открывала мне рот и заставляла есть. Говорила, что будет всё время рядом, а её доктора не позволяли. Но она поехала в Таиланд и ездила со мной всё время, до концертов в Лондоне. Кончилось тем, что я гостил у Элтона Джона, и он был так добр, что прятал меня от всех. Он – один из самых замечательных людей на планете. Мы с ним вместе заботились о Райане Уайте, взяли на себя все расходы на его лечение. Потом меня начали кормить внутривенно. У меня бывало такое уже несколько раз – я мог неделями обходиться без еды. Я ем только для того, чтобы себя поддерживать. Мне неприятно есть пищу, которая была живая, а потом её убили, чтобы подать на мой стол. Поэтому я стараюсь быть строгим вегетарианцем, но врачи всё время пытаются ввести в мой рацион курятину и рыбу.
Могут ли дети научить нас любви? ШБ: Как ты думаешь, могут ли дети научить нас любить? МД: Да, своим особым способом. Ведь они так привязчивы. Они могут научить нас привязанности и эта привязанность – их основное качество, так же как и чистая невинность. Потому я и люблю их так сильно. На днях я говорю Фрэнку: «Фрэнк, я просто влюблён в невинность, вот что я люблю. Поэтому я так люблю детей». Невинность – это Бог. Быть таким чистым, относиться к жизни с такой замечательной перспективы, просто чудесно… Ребёнок ходит по дому, а ты его спрашиваешь: «Чем ты занимаешься?» А он отвечает: «Не знаю, просто играю». Это так мило. Мне так это нравится. Поэтому на картине (на стене в доме Майкла висит картина, на которой сотни детей играют в Неверлэнде)… один ребёнок кричит от удовольствия. Ему так хорошо. Он кричит потому, что ему просто хочется кричать. Мне это очень нравится. Я просто влюблён в это. ШБ: Дети почти так же сильно, как верят в любовь, не боятся боли. А люди сегодня бояться любить. МД: А любовь и влюблённость – разные вещи? Поэтому я и смущаюсь. Мне кажется, состояние влюблённости – это то, чего люди ждут. Я стремлюсь к этому на сцене. ШБ: Как ты думаешь, романтика придумана голливудскими фильмами? МД: Да, многие из них. ШБ: Дети несколько романтичны. Они влюбляются в детских садах. МД: Ты имеешь в виду эти детские влюблённости? ШБ: Да. МД: Да, они влюбляются. Они могут показать взрослым пример того, как быть любящим и нежным, они учат нас таким образом, который, возможно… Они дают шанс каждому, и я учу Принса и Пэрис любить каждого человека.
Почему Майкл остался подобным ребёнку
ШБ: Употребляя выражение «взрослый», мы имеем в виду зрелый, уравновешенный, образованный, воздержанный. Ещё терпеливый. Но у этого слова есть и негативное толкование, и мне бы хотелось, чтобы ты об этом сказал. Это может значить – циничный, недоверчивый, плетущий интриги, занимающийся манипуляциями, безнравственный, нетерпимый, потрёпанный жизнью. Скажи, какому негативу учатся люди по мере взросления? МД: У взрослых просто столько всяких проблем. На них повлияли мысли и чувства многих других людей. Поэтому я почти не доверяю собакам. Дело не в собаке. Гнев и отчаяние человека влияют на собаку, и они становятся такими злобными, сумасшедшими существами. И я не знаю, какую вложенную в неё информацию несёт собака, когда она подходит ко мне и обнюхивает. Поэтому мне страшно. ШБ: Значит, тебе важно знать, каковы мотивы существа. Тебе важно знать, злобная у него натура или… МД: Да! Но для меня это ещё и лучшая модель того, какой след человек может оставить. Где-то в этой жизни люди теряются, а я верю в то, что нужно оставаться просто детски-непосредственным, невинным и простым. Как сказал Иисус: «Пусть больший среди вас станет как это дитя. Будьте как дети, и станете в Моих глазах величайшими». Когда ко мне сначала приходит множество взрослых, они смотрят оценивающе: в чём ты одет, с кем ты. Я это вижу. А потом они заговаривают со мной и замечают, что я такой же простой человек, желающий быть другом, и их сердца тают. Я это вижу. ШБ: Значит, дети ведут себя интуитивно. Они не осуждают. МД: Да, они пускают всё по течению. Дети говорят: «О Боже, это же Майкл Джексон!» А я им: «Привет!» Взрослый улыбнётся и ответит «Привет». Потом, если они начнут оценивать, то скажут: «Мне нравится то, что ты делаешь», но всё, что у них на душе, они не покажут. (Они постараются сдержать то, что очень рады встрече). ШБ: Но почему? Почему мы скрываем свой энтузиазм? Они что, хотят показать: «Ты меня не превозможешь… Я тоже личность». Может быть, это в целях безопасности? МД: Они включают психологическую блокировку: как ко мне подойти, что сказать, а что нет. (Но я бы хотел, чтобы они просто знали, что им надо) просто быть самими собой, быть как дети. Будьте непредвзяты. Будьте такими, как после своего рождения. ШБ: Может быть, ты говоришь им: «Я не пытаюсь быть выше вас. Я – такой, какой есть, и вам тоже хорошо бы быть самими собой». Это почти так же, как когда говорят, что дети к тебе ближе, чем взрослые. МД: Конечно, ближе. Мне легче установить с ними контакт. Они не приходят к тебе со всем этим багажом. Они просто играют. Они ничего от меня не хотят. И мне ничего от них не надо, кроме их любви и искренности, и ещё – вместе почувствовать счастье и волшебство. ШБ: Можно сказать, что взрослые превращают тебя в кого-то, кем ты быть не хочешь. Ты не хочешь защищаться, быть искусственным, и не хочешь разговаривать о глупостях. Когда к тебе подходят дети со всем своим энтузиазмом, ты – Майкл. Но в окружении взрослых ты другой. Вот ты использовал аналогию с собакой. Ты не знаешь, как реагировать, поэтому ты защищаешься. Тебя заставляют быть тем, кем ты не хочешь быть. МД: Это верно. Поэтому я и стал… Не хочу сказать, что я позволил им выиграть эту войну, но мне просто не хочется быть в этом обществе. Можешь поместить это в книге. Мы сможем изменить ею многих взрослых (чтобы они стали более непосредственными). Мы сможем их буквально и ментально обновить нашими словами и этой книгой, что бы мы ни делали. Но ведь так много людей закроют свой разум, потому что они не хотят меняться, отказываются видеть свет. Но мы могли бы помочь очень многим, а многим людям очень, очень тяжело. Они уже сложившиеся личности. Но я верю, что тебе удастся многих изменить. Это самое чудесное во всём том, что мы затеяли. Ты сможешь это до них донести. В Неверлэнд приезжают взрослые и говорят мне: «Знаете, мы многие годы не делали всего того, что делали здесь… Здесь можно отпустить своего внутреннего тюремщика и снова быть ребёнком». И я говорю: «Для этого Неверлэнд и предназначен. Чтобы вы вернулись к невинности. Чтобы веселились».
Через детей исцеляет Бог ШБ: Вся та боль, что ты испытал из-за нападок на тебя – а я видел с самого начала, что всё это грязь, и всегда говорю людям, что всё придумано, всё это так несправедливо. Как же тебе удалось не стать просто циничным взрослым человеком, который сдался судьбе? МД: Скажу. Потому что всю эту боль, эти стрелы, которые бросали в меня вряд ли мог выдержать кто-либо другой… Другой мог бы уже давно покончить с собой… или стать алкоголиком. Ведь со мной обращались очень жестоко, грубо. И если кто-то думает, что я всего этого не вижу и не слышу – слышу. И вижу. Меня спасли дети. Они моя опора, иначе я бы не выжил. Я бы правда не выжил. ШБ: Дети дали тебе силы жить дальше? Или ты говоришь, что выжил, потому что ты веришь в то, что Бог дал тебе миссию заботиться о детях, которые никому больше не нужны? МД: Бог дал мне миссию что-то сделать для них, а они дали мне поддержку, и веру, и любовь, чтобы я мог держаться и держаться. Я чувствую это. Я как бы смотрюсь в зеркало и чувствую себя снова и снова исцеляемым. Это как заново рождаться. Как будто Бог говорит: «Майкл, всё будет хорошо» - вот что я читаю в глазах ребёнка. ШБ: Значит, что касается твоей миссии, кажется, ты говорил, что ты уже исполнил всё, кроме своего главного призвания, и ты стараешься делать для его исполнения всё: это твоя забота о детях. Не значит ли это, что твои музыкальные амбиции не имеют для тебя такого же значения? МД: Шутишь? Они поднялись сейчас в триллион раз – всё, что касается танцев и музыки, сейчас вдохновляет меня более, чем когда-либо. ШБ: Но можешь ли ты поделиться любовью с взрослым, ты ещё доверяешь взрослым? МД: Я доверяю взрослым… ШБ: Но всё-таки ты изначально осторожен… тебе приходится. МД: Да, потому что меня действительно столько раз предавали и обманывали, и по таким разным поводам… Бывало, взрослые люди приходили ко мне с текущими по щекам слезами и говорили: «Просто ужас, через что ты прошёл, и я никогда-никогда не причиню тебе боль». А потом они отворачивались и причиняли мне боль. Честно, я столько раз видел эту мерзость. Слёзы, объятия… А кончается тем, что через год преследуют меня в судебном порядке по таким смешным поводам… Фотограф из-за каких-то снимков, или какой-то человек, которого уволили, а я его не увольнял, но меня привлекают за то, чего я не делал. Вот такого рода глупости. ШБ: Проблема в том, что в тот момент они были искренни. Через день их эмоции могут измениться. Но глубоко внутри ты всё ещё можешь доверять. Ты мог чувствовать, что тебя предали или подвели, но ты должен преодолеть страх перед людьми. Это очень важно. Я бы не был твоим другом, если бы не верил в это. Ты научил меня больше ценить собственных детей, а я хочу научить тебя быть более бесстрашным. МД: Как мило с твоей стороны! Мне приходится общаться с многими родителями, потому что после того, как их дети встретились со мной, они в меня влюбились. Они просто помешиваются. Им хочется играть, лазить по деревьям, а я всё это делаю вместе с ними. Родители отводят меня в сторону со слезами и говорят: «Майкл, я не знаю своих детей. Ты научил меня по-настоящему проводить с ними время. Мне нужно этому научиться». Они мне постоянно это говорят. ШБ: Но большинству взрослых просто скучно с детьми, особенно если они не их собственные. МД: Но как это может быть? Ну правда, расскажи мне, им правда скучно? ШБ: Да. Во-первых, потому, что детям требуется неимоверное количество терпения, а у большинства родителей этого терпения нет. Во-вторых, дети задают столько вопросов, а взрослые говорят: «Мне нужно успеть сделать всю работу!» Потому что родители решили, что важнее сделать миллион долларов, чем ребёнок, желающий знать, почему у кошки четыре лапы. Тебе нравятся вопросы, которые задают дети? Чувствуешь ли ты, что дети лучше взрослых знают, что важнее? МД: Всё зависит от ценности, от того, что мы считаем для себя по-настоящему важным. По моему искреннему мнению, быть предпринимателем и карабкаться по корпоративной лестнице, и все тому подобные вещи, которые имеют для людей мировое значение, важнее них для человека ничего нет. Думаю, дети – поклонники веселья, любви, внимания. Им нужен день, полный радости, и если вы разделите её с ними, вы навсегда займёте в их сердцах особое место. Это влияет на то, какими они станут, а отсюда – каким станет весь мир, вся вселенная. В этом будущее. ШБ: Но кто-то скажет: «Веселье – это не серьёзно. Нам надо работать. Нужно лечить болезни. Нужно строить дома, узнавать, какова будет погода на выходных. А веселье ничего этого не делает. Детям надо подрасти, чтобы узнать, что у каждого есть своя ответственность, что им тоже придётся работать». МД: Думаю, в игре, когда нам весело, мы учимся, а после веселья, мне кажется, происходят чудеса. Или во время веселья они происходят. Я знаю, потому что у меня так. Одну из самых красивых своих песен я написал, когда играл с детьми, для вот этого альбома. Она полностью навеяна детьми, и когда я разбирал свои песни, я подумал: «Надо же, эта песня пришла после общения с этим ребёнком, а эта – с тем». Они меня вдохновляют. Это приходит просто от того, что они рядом, веселятся. Это правда. ШБ: Значит, дети – как бассейн, вода в котором представляет собой Божественное вдохновение. И по мере того, как ты растёшь и взрослеешь, вода начинает замерзать, пока не станет льдом. А дети – просто резервуар этой тёплой, свободной воды, в которой можно играть, в то время как лёд твёрдый и холодный, и совсем не располагает к общению. В общем, тебе бы хотелось, чтобы взрослые растаяли до состояния детей, и снова наполнили собой бассейн. МД: Вот поэтому когда я снимаю клипы – а я скоро снова собираюсь кое-что снимать – я на всё смотрю глазами ребёнка. Все мои истории – о детях, как на них влияет этот мир, как выглядит мир глазами ребёнка, потому что это то, что я понимаю. Не могу снимать какую-нибудь историю о преступлении, убийстве. Это не мой язык. Я могу понять, что случилось с ребёнком, которого вовлекли в преступление, и как потом сложилась его жизнь и почему, и как он будет чувствовать себя в тюрьме, где ему придётся провести всю жизнь. Что происходит в этом маленьком колотящемся сердце. Это я могу понять. Это я могу снять, могу написать об этом, потому что я это чувствую. ШБ: Как может появиться это чувство у взрослого человека? Это дар? Могу ли я его получить? Я лучше чувствую это, находясь рядом с тобой. МД: Как это мило с твоей стороны. ШБ: Я очень люблю своих детей, но детей других людей я люблю не так сильно. Но когда я вижу Принса, моё сердце тает, потому что он такой удивительно любящий мальчик. МД: Мне бы хотелось, чтобы они такими были. Я учил их любить всех людей с тех пор, как они были ещё совсем маленькими. ШБ: Как ты собираешься сохранить это в них, когда они станут старше? Тебе явно придётся их охранять от всех этих мировых новостей. МД: Я учу их любить каждого человека, быть добрыми и праведными в сердце. Но у них это врождённое. Мне не приходится программировать это в них, у них это врождённое. Вряд ли ты знаешь, как я сильно люблю искусство режиссуры, как я стремлюсь снимать фильмы. Я готов кричать, как я хотел бы показать миру глазами ребёнка то, что вижу, потому что я так понимаю детей. Их боль, их радость, их смех, то, что их обижает. Я смотрю на мир через них и мне бы хотелось выразить это в фильме. Это моя настоящая страсть. Мне этого очень бы хотелось. Это слишком сильное чувство. ШБ: В общем, в качестве режиссёра ты мог бы показать всему миру свой взгляд на то, какие они, дети. Потому что люди увидят всё твоими глазами, даже если фильм будет для взрослых. МД: Да. Я много раз испытывал своё сердце, спрашивал себя: «Можешь ли ты сделать серьёзный фильм для взрослых?» Знаю, что я могу. Но не думаю, что это принесло бы мне большую радость. Не думаю. Знаю, что мог бы это сделать, но это не принесло бы мне радости. ШБ: Если выбирать всего один фильм, какой бы ты хотел снять? МД: «Инопланетянин», «Волшебник страны Оз», «400 ударов», великий фильм Франсуа Трюффо. Я люблю «Шейн», с ума схожу от фильма «Убить пересмешника». Сколько бы я ни смотрел эту историю, у меня всегда в горле ком в одних и тех же местах. Ты смотрел? О, давай же я тебе его покажу! Пожалуйста, давай посмотрим вместе. Мы выключим телефоны и просто будем смотреть. ШБ: А дети могут его смотреть? МД: Конечно, они многому научатся. Это фильм о расизме на Юге. О человеке, которого судят за то, что он якобы изнасиловал белую женщину. Там есть несколько тяжёлых сцен, но там всё показано глазами ребёнка. Слушай, этот фильм тебя просто перевернёт! Я так его люблю. Это точно один из лучших фильмов в мире. Хотел бы я снять его. Господи, он такой классный.
Музыкальный талант ШБ: Позволь задать тебе вопрос… Что ж, хочу сказать, что твоя уникальность – в том, что ты талантлив во всём. Это потому, что чернокожие более ритмичны, чем белые? Когда ты говоришь о танце, обо всём этом… Понимаешь, это звучит как будто это так просто, но это же не шутка для белого человека, который не обладает таким чувством ритма. Вот ты говоришь о том, что у вас врождённое чувство ритма, говоришь о том, как танцуют дети в гетто, а ты часто об этом говоришь – и это звучит как нечто естественное… Ты часто видишь, как они танцуют здесь, в Манхэттене? Вот эти парни, которые дают уличные представления? Это что-то невероятное! МД: Это невероятно, и это естественно… у них врождённое чувство ритма, это никто не может объяснить. Это врождённый талант. ШБ: Ты видел, чтобы белые были так же ритмичны? МД: Это просто разное, и я не говорю, что такого не бывает… ШБ: Но чувство синхронности… МД: Стэн всегда говорит, а он всегда ходит в клубы чёрных… он смотрит представления в театре Аполло, и называет это «двойным ускорением». Говорит, чтобы поймать ритм чёрных, он специально общается с чёрными, чтобы уловить вот этот ритм (показывает губами звуки). Знаешь, это то, что сейчас делают рэперы – они занимаются рифмами в этом ритме. В этом всё, в этом врождённом чувстве ритма. ШБ: Рэп отражает их внутреннюю ритмику? МД: Да, да. Можно взять чёрного ребёнка, и у него будет чувство ритма взрослого. Он будет танцевать как взрослый танцор. А это просто врождённое умение, понимаешь? ШБ: Не будем влезать в это слишком глубоко, но традиционно Африка более детски-непосредственная, чем Европа. Европа возгордилась своей изысканностью, парфюмами, индустрией моды. Африку низвели до чего-то «более примитивного», но потому она и намного более естественна, более органична. Люди там всегда были ближе к земле. Получается, они никогда не отрывались от этих природных ритмов? МД: Но как всё это передаётся генетически? ШБ: Не знаю. МД: Возьми шотландского или ирландского ребёнка, поставь в схожие условия, пусть он родится в Африке среди этого… ШБ: Ведь мы говорим сейчас об Элвисе, да? МД: Элвис всегда общался с чёрными. ШБ: Он проникся этим ритмом, да? МД: Да, он проникся им, он хотел научиться так же ходить, он говорил, как чёрный и вёл себя, как чёрный. Мы хорошо знали Элвиса, а с Лизой Марией всегда говорили о том, как… ШБ: Если бы он не был белым, как ты думаешь, был бы у него такой успех? МД: Не думаю. Не думаю, потому что от него бы всего этого ожидали. Помнишь, как Филипс, которому принадлежала студия звукозаписи «Сан» бросил клич, что если он найдёт белого человека с чёрным звуком, он сделает на нём миллион. И тут появляется Элвис Пресли. ШБ: Хорошо, но ты поставил невероятный вопрос: как получается, что это становится врождённым? Сегодняшняя наука не верит в приобретённые признаки. Нельзя же перенести какие-то качества в ребёнка, который никогда не соприкасался с этой культурой. Так что, если у тебя большой талант в музыке, ты можешь передать его Принсу. Но если кто-то научил тебя чему-то, ты это Принсу передать не можешь. Ему придётся самому этому учиться, потому что этого нет в генах. МД: Да, да. ШБ: Когда я сдавал экзамен на звание проповедника (? – N.), после первого курса, чтобы перейти на второй, я проиграл карибскому проповеднику, с которым мы очень дружили. Я проиграл ему где-то 3 очка из 130-ти, и мне сказали: «У него есть чувство ритма, а у тебя нет». Он знал, как надо строить проповедь. И все мои друзья сказали: «Шмули, у него есть ритмика». (оба смеются) МД: Но ты великолепный проповедник. ШБ: Ну, просто у него это было. Я тебе говорил, что чёрные проповедники – лучшие в мире. Они лучшие ораторы. Возьми вот Мартина Лютера Кинга. С ним никто не сравнится… МД: Я плачу, когда слышу его речи. У меня мурашки по коже. ШБ: Или хотя бы Джесси Джексон, или ещё какие-нибудь американские проповедники. Реверенд Флойд, здесь в Манхэттене, его считают лучшим в стране… МД: Но ты так красноречив. Понимаешь, ты рисуешь картины своими словами, заставляешь думать… Ты можешь говорить обо всём. Это блестяще. ШБ: Всё это потому, что тобой движет дух, так же, как детьми. МД: Но где ты находишь такие слова? ШБ: Знаешь, я писал в книге о том, что произошло в пятницу вечером, когда ты приходил ко мне на обед. Это было чудесно. МД: А что случилось? ШБ: Все взрослые принялись за обед, а ты поднялся к детям, чтобы играть с ними в прятки. Ты для них был как Крысолов из сказки, дети сразу за тобой шли. И один за другим взрослые тоже поднимались на второй этаж, на третий. Им казалось, что они что-то упускают, что всем весело, а им нет. Они говорили о политике. Это как крысы следуют за крысоловом, хотя они делали вид, что просто идут проведать детей. МД: Мне понравилось, как твой друг стал с тобой спорить… Мне так понравилось! ШБ: Он очень простодушный, на него потом набросились из-за политических вопросов. Все давали ему советы, что нужно быть пожёстче. МД: Нет, нет. Как бы хотелось быть знакомым с Эдисоном, Эйнштейном и Микеланджело. ШБ: Мы обо всех о них говорим в книге, между прочим. Эдисон был очень непосредственным. МД: Я знаю, я видел, я видел его… как он смеялся, хихикал. Я вижу, на чём он основывается, о чём он пишет. Приятель, это прекрасно, это великие вещи. Мне очень это нравится.
Отношения Майкла с его обвинителем и другими детьми ШБ: Я кому-то сегодня говорил, что то внимание, которое ты уделяешь детям, больным раком, похоже, их исцеляет. Я это видел своими глазами. Ты знаешь, что уделяя внимание ребёнку, можешь его исцелить? МД: Я их люблю. Я люблю их. ШБ: Возможно, дело в том, что ты очень известный человек, и вдруг всё то внимание, обычно направленное на тебя, ты направляешь на кого-то другого, и для него это как луч света. Нельзя отрицать, что встреча со знаменитостью всегда имеет тонизирующий эффект, но иногда этот эффект бывает и губительным. Ты стараешься как-то пользоваться тем, что ты известен, для помощи этим детям? МД: Я очень их люблю. Они все как мои дети. Помню, как мы были в Австралии, в детском онкологическом отделении, и я стал дарить им игрушки. Никогда не забуду одного мальчика, ему было около 11 лет, который, когда я подошёл к его кроватке, сказал: «Удивительно – я просто смотрю на тебя, и мне уже гораздо легче. Это правда». Я сказал: «Что ж, это замечательно». Вот что он сказал, и я этого никогда не забуду. Это удивительно, и это то, что мы должны делать. ШБ: Твоя преданность Гэвину (позднее обвинитель Майкла) впечатляет. Я сейчас говорю об этом на тысячах форумов. Этот случай был одним из самых примечательных, которые я только видел в жизни. То, как ты старался помочь ему и его семье. МД: Он особенный. Прошлой ночью я разговаривал с Гэвином (обвинителем Майкла), и он сказал: «Майкл, ты не представляешь, как мне больно, как больно». Я услышал по телефону, как он плачет, и он сказал: «Я знаю, ты понимаешь, каково это. Это такая ужасная боль». Я сказал: «Сколько тебе ещё предстоит сеансов?» Он сказал: «Может, четыре. Но доктор говорит, что может понадобиться и больше». У него выпали брови, ресницы и волосы. Нам повезло, не так ли? ШБ: Чувствуешь ли ты, что когда ты общаешься с такими людьми, как Гэвин, часть боли их покидает? МД: Конечно. С каждым нашим разговором у него настроение всё лучше. Когда я вчера разговаривал с ним, он сказал: «Ты мне нужен. Когда ты будешь дома?» Я сказал: «Не знаю». Он говорит: «Ты нужен мне, Майкл». А потом он назвал меня папой. Я сказал: «Спросил бы ты у своего папы, хорошо ли называть меня так». Он кричит: «Пап, ладно, я буду называть Майкла папой?» А он: «Без проблем, как хочешь». Дети всегда так. Я счастлив от того, что они так запросто зовут меня папой. ШБ: Ты чувствуешь себя таким универсальным папой для детей, потому что ты способен их любить и ценить так, как не могут другие? МД: Мне очень не хочется, чтобы родители ревновали, а это всегда бывает, и как-то умаляет роль отцов. С мамами не так. Папам я всегда говорю: «Я не стараюсь занять ваше место. Просто стараюсь помочь, хочу быть вашим другом». Кончается тем, что дети влюбляются в меня как в личность. Иногда это доставляет проблемы, но я всегда рядом только для того, чтоб помочь. ШБ: Я задавал тебе вопрос о том, чему родители могут научиться у детей, и ты назвал кое-что: любовь к веселью, простодушие, радость. Каким ещё вещам мы можем научиться у детей? Например, когда ты рядом с Гэвином, чему ты учишься у него? Ты просто помогаешь ему, потому что у него рак? Какой опыт ты получаешь от этого? Ты показываешь, как тебе жаль, демонстрируешь своё сочувствие ребёнку, попавшему в беду? Или ты чувствуешь, что живёшь именно для этого? МД: Я всем сердцем ощущаю, что это то, для чего я живу, и я чувствую, что когда отдаю любовь, меня любят в ответ, а это то, что мне нужно. Я разговаривал с врачами, и с его врачами тоже, и они говорят, что то, как быстро он поправляется, это чудо. Именно поэтому я считаю, что очень важна волшебная сила любви. Он оказался лишён детства, и я думаю, я могу на многое отозваться благодаря своему прошлому. Когда тебе 10, ты вряд ли думаешь о загробной жизни, о том, что тебе придётся умереть, а он много думает об этом. Когда мы с Райаном Уайтом сидели в моей столовой, он сказал матери за столом: «Мама, когда будешь меня хоронить, я не хочу быть в костюме, галстуке». Он сказал: «Не кладите меня в костюме и галстуке. Я хочу быть в джинсах и футболке». Я сказал: «Извините, мне нужно отойти». Я побежал в ванную и там плакал. Представь, 12-летний мальчик говорит своей маме, как его хоронить. Я слышал эти слова. Как же сердце может не отзываться на подобные вещи? ШБ: Поскольку ты был лишён детства, а сейчас стараешься подарить его всем этим детям, ты сам исцеляешься через это? МД: Да. Да, исцеляюсь. Исцеляюсь. Потому что в этом – всё. Мне это нужно, чтобы продолжать жить. Ты видел, что Гэвин написал в гостевой книге о своей шапке? Это трогательная история. ШБ: Я рассказал эту историю всему миру. МД: Мне нравится давать им любовь и гордость тем, что они нужны, что они все особенные. Он прятался, потому что стеснялся, что у него нет волос из-за рака. К нему относились как к изгою, и именно из-за этого он попал сюда, и я уговаривал его снять шапку. Он такой симпатичный мальчик, ему не нужна шапка. Я сказал ему: «Просто ты выглядишь как ангел. Твой голос звучит так, как у ангела. Я считаю, что ты ангел. Чего же ты стесняешься?» (Тут, наверное, что-то пропущено – N.) МД: Да, конечно. Взрослые оценивают меня как артиста и автора песен, как танцовщика, как постановщика шоу. Какой он? Кто он такой? Он странный, спит в кислородной камере, все эти бредовые страшилки, не имеющие со мной ничего общего, придуманные людьми. ШБ: Дети смотрят в самую суть, и они отвечают взаимностью на твою любовь. Я это видел на примере Гэвина. МД: Им просто хочется веселиться, и отдавать любовь, и получать любовь, они просто хотят, чтобы их любили, обнимали. ШБ: Приходится ли тебе отстаивать своё понимание заботы о детях? Было ли у тебя время, когда ты говорил себе: «Всё, ни о ком не забочусь, кроме себя самого. Сейчас сделаю себе массаж, полежу в джакузи. Концерт закончен, подумаю немного о самом себе». Или даже тогда ты думаешь о том, что мог бы сделать для детей? МД: В глубине своей души я всегда их люблю и думаю о них больше, чем о чём-либо другом. Я всё ещё забочусь о Гэвине. Вчера у него была химиотерапия, он слаб, плохо себя чувствует, это просто разрывает сердце. Сердце открыто миру. Думаю, во многом я похож на свою мать. Не знаю, генетически она мне это передала или привила воспитанием. Помню, когда мы были маленькие, она смотрела новости, и даже сейчас ей приходится смотреть новости с платком в руках. Я точно такой же, начинаю плакать, когда говорят о какой-нибудь женщине, которая бросила в озеро двоих своих детей, и один утонул, а другой выжил. Я пригласил знакомых детей, пошёл на похороны, заплатил за них, а я даже не знаю этих людей, но я же слышал эту новость. Вот спрашивается: почему сейчас нет таких людей, как Мать Тереза? Почему больше нет таких, как Леди Диана?.. ШБ: Они прославились тем, что были добродетельными, а ты знаменит и при этом добродетелен, а это очень большая разница. Даже Диана. Диана – хорошая женщина. Я не знал её. Ты знал. У неё было много качеств, приближавших её к святости, она сделала очень много добра. Но при этом ей нравилась жизнь на виду. А ты любишь детей. Почему? МД: Не хочу философствовать, но думаю, что помогать им – моя истинная работа. Думаю, это моё призвание. Мне всё равно, смеются надо мной или судачат. Дети не имеют голоса в обществе, а я думаю, что сейчас их время. Начиная с сегодняшнего дня, их время пришло. Нужно, чтобы мир признал их, чтобы под них издавались законы. И если я могу быть этаким светом, таким пьедесталом, с которого на них лился бы свет, показывающий, кто они есть, высвечивающий важность того, кто такие дети – это всё, что мне нужно. Не знаю, по каким критериям Бог выбирает людей, играет ли Он ими как в шахматы, но Он ставит тебя в определённое положение и настраивает тебя на твою миссию. Иногда я чувствую, что это моё место. Я думаю, какая миссия была у Ганди, у Мартина Лютера Кинга, у Кеннеди, у меня, у тебя. Ты думаешь, все эти люди сделали себя сами или с самого их рождения Бог посмотрел на них и сказал: «Ага!..» - и так загадочно улыбнулся? Ты думаешь, то, что им было предназначено сделать то, что они сделали, произошло само собой через их отцов? Я задаю вопрос тебе. ШБ: Думаю, тут влияет и то, и другое. Великие люди рождаются с потенциалом того, чтобы стать великими. Но это всегда должно как-то проявиться в них, через какой-то кризис или экстраординарное событие. В людях уже есть величие, но событие такого рода помогает им развить его в себе. Величие – это синтез внутреннего потенциала человека, совпадающего с их умением отзываться на вызовы судьбы. И если у тебя нет ответа на вопрос, почему Бог дал тебе такой феноменальный успех, ты начинаешь ослабевать под бременем славы. Тебе нужно нечто вроде зеркала, от которого отражалось бы всё это внимание, весь этот свет, который светит на тебя, и отражалось бы на каком-то более высоком уровне, иначе ты сгоришь от его яркости. Вчера я встречался с девочкой, она сирота. Мама у неё умерла, когда ей было 7 лет, а отца она не знала. Она пришла посмотреть «Король Лев», потому что дружит с (имя не названо) и очень хотела познакомиться с тобой. Поэтому я сказал ей, что подвезу её на этой неделе на пару минут, чтобы вы встретились. МД: О, а кто же о ней заботится? ШБ: Она живёт с бабушкой, у неё есть крёстный, который и привёз её вчера на представление. Крёстный старается по мере возможности водить её на разные спектакли. МД: Детям понравилось шоу? ШБ: О да, им понравилось. Спектакль был замечательным. Школа этой девочки-сироты как раз в нескольких кварталах от твоего отеля. Может быть, я приведу её, чтобы она с тобой сфотографировалась.
Знакомство с Райаном Уайтом и другими детьми, больными раком ШБ: Как звали того мальчика, с которым ты дружил, которого заразили СПИДом при переливании крови? МД: Райан Уайт… Самое тяжёлое для меня… Я отвечу на твои вопросы, но я не понимаю, почему умирают дети. Правда, не понимаю. Думаю, в жизни должна быть такая полоса, когда человеку наиболее вероятно умереть, но не в таком юном возрасте. Когда умирает ребёнок, или когда он болеет, я никак не могу этого понять. Но я слышал, как Райан Уайт, 12-ти лет от роду, за моим обеденным столом в Неверлэнде говорил своей маме, как его нужно похоронить. Он сказал: «Мама, когда я умру, не надевай на меня костюм и галстук, я не хочу быть в этой одежде. Положи меня в джинсах ОшКош и футболке». Я сказал: «Мне нужно выйти на минутку», и убежал в ванную в слезах, я выплакал все глаза. Услышать, чтобы маленький мальчик сказал своей маме, как его надо похоронить. Это причиняет такую боль. Он уже был готов к этому, и когда он умер, его положили в джинсах ОшКош и футболке, и в часах, которые я ему подарил. И я сижу с ним в комнате одни, а он лежит… мне было так плохо, я хотел просто его обнять, поцеловать, сказать, что люблю его, как я делал, когда он был жив. Я заботился о нём, он жил в моём доме. Но видеть, как он лежит в гробу… Я говорил с ним, я сказал: «Райан, обещаю, что сделаю что-нибудь в твою честь на своём следующем альбоме. Я напишу для тебя песню. Я её спою. Я хочу, чтобы мир знал о тебе». И я записал «Gone Too Soon». Это в его честь. ШБ: Как ты думаешь, слышал ли он тебя, когда ты это говорил? Чувствуешь ли ты связь с душами людей, которых ты любил и потерял? Ты всё ещё чувствуешь, что близок им? МД: Да. Да. Да. ШБ: Значит, тебе приходится сталкиваться со смертью тех, с кем ты был близок? МД: Это так больно. Ещё один мальчик приехал ко мне, и был белый, как снег, буквально как снег, как лист бумаги. Он умирал от рака, и он меня любил. Он пришёл ко мне в комнату и увидел мои пиджаки, в которых я снимался в видео, надел их и был на седьмом небе от счастья. Мне сказали, что ему не выжить, что он может умереть в любой день. Я сказал: «Знаешь, я скоро приеду в твой город». Думаю, это был Канзас-сити. «Моё турне начинается через три месяца в Канзас-сити. Мне хочется, чтобы ты пришёл на концерт. Я подарю тебе этот пиджак». Он сказал: «Ты хочешь подарить его мне?» Я сказал: «Да. Но ты должен надеть его, когда придёшь на концерт». Я хотел, чтоб ему было к чему стремиться. Я сказал: «Когда ты придёшь, я увижу тебя в этом пиджаке и этой перчатке» - и я подарил ему одну из моих расшитых стразами перчаток, а я никогда не дарю их никому. Он был на седьмом небе. Когда я приехал, он уже умер, его похоронили в перчатке и пиджаке. Ему было 10 лет. Видит Бог, я знаю, что он старался дотянуть до концерта. ШБ: Ты злишься на Бога за то, что такое происходит? МД: Нет. Просто не понимаю. Как бы хотелось больше знать о той жизни. Знаю, что нам обещана вечная жизнь, небеса. Но зачем страдать, зачем испытывать боль перед тем, как пересечь черту и попасть в этот божественный свет, как бы он ни выглядел? Но что бы это ни было, это, наверное, прекрасно. То, что я рассказал о мальчике, всё так и было. Вот бы тебе увидеть его лицо, Шмули, вот бы увидеть… ШБ: Это история о надежде, правда? Ты дал ему обещание: «Обещаю, что если ты останешься жив…» Правильно? МД: Да, я пытался дать ему, за что ухватиться. Говорили, что он умрёт, а я сказал: «Я знаю, что смогу кое-что с этим сделать». Понимаешь? Мне хотелось, чтобы он смотрел в будущее с надеждой, чтобы продержался, и я сказал: «Надень это на концерт», и он был счастлив. А когда я приехал, он был мёртв. Это убило меня, убило. ШБ: Что ты чувствуешь, попробуй описать это чувство. Что ты чувствуешь, когда рядом с тобой (девочка, больная раком, которую мы оба с Майклом знали)? МД: Люблю её. ШБ: Ты знаешь, что можешь влиять на течение этой болезни, знаешь, что только благодаря тому, что они с тобой, болезнь частично отступает. Знаешь, древние учителя говорили, что с каждым посещением больного ты забираешь 1/60 его болезни. Но мне кажется, что ты забираешь все 50% болезни, понимаешь? Я знаю, что тебе это известно. МД: Да, да. Я люблю, когда люди… Я не люблю видеть, что кому-то больно, что кто-то страдает, особенно дети. ШБ: Но ты чувствуешь, что тебе дан дар исцелять? Или это просто потому, что ты известны
Сообщение отредактировал Марина - Суббота, 10-03-2012, 16:10
Из книги "Defending a King" Некоторые цитаты и отрывочки из книги Карен Мориарти "Defending a King". Для тех, кто не в курсе: это книга, написанная на основе рассказов телохранителей Майкла и некоторых других его знакомых и приближенных; в основном фокусируется на последних годах. Большая часть изложенного материала известна из других источников, но некоторые детали эксклюзивные. Я выписывала просто то, за что глаз зацепился.
О том, как Майкл передвигался, когда вернулся в Лас-Вегас в 2006:
"Барон был водителем мистера Джексона и вторым человеком, к которому тот обращался за поручениями. Майкл ("Майк") был водителем второй запасной машины, которая обычно ехала за машиной босса и везла "достаточно оружия и устройств, чтобы обеспечить маленькую войну". Машина с оружием перевозила огнестрельное оружие, переносные пулеметы, тысячи патрон, "Тазеры", устройства против слежения и бронежилеты для охраны".
Охрана всегда была вооружена. Все маршруты, которыми будут провозить Майкла, предварительно проверялись, все номера отелей тщательно обследовались на предмет жучков и скрытых камер. Зеркала завешивались. У дверей устанавливались камеры наблюдения.
"Мистер Джексон дошел до того, что телохранители стали для него как мебель - всегда под рукой, рядом на случай, если понадобятся. Он научился игнорировать их присутствие ради своего внутреннего комфорта и свободы передвижения, даже если свобода эта ограничивалась маленьким помещением вроде номера отеля. Отсутствие взаимодействия с охраной было для него просто адаптивным поведением, а вовсе не снобизмом или признаком пренебрежения".
Майкл почти не пользовался парадными входами, заходил обычно через кухни и черные ходы, чтобы не собирать толпу. Общественный транспорт исключался, хотя Майклу хотелось прокатиться в метро. "Когда мистер Джексон порой говорил что-нибудь в духе того, что однажды он просто заявится в бар и закажет напиток, телохранители молча переглядывались, как если бы их босс был ребенком, который говорит, что однажды станет астронавтом и полетит на луну".
"Мистер Джексон был явно озабочен вопросом безопасности и часто удивлял охранников собственным участием. Они замечали, как он обходит дом в 3-4 часа утра. Мистер Джексон лично проверял, что двери заперты, даже хотя знал, что вооруженная охрана контролирует территорию круглосуточно. Охранники, бывало, вздрагивали, стоя в темноте у бокового выхода, когда ручка двери вдруг поворачивалась. "Это наш босс", - говорил один охранник другому. Они улыбались, как если бы проверяющий дверь был любимым напуганным ребенком".
"В Лас-Вегасе мистер Джексон требовал от своих телохранителей, чтобы те приносили ему большие цели со своих регулярных тренировок по стрельбе - для демонстрации навыков и прогресса. Это поведение босса было похоже на то, как он отрабатывал движения с танцорами во время подготовок к концертам, тактично побуждая каждого танцора улучшать навыки и стремиться к идеалу. Каждый из охранников приносил босу свою цель для инспекции - как школьник приносит папе дневник. Майкл хотел чувствовать, что он и дети в безопасности в их руках. Когда стрельба у них проходила удачно, они бывали очень горды. Босс с энтузиазмом хвалил их".
"Однажды вечером, когда они ехали по шоссе, мистер Джексон велел Джеймсу остановиться у обочины. Водитель остановил машину, как было приказано. Тогда мистер Джексон объяснил своим телохранителям, как много для него значат его дети. Он взял с охраны слово, что они будут защищать его детей любой ценой".
"По прошествии первых недель после того, как Уильямс, Джеймс и Гарсия были наняты, мистер Джексон в основном общался с ними в свободной дружелюбной манере, обмениваясь шутками и историями, как будто они были приятелями. Но временами он становился тихим и отстраненным. Поначалу охранники думали, что отчужденность - это заносчивость вследствие славы, но со временем они поняли, что мистер Джексон страдает от приступов тревоги, одиночества и горы проблем, связанных с его непростой финансовой ситуацией и запятнанным имиджем. Иногда он по нескольку дней не покидал своей комнаты. Возможно, в это время он общался с детьми, так как телохранители наблюдали, что для них его доступность и любовь не зависела от обстоятельств, но от всех остальных он закрывался".
"Охрана ценила внимательность своего босса. Поскольку мистер Джексон понимал, что люди работают на него ежедневно по много часов, он часто сам выносил им тарелки с едой и бутылки воды. Охранники знали, что такое поведение необычно для клиента, и очень ценили чуткость и доброту своего босса. Мистер Джексон часто спрашивал Уильямса, Джеймса и Гарсию об их семьях и слушал их рассказы с неподдельным интересом. Он всегда желал им всего наилучшего и говорил теплые слова. "Храни вас Бог", - часто повторял он. Мистер Джексон даже купил для дочки главы охраны ее первый сотовый телефон - незабываемый подарок для благодарной девочки".
У дома, арендованного Майклом в Вегасе, всегда собирались фанаты. Часто соседи, недовольные наличием посторонних, вызывали полицию. "Иногда, замечая из окна, как полицейские общаются с его фанатами, мистер Джексон наблюдал за развитием ситуации с явным участием. Несколько раз он велел охранникам отправиться на место разборки и убедиться, что с фанатами все в порядке. Он всегда очень опекал и защищал своих поклонников, и охрана, следуя его указаниям, всегда следила, чтобы его почитателям не угрожала потенциальная опасность".
"Каждый день в доме играла классическая музыка... Мистер Джексон, не раз заявлявший о своей любви к книгам и знаниям, читал при каждой возможности. Охранники видели, как их босс читает Библию почти ежедневно; также его интересовала история, искусство, научная фантастика и биографии".
"Охранники Уильямс и Джеймс соорудили для мистера Джексона большую танцевальную студию в комнате рядом с гаражом. Все его телохранители были поклонниками его музыки, и даже слышать его пение и танцы через стену было "счастьем и почестью". Они так и не привыкли к удивительности происходящего, даже хотя мистер Джексон практиковался почти каждый вечер. Только заслышав музыку, охранники уже знали, что вскоре последуют звуки его танцевальных шагов. Они часто переглядывались с понимающей улыбкой, которая означала: "Это наш босс, Король поп-музыки!"
"Однажды, когда мистера Джексона везли домой, он заметил на углу улицы молодую девушку. Машина проезжала неблагополучный район Вегаса. "Интересно, все ли у нее в порядке, - произнес мистер Джексон с заднего сидения. - Почему она одна здесь так поздно ночью?" - "Она проститутка, сэр", - объяснил Уильямс через плечо. Мистер Джексон, казалось, сначала был шокирован, а затем ответил с нотой удивления в голосе, что она выглядела достаточно хорошо, чтобы взять ее домой. Охранники были уверены, что босс "знает, что такое проститутка, просто в Вегасе они не похожи на обычных проституток". Но первое, о чем подумал мистер Джексон, была безопасность женщины".
"Однажды Майкл с детьми выходили с шоу через заднюю дверь, где поджидал папарацци. Он успел сделать несколько фото. Мистеру Джексону, понятное дело, это не понравилось. Фотограф бросился бежать, телохранитель погнался за ним, догнал и отобрал камеру. Мистер Джексон вздохнул с облегчением, но для телохранителя приключение только началось. Вскоре после этого случая к нему домой пришли пять полицейских. Оказывается, папарацци подал в суд и заявил об увечьях в результате инцидента. Подумав, что раз дело дошло до властей, правильно будет уведомить мистера Джексона, охранник робко доложил боссу состояние дел. Полиция грозилась получить ордер на обыск дома Майкла Джексона. "Чего он хочет?! Чего он хочет?! - стал спрашивать Майкл с паникой в голосе. (По понятным причинам обыск вызвал болезненные ассоциации). - Узнайте, чего он хочет, пожалуйста. Что потребуется, чтобы прекратить дело?" Через адвоката папарацци узнали, что тот запросил 50 000$. Понимая всю наглость и абсурдность требования, охранник, тем не менее, доложил о нем мистеру Джексону. "Заплатите ему!" - велел босс. Так дело было разрешено". - Это как пример исков, в которых был замешан Майкл, и того как и почему они разрешались :(
Еще пример неоправданных, но вынужденных расходов: Для сопровождения Майкла с детьми из аэропорта наняли машину. При инспекции охрана заметила камеры, встроенные в зеркала, которые водителю не разрешено было отключать. Чтобы не задерживать Майкла, его с детьми отвезли в этой машине, но потом ее пришлось оставить у дома на несколько дней, пока не прибыл работник компании, который имел доступ к камерам и мог стереть запись. В итоге вместо нескольких часов аренды компания выставила счет за несколько дней. Хотя оплата шла со счетов Майкла, он о таких вещах даже не знал, его не беспокоили "по мелочам".
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
МД: Думаю, это то, для чего я живу, потому что у меня всегда было стремление отдавать и помогать, облегчать страдания людей тем или иным образом. ШБ: У тебя это было и тогда, когда ты был просто мальчиком по имени Майкл Джексон? МД: Да.
Отец Принса и Пэрис
МД (Принсу): Принс, что смешит папу? Принс: «Три урода». МД: Правильно. Я их люблю. Глядя на толстяка, я просто пищу от смеха. Я вожу кассету с «Тремя уродами», куда бы ни поехал. Они делают меня счастливым. Всю жизнь их смотрю. ШБ: Что в них такого? То, что они могут бить друг друга, но при этом никому не больно, и всё только смешно? МД: Да. Кёрли – убийца. Помнишь, Кёрли – это толстый, правильно, Принс? (Принс начинает скакать по комнате, изображая Кёрли). Да, ему тоже они нравятся. Как я их люблю! ШБ: Ты хохочешь, глядя на них? МД: Да, я просто пищу! Я везде их с собой вожу. Они делают меня счастливым. Я их люблю. Всю жизнь их смотрел. Принс: Папа, я хочу посмотреть Питера Пэна. МД: Я тоже. Принс: Хочу пойти на рыбалку. МД: Мы как-нибудь пойдём на рыбалку, при условии, что каждую пойманную рыбу будем тут же выпускать в воду. ШБ: Не кажется ли тебе, что, возможно, в награду за то, что ты делаешь для детей, Бог проявил к тебе большую милость, дав двоих действительно незаурядных детей, привязанных к тебе… что среди людской подлости и злобы Бог сделал тебе два таких исключительных подарка? МД: Хорошо, если это так. Думаю, они действительно подарки. Думаю, все дети – это подарки. ШБ: Ты стал ещё больше любить детей после того, как у тебя появились Принс и Пэрис? МД: Люблю их точно так же и ещё больше. Мне трудно сказать «мои дети», потому что у меня нет чувства собственничества по отношению к ним. Моя бывшая жена Лиза сильно меня подкалывала на этот счёт, потому что она всегда заботилась о своём, а не о чужом. Я знаю, что их будущее будет совершенно другим, если мы будем делать то, что собираемся (имеется в виду наша инициатива приоритета детей). Приходит время, когда можно сказать: «Ты, именно ты для меня важен. Это твой день. Не Рождество, когда мы празднуем рождение Христа. А то, что касается нас с тобой. Я дарю тебе свою любовь». Вот в чём будет разница. Я люблю своих родителей. Считаю маму святой. Она… она не от мира сего. Она невероятно чудесная. Я не могу сказать о ней ничего плохого. Хорошо бы было, правда? ШБ: Значит, первое, что бы ты хотел, чтобы узнали Принс и Пэрис, до того, как они выучат буквы и научатся одеваться самостоятельно, - ты хочешь, чтобы они знали, что папа их любит. МД: Да, да. Взять их за руки, посмотреть в глаза и сказать: «Я люблю вас». Они запомнят это на всю жизнь. Я каждый день говорю это Принсу и Пэрис. ШБ: Это то, что никто не сможет у них отнять. Это начало любого знания – знать, что тебя любят. МД: Любят, истинно любят… Брать их за руки, потому что прикосновение для детей очень важно, и их нужно обнимать, каждый человек это знает. Но не каждый знает, какая в этом сила.
Дух игры
ШБ: Расскажи мне что-нибудь об играх. О том, как ты любишь бросаться водяными шариками. МД: Водяными шариками? ШБ: Да, в Неверлэнде. МД: Думаю, лучший способ растопить лёд между тобой и кем-то, кого ты плохо знаешь, это поиграть с ним. Игра сближает быстрее, чем что-либо другое. После пожатия рук до открытого разговора дойти труднее, чем после совместных игр. Думаю, это лучший способ, и думаю, что сломать лёд легче с помощью хорошего боя водяными шарами, когда вы вместе бегаете, катаетесь на велосипедах, смотрите друг на друга смеясь, улыбаясь – это лучший способ сразу по-настоящему узнать человека. И люди понимают, что ты весёлый и простой, а они тоже ассоциируются у тебя с весельем. Думаю, это важно, не так ли? ШБ: Да. Но мне бы хотелось, чтобы ты описал эти игры. У тебя в Неверлэнде есть крепость для сражения водяными шариками, вы разбиваетесь на две команды. Когда мы гостили там, то не играли в водяные бои, помнишь, потому что шёл дождь? МД: У нас две команды, красная и синяя, мы сражаемся друг с другом. Существуют водяные шарики и пушки, из которых можно стрелять водой на шесть футов в любую сторону, а также пистолеты, заряжающиеся шариками, и кнопки, стреляющие струями. И если красная команда добирается до синей, нажав на свою кнопку три раза… Красная команда может отключить синюю, но для этого надо забежать ей в тыл и отключить воду, и тогда мы их обрызгиваем. Когда я говорю о струях, это как оросительные установки, фонтанчики, это как будто везде включается душ, и тебя просто окатывает водой. Кто первый нажал на кнопку три раза, тот победил. А проигравшему приходится сесть одетому на эту круглую штуку, а вы толкаете этот шар, и он падает в воду. Все промокают до нитки, а потом идут в бассейн и прыгают туда прямо в одежде. Так что проигрывать тоже очень весело. ШБ: Значит, когда в Неверлэнд приезжают гости, вы часто разбиваете лёд с помощью боёв водяными шариками. Дети играют со взрослыми? МД: Со взрослыми. ШБ: И как они это воспринимают? Часто ли приходится видеть, как серьёзные люди вдруг преображаются? МД: О, им это нравится! Они смеются, снимают всё на видео, а когда все обсыхают и садятся обедать, мы смотрим видео на большом экране, и все хохочут, понимая, как это было весело. Это удивительно. ШБ: Играете ли вы таким образом с крупными деятелями шоу-бизнеса? МД: Нет… да… кое-с-кем из кинобизнеса, например, с Кэтрин Бирн или Стивеном Спилбергом… у нас были грандиозные бои. ШБ: А дети, больные раком, играют? МД: Иногда мы играем на лугу. Мне больше нравится в крепости. Там мосты. Приходится по ним бегать, а это так весело. ШБ: Расскажи ещё что-нибудь в этом роде. Предположим, ты на встрече с представителями Сони или какой-нибудь встрече с представителями мира кино, во всех этих корпоративных сковывающих движения костюмах. Удавалось ли тебе когда-либо растопить лёд на серьёзных переговорах благодаря твоей ребячливости? Они все такие строгие, в голове одни цифры. МД: Ты не представляешь. Ты не знаешь, какой я глупый. Каждый раз, когда я оказываюсь на подобных встречах, где все такие подтянутые, я постоянно смеюсь, не могу сдержаться, и приходится постоянно извиняться, и мой адвокат смотрит на меня и говорит: «Простите. Иногда на него находит». Потом все начинают смеяться, и в конце концов всем становится весело и легко, потому что иногда люди напускают на себя слишком серьёзный вид, а мне нравится, когда всё проходит в более непринуждённой обстановке. Ничего не могу с собой поделать. Правда, не могу. ШБ: Когда ты так поступаешь, помогает ли это растопить лёд? Становятся ли люди ближе, легче ли проходят серьёзные переговоры? Чувствуют ли люди, что они чересчур серьёзны, когда такое происходит? МД: Думаю, да. Думаю, у людей много общего, мы правда все очень похожи. Можно видеть во всём смешную сторону, смеяться над одним и тем же. Это и объединяет человечество. Мы действительно все похожи. Все. ШБ: Смеясь, нам легче всего найти друг в друге нечто общее? МД: Смеются все одинаково, правда? Мы действительно все одинаковы. Я часто это наблюдал. ШБ: А как насчёт розыгрышей и тому подобном? Помнишь Майкла Штайнхардта в зоопарке? Он был одним из лучших менеджеров на Уолл Стрит, но прославился тем, что вылил ведро воды на одного слишком серьёзного парня. Он был легендарным шутником. Штайнхардт, мой хороший друг, известный еврейский филантроп и основатель фонда «Израиль по праву рождения». Он очень любит животных и имеет собственный частный зоопарк. МД: Да ты что? Разводить людей - это же моё самое любимое занятие! Я люблю это делать, но боюсь, что некоторые разозлятся, хотя иногда мне плевать. Но я всё время это делаю. У меня есть бомбы-вонючки и водяные шары. После съёмок каждого видео, в последний день съёмок весь павильон воняет тухлыми яйцами, и всё превращается в веселье, потому что все знают, что я этим занимаюсь, когда заканчиваются съёмки. А я ухожу. Мне нравится. ШБ: Бывает ли, что очень серьёзные люди становятся более простыми, когда это происходит? МД: Да, они потом рассказывают, как было весело. Это же радость. ШБ: Помнишь, в пятницу вечером одной из моих гостей была женщина лет сорока, большая шишка. На неё работает около ста человек. Но какую цену она за это платит? У неё нет семьи, нет детей. Она говорит, что у неё нет времени на свидания. Я сказал: «А как насчёт пятничных вечеров?» «Что ж, - сказала она. – Мне стыдно признаться, но обычно я в офисе до 11-12 ночи, и даже по пятницам». И вот она пожертвовала своей личной жизнью, чтобы развивать этот большой бизнес. Что бы ты сказал таким, как она? МД: Я бы хотел показать им удивительные вещи, которые они упускают, попросить их быть не слишком серьёзными, не такими трудоголиками, даже несмотря на то, что я сам трудоголик. Но иногда нужно уметь остановиться и повеселиться. Нужно веселиться, потому что однажды… срок нашей жизни на этой планете может быть очень ограничен, и я думаю, что настоящая семья, чудесные воспоминания, отношения с детьми – это самые ценные сокровища. У меня были чудесные времена. Когда мне грустно, я вспоминаю хорошее, и мне становится лучше. Иногда я делаю это в постели ночью, когда я недоволен собой. Я концентрируюсь на мысли о чём-то прекрасном, о каком-то замечательном событии, и чувствую, как в моём теле происходит какая-то химическая реакция, как будто я снова это переживаю и наслаждаюсь моментом. Меня может расстроить, если какой-нибудь идиот – хуже, чем те «Уроды» – полный идиот напишет обо мне какую-нибудь чушь, совершенную неправду, абсолютно не соответствующую тому, что случилось на мероприятии, на котором я присутствовал. Я очень злюсь, но стараюсь не злиться, потому что этим я причиняю боль сам себе. И я начинаю представлять, как я лечу по воздуху, а ветер бьёт мне в лицо. Я это испытал в Африке. Я поднялся в вышину, и был там так счастлив, я летал – думаю, это одно из лучших испытанных мной ощущений. Это свобода. Это счастье. Думаю, это квинтэссенция счастья. Это высшая степень радости. ШБ: Ты когда-нибудь, закрыв глаза, представляешь себя перед толпой обожающих тебя фанов? Это помогает? МД: Я люблю огонь, волшебство ощущения, когда ты можешь управлять аудиторией, люблю это чувство. Но это не сравнится с ощущением полёта. Или с тем, как ты смотришь на панораму какого-то живописного места, красивого до слёз. Я плачу. И говорю: «Спасибо». Смотришь на небо, а там облака оранжевого и пурпурного оттенка. Боже, как это красиво. Я сразу начинаю молиться. Я стараюсь оставить в памяти как бы снимок этого момента, потому что хочу его запомнить. ШБ: Как ты молишься в такие моменты? МД: Боже, как это красиво. Спасибо, что создал небо и землю такими прекрасными. Может, кто-то не понимает и не ценит этого, а я понимаю. Спасибо, большое спасибо. Вот так я говорю. Бывало, я обращаюсь к человеку рядом: «Посмотри, какое красивое небо!» А он: «Да, красиво». И я думаю: «Наверное, со мной что-то не так. Почему я это вижу, а они нет?» Почему для меня это так ценно, а для них нет? В Париже я был в музее, и клянусь, мои телохранители свидетели того, что со мной случилось – им пришлось меня поддерживать. Я разрыдался, и леди, которая нам всё показывала, спросила: «Что с ним?» А они сказали: «На него слишком действует то, что он увидел».
Розыгрыши
ШБ: Расскажи ещё о своих розыгрышах. МД: Однажды я взял целую бутылку скотча, налил из неё себе в стакан на серьёзной встрече и выпил залпом. Проглотил и стал тяжело дышать, и все замерли. А в бутылке была вода. Они помирали со смеху. Мне нравится такое вытворять. Я их всех сделал, Шмули. Они же думали, там водка. ШБ: Как-то я был в гостях у брата в Лос-Анджелесе. Мы с Дебби тогда ещё встречались. Дебби приехала в мой дом, потому что мы хотели пожениться, и хотели получить благословение моего отца, мы ведь придерживаемся традиций. Мой отец – он с ближнего востока – посмотрел на Дебби, а ей было всего 19, и мне 21. Я очень рано женился. МД: Я бы тоже так хотел. ШБ: Я всегда говорю, что лучше жениться на подходящем человеке в неподходящее время, чем наоборот. Ну так вот. Ты знаешь этот самый острый перец, такой маленький красный. Мой брат, большой шутник, сказал Дебби, а она была такая милая, доверчивая: «Попробуй!» Она спросила: «А он не острый?» Он говорит: «Нет, это сладкий». Дебби берёт два и кладёт в рот. Краснеет, багровеет, потом синеет, и говорит: «О Боже, воды!» Брат говорит: «Вот вода», и даёт ей, а она выпивает до дна. А там была водка. Неразбавленная. Вот так она впервые встретилась с моей семьёй. Дебби не умеет пить. Она даже вино редко пьёт. Тогда она чуть не отдала концы. МД: Смешно. ШБ: Дебби очень наивно-простодушная. А расскажи о каких-нибудь своих розыгрышах? МД: Я хулиганю. Расскажи, Фрэнк. Фрэнк: Шмули, мы ездили на юг Франции за музыкальной наградой. Жили в номере с видом на океан. Прекрасный вид. Внизу люди едят в ресторане, в элегантных галстуках, костюмах, такие великолепные. Едят. Было где-то 7:30-8 вечера, и ещё было светло. Мы посмотрели друг на друга, и у нас появилась одна и та же мысль. Мы бросили (тут неразборчиво, потому что Майкл и Фрэнк смеются)… И на столе – потоп. Мы так хохотали, что чуть не умерли. Они встали и ушли. В ту же ночь, часа в 4 утра, вышли люди встречать рассвет. Они пели. А мы взяли ведро воды и ждали, когда они подойдут ближе. Мне нравятся такие штуки. Они так и не поняли, откуда это на них вылилось. МД: Было так смешно. ШБ: Тебя когда-нибудь ловили? МД: Нет. Я попросил одного из моих постановщиков раздобыть для меня лазерную указку вот такой длины (показывает рукой), она светит на несколько миль вперёд. Люди, бывало, шли несколько кварталов в сопровождении этой красной точки. Мы везде такое делаем. И здесь, в «Четырёх сезонах». Вызывали полицию, стучали в двери. Года четыре назад. Мы светили в чей-то номер, это было так весело. Я спрятал эту указку, потому что не хотел, чтоб её отобрали. Пришла полиция, мой охранник с ними поговорил, позаботился обо всём. Я не знаю, что он там сказал. Да ладно, надо же немножко поразвлечься. Нам нравятся шутки с водой. Фрэнк: Однажды мы были в отеле… МД: В Южной Америке, да? Фрэнк: Мы приспосабливали мусорное ведро, полное воды, так, чтобы человека, открывающего в дверь, окатывало водой. МД: Я это обожаю. Фрэнк: Мы стучали в двери и убегали. Человек открывает дверь. Бах! Вода. ШБ: И это в отеле? Это та самая история про Южную Америку? МД: Тогда было другое. Там люди любят выходить позагорать на балконы, прямо под тобой, без одежды, или вешают на перила своё бельё. Трусы сушатся на солнце, а тут – бум! И всё облито водой. Мне так это нравится, очень нравится. Мне это доставляет огромное удовольствие. Фрэнк: Там были девушка с парнем, и девушка была топлес. Мы перегибаемся и видим их, и вдруг – бах! МД (смеясь): Кайф когда попадаешь, а когда они отпрыгивают, меня это убивает. ШБ: И тебя поймали только однажды с той лазерной указкой? Где она, кстати, сейчас? МД: В кладовке где-то в Калифорнии. Надо бы найти. Надо бы везде её возить. Она светит на мили. Куда бы ты ни пошёл (Майкл показывает в окно на здания), везде за тобой следует красная точка.
Следование Золотому Правилу в отношении с каждым человеком
ШБ: Давай вернёмся к справедливости. Встречая столько случаев несправедливости, когда людей убивают, и убийцу не находят, когда о тебе пишут всякий бред и людям это нравится, их поощряют к такой реакции – как после этого ты продолжаешь верить в справедливость?
МД: Я не верю в справедливость. Я верю в неё, но не верю, что…
ШБ: Ты не веришь, что праведники будут вознаграждены, а грешники наказаны? В то, что хорошие люди будут процветать, а злые потерпят неудачу и пойдут ко дну?
МД: Всё это придумано людьми. Думаю, что зло живёт в сердце человека. В этом мы с тобой, наверно, не сойдёмся. Не думаю, что где-то сидит дьявол и манипулирует нашими мыслями. А меня этому учили.
ШБ: Иудаизм не верит в дьявола. Так что мы не очень-то расходимся в этом. В чём у нас расхождения – так это в вере в то, что люди, творящие зло, в конце концов усваивают зло до такой степени, что оно становится неотъемлемой частью их природы. Начав с того, чтобы делать зло, они в конце концов становятся злом. Известный еврейский философ по имени Маймонедес сказал: «Привычка становится второй натурой», и человек становится одним целым с тем, что он делает. Люди становятся злом. Нет никакой надежды для таких людей, как Гитлер. И никто, даже ты, не мог бы его исправить. Он зло до мозга костей.
МД: Я думал о том, что дьявол очень зол. Он присутствует и в этой комнате, и во всём том зле, которое творится в мире. Дьявол страшно занят. Посмотри, как часто люди стали становиться геями, посмотрите на женщин-лесбиянок. Думаю, дьявол – сам человек.
Что касается упоминания о геях, думаю, Майкл не столько выражал собственную точку зрения, сколько перефразировал то, что обычно говорят люди, которые всё сваливают на дьявола. На самом деле, Майкл никогда не делал никаких гомофобных заявлений, это было бы совсем не в его характере. Он не судил людей за это.
ШБ: Как могут люди сохранить веру в справедливость в таком жестоком мире?
МД: Надо следовать Золотому Правилу. Будь добр к своим соседям, люди их так же, как любишь себя, поступай так же с другими, как хотел бы, чтоб поступали с тобой…
ШБ: Как бы себя чувствуешь, когда видишь, что люди мирятся с жестокостью? Ты испытываешь гнев? Говоришь ли ты, что нет никакой справедливость, просто люди злы?
МД: Я сержусь, да. Но я знаю, что так происходит во всём мире. Это является темой моего мирового шоу: будь добрее, исцели мир. Давайте уйдём отсюда другими. Давайте любить. Это как пойти в церковь, но я не проповедую. Я говорю через музыку и танец. Мэрилин Мэнсон на сцене говорит: «Убейте Бога… возьмите свою Библию и порвите…» Но пресса на него не нападает! А он и грудь себе цепляет, как у женщины…
ШБ: Значит, когда ты видишь, что недобрые люди процветают, ты обращаешься к Богу со словами: «Не могу понять, почему это так»?
МД: Нет, я знаю свои чувства.
ШБ: И что ты делаешь в такие моменты?
МД: Я верю, что в мире есть добрые люди, и верю, что с ними Бог. Не верю в то, что Бог наказывает. Не верю, что он сидит наверху и рассуждает: «Ты хорош. Но я собираюсь тебя испытать». Я бы сам такого не сделал.
ШБ: В иудаизме вообще нет веры в ад. Там есть вера в наказание ради очищения, но Бог не проклинает.
МД: Правда? Думаю, это прекрасно, потому что нас научили верить в дьявола, Люцифера, и в геенну огненную, откуда нельзя восстать и быть справедливо судимым. В нашей беседе мы подбираемся к важному выводу. Иисус посылает одних людей налево, а других – направо, и когда наступит конец света, всех те, кто слева, поглотит бездна, и они умрут навечно.
Это как-то несправедливо, не так ли? В мире много прекрасных, добрых людей, не важно, какое у них вероисповедание, не важно, какая раса. Если бы существовала такая вещь, как по-настоящему справедливый небесный суд, не думаю, что Гитлер смог бы проворачивать свои дела так долго, как он это делал. А есть люди, которые говорят: «Это для чего-то было нужно, для того, чтобы показать миру, что это никогда не должно повториться». Какая чепуха! Разве для того, чтобы научить мир, нужна была смерть миллиона детей? Я не куплюсь на такое. Люди смирялись с тем, что происходило.
ШБ: Когда-нибудь я договорюсь с Эли Визелем, чтобы он показала тебе Освенцим, где умерло столько детей. Это мучительно. Но тебе надо прочесть его книгу «Ночь». Эта книга – одна из важнейших книг, написанных в 20-м веке. Ему было 16, когда он попал в Освенцим. Он один из самых знаменитых людей, выживших в Холокосте.
МД: Он вызывает не жалость, он в какой-то степени как Мандела.
ШБ: Значит, ты не веришь в справедливость? Ты слишком часто видел, как её извращали, чтобы поверить в неё?
МД: Я верю, что справедливость должна быть, но не верю в справедливую систему. Вот что я хочу сказать. Ты видишь, что происходит в мире, и как люди смиряются с этим.
ШБ: Хорошо ли живёт большая часть хороших людей, которых ты знаешь?
МД: Вполне.
Мысли о стремлениях, успехе и честности
ШБ: Как ты думаешь, могут ли амбиции быть хорошей вещью, коль скоро человеком не движет беспощадность, зависть и ревность?
МД: Да, если они никому не вредят. Быть амбициозным замечательно. Хорошо быть в курсе того, как работает наше сознание, куда направлена сила наших мыслей, и что мы сами творим обстоятельства своей жизни. Хорошо знать о том, какой силой обладает наше сознание. Ведь когда мы рождаемся, нам не дают никаких инструкций. Каждому приходится самому искать истину в жизни, а по мере того, как ты учишься, удивительно осознавать открывающиеся перед тобой возможности.
ШБ: Значит, вместо того, чтобы подавлять амбиции своих детей, ты их поощряешь?
МД: У них уже есть стремления. Остаётся проявить волю, чтобы достичь их.
ШБ: Ещё одно. Поговорим о честности. Одна из самых непосредственных черт ребёнка – честность во всём. Иногда тяжело говорить своим детям правду. Но они всегда называют вещи своими именами. Особенно пока они ещё не такие взрослые, чтобы научиться лгать. Если ты толстый, они скажут, что ты толстый. Если ты уродлив, они скажут, что ты уродлив. Если от тебя воняет, они скажут, что от тебя воняет. Всегда ли это хорошо, или надо быть более дипломатичным?
МД: Думаю, детей надо учить быть добрыми, учить тому, что иногда можно задеть чувства другого человека. Мы с Принсом вчера были на студии. Один из музыкантов, с которым я работаю, очень толстый, и Принс сказал: «У него живот как шарик». Я сказал: «Принс, это так. Но когда ты его увидишь, не говори ему об этом, потому что он может заплакать». Он сказал: «Хорошо, обещаю». Просто покажите ему, что нельзя причинять людям боль.
ШБ: Хорошо, но как же быть с тем, что детей надо учить говорить правду? Ты не говоришь Принсу, что он неправ, потому что ребёнка нельзя заставлять лгать. Просто надо сказать, что иногда лучше сдержаться и не сказать правду. Ты ведь не сказал Принсу: «Он всё равно красив. Он не толстый».
МД: Нет, не сказал.
ШБ: Значит, важно говорить правду. Предположим, что у тебя работает музыкант, который делает всё очень медленно и задерживает выход альбома. Что бы ты сделал?
МД: Как раз такие у меня были скрипачи. Одна женщина играла неритмично, и я сказал: «Пусть сегодня играет. Но завтра мы её уже не пригласим», и ей просто не сказали прийти завтра. Мы сделали это без скандала.
ШБ: В общем, тебе приходится сталкиваться с такими трудностями, и в них ты ведёшь себя честно, стараясь никого не обидеть.
МД: Никого обижать нельзя.
ШБ: Значит, ты знаешь способ, как оставаться честным и при этом не ранить чувства людей?
МД: Несомненно. Я не хожу на кастинги к своим фильмам (Майкл всегда называл свои видеоклипы «короткометражными фильмами»), особенно если на роли выбирают детей. Не хочу стоять там и говорить: «Ну-ка, посмотрим, на что ты способен», - и потом они выкладываются, а им не перезванивают, и они говорят: «Майкл Джексон меня отверг». У меня есть люди, которые снимают всё на плёнку, а я смотрю их дома и выношу решение. Не выношу их отчаяния, когда я вынужден им отказывать. Мне всегда приходится поступать вот так.
ШБ: Так что честность играет большую роль в твоём воспитании Принса и Пэрис.
МД: (обращаясь к Принсу) Принс покакал. Его штанишки полны какашек. Не надо класть это на головку. У нас есть специальный совочек. Не надо на головку
ШБ: Кстати, помнишь, я говорил, что у Пола Маккартни, наверное, самая большая коллекция мультфильмов? Ты говорил, что великие артисты детски-непосредственны.
МД: Да, да. Он любит мультики и относится к ним очень серьёзно. Он их коллекционирует. Моя коллекция уже больше, чем у него. У меня в видео-библиотеке много полок с кассетами, потому что я люблю мультики. Для меня это как убежать в другой мир, в мир мультфильмов.
ШБ: Поговорим о твоём успехе. Говорил ли ты себе когда-нибудь: «Мне повезло, это дар от Бога, это не моё. Это божественный дар. У меня нет права этим гордиться»?
МД: Да. Меня часто спрашивают, как я ещё не сошёл от всего этого с ума. Гм, ну потому что это явно не от меня. Это не как у Микеланджело. Его касалось божественное вдохновение. Это был дар. Думаю, в чём-то можно преуспеть. Но бывает, что даётся настоящий талант, талант гения.
ШБ: Люди, склонные осуждать, обычно ограниченные. Они ко всему придираются. Как можно быть такими узколобыми, когда нам дано так много, Майкл? По мере того, как мы взрослеем, растут наши тела, но ума иногда, кажется, становится даже меньше. Чувствуешь ли ты, что у детей сердца больше, чем у взрослых? В чём же причина того, что они уменьшаются?
Почему твоё сердце не уменьшилось? Чем более известны становятся люди, тем меньше остаётся в их сердцах любви, потому что они всё больше сосредотачиваются на своей персоне. Что заставляет людей большого ума становиться ограниченными, мелочными? Дело в том, что они чувствуют себя обманутыми. Они чувствуют, что не о том они мечтали, и они начинают защищаться тем, что осуждают, перестают размышлять. Что принижает людей и почему ты не стал ниже? Почему с ростом популярности ты не стал более самовлюблённым? Почему тебе не наплевать на остальной мир? У тебя есть вертолёты и личные самолёты. Как получилось, что обычные дети играют такую роль в твоей жизни?
МД: Знаешь что, Шмули? Если бы ты видел то, что видел я, поездил бы столько по миру, было бы нечестно стать таким – как по отношению к самому себе, так и ко всему миру. Я не могу представить, как могло бы меня не тронуть то, что я видел. Взять хотя бы деревню в Китае, или то, что я видел в Африке, России, Германии и Израиле.
Помню новорожденного, боровшегося за жизнь в израильской больнице, у которого в носу было такое... Как может сердце не откликнуться на подобное? Я сказал всем, детям, всем: «Подойдите сюда, дети. Вам надо это увидеть», - потому что, думаю, они понимают, как много значит быть отзывчивым, как важно помогать другим, протягивать руку каждому в этом мире, невзирая на привилегии. А то, что некоторые остаются материалистами и постоянно демонстрируют свою значимость, я считаю предосудительным.
ШБ: Как же получилось, что твой успех не ударил тебе в голову? Ты гордишься тем, что не стал заносчивым. Как ты сохранил свою отзывчивость? Как всё это не повлияло на тебя? Почему ты посещаешь детские дома? Почему тебя ничто не испортило? Как тебе удаётся оставаться человеком большого сердца, великой души и никого не осуждать, в то время как ты должен был стать более зацикленным на самом себе? Это ведь происходит с любым другим. Уверен, что ты видел, как это происходило с твоими друзьями, которые тоже достигли успеха.
МД: На это трудно ответить. Я просто более чувствителен к человеческой боли, более отзывчив к любви. Думаю, это просто есть во мне...
Добавлено (11 Март 2012, 13:31) --------------------------------------------- Это вроде бы все. НО есть еще такая статья от СветиГ http://vivere.mybb.ru/viewtopic.php?id=218
Это не перевод книги,но так как эта ветка адресована интервью Майкла и Шмули скину то что нашла о Шмуле Ботиче сюда.
СКАЖИ МНЕ, КТО ТВОЙ ДРУГ, И Я СКАЖУ ТЕБЕ - КТО ТЫ.
Мудрая пословица, не так ли? Как правило, действительно, посмотрев на друзей человека, пообщавшись с ними, можно довольно четко сложить представление о самом человеке. Узнать какой он, каковы его убеждения и интересы, чем он живет и чем дышит, что любит и наоборот. Это – как правило. Но касательно Майкла – правила перестают работать. Майкл вне правил и рамок. Майкл вне досягаемости. И вне объяснения Лиса Мария Пресли говорила, что не перестает удивляться и возмущаться тем, что Майкл притягивал непонятным образом разных нечистоплотных и неискренних в своих намерениях людей. ( попыталась облечь слова Лисы в более-менее литературные ). Собственно, чему она удивлялась? Она тоже оказалась «притянутой» Майклом. Написать этот пост меня побудило прочтение статьи, которую перевела MJ FAN. Сначала хотела отмахнуться, ну сколько можно читать от «друзей» Майкла подобные «откровения». Но, подумав, решила – молчать нельзя. Привожу вышеупомянутую статью.
Трагическая смерть Майкла Джексона
Я был в отпуске с своей семьей в Исландии, когда мне позвонили из моего офиса и сообщили ужасные новости о смерти МД. Мы в этот момент находились в машине и просто не могли поверить услышанному. Все мои дети хорошо помнят Майкла. Он подарил им собачку - Машмеллоу, котороя до сих пор является членом нашей семьи. Моя дочь заплакала. И не смотря на то, что у меня защемило сердце при мысли о его 3-х детях, я не был шокирован этой новостью. Я со страхом ожидал этого дня и знал, что он наступит скорее раньше, чем позже.
На протяжении 2-х лет я пытался помочь Майклу привести в порядок его жизнь, как потом оказалось, безуспешно. Больше всего меня пугала не возможность нового обвинения и ареста, что и произошло в конечном итоге, а его смерть. Я сказал в своем интервью CNN от 22 ареля 2004 г. «Я ужасно боюсь того, что Майкл рано уйдет от нас и этот страх заставляет меня отдалиться от него. Я ужасно боюсь, что его жизнь будет внезапно оборвана. Когда у вас нет компонентов для здоровой жизни, когда вы полностью оторваны от всего нормального и когда вы супер звезда, тогда вы , не дай Бог, закончите как Джанис Джоплин, как Элвис... и Майкл движется в этом же направлении.»
Я не пророк, но не надо им быть, чтобы увидеть надвигавшуюся беду. Майклу было очень больно и его трагедия заключалась в том, что он старался избавится от боли, а не от причин, вызывавших ее. Много раз во время моих визитов я наблюдал его под действием успокоительных. Кто были эти врачи, которые пичкали его этой дрянью? Разве не было никого рядом, чтобы спасти его от самого себя? Разве не было никого, кто бы мог вмешаться?
К тому времени, когда я познакомился с Майклом (летом 1999) он уже был одним из самых известных людей на планете. Но он казался апатичным, сгоревшим, беcцельным. Он хотел помогать детям пользуясь своей славой, но не мог этого делать из-за обвинений в растлении малолетних 93 года. Он был оторван от семьи и отдален от церкви Свидетелей Йговы, которые были важны для него. Он с трудом мог собраться с силами, чтобы закончить абольм, над которым работал. Единственное что мотивировало его в жизни – это его дети, которым он полностью посветил себя.
На протяжении всего нашего общения я старался помочь Майклу понять, что его спасение зависит не от предстоящих концертов или продажи альбомов, но от возрождения связей с любимыми людьми, нахождения душевного якоря, замещения его желания привлекать всеобщее внимание добродетельными поступками и выробом в друзья мудрых, серьезных людей. Я познакомил его с Эли Уисел (Elie Wiesel), прошедшей через Холокост и ставшей лаурятом премии Нобеля. Мы вместе прочли лекцию в Карнеги Хол.А в Университете Оксфорда он прочел лекцию о прощении родителей. По дороге в Университет он позвонил своему отцу Джо и сказал, что любит его. Все это было серьезным прогрессом. Он приходил вместе со мной в синагогу и регулярно принимал учасние в Шаббате. Казалось, что он был на правильном пути.
Увы, Майкл не мог продолжить это духовное усилие. Он чувствовал, что многие мероприятия, в которые я пытался его вовлечь, такие как раздача детских книг родителям в Ньюакр, Ньюджерси, были слишком простыми с скучными для суперзвезды. Ему хотелось феерверка, вспышек и поклонения толпы.
Его трагедия заключалась в том, что он путал внимание с любовью. Я никогда не забуду как мы встретились, чтобы записать 40 часовую беседу, в которой он наконец-таки раскрыл себя для книги, которую я написал. Он повернулся ко мне и сказал: «Я собираюсь рассказать то, о чем никогда не говорил и все это будет правдой. У меня нет причин лгать тебе и Бог мой свидетель – я говорю правду. Я думаю, что я хотел весь этот успех и славу только потому, что хотел быть любимым. Это все, чего я хотел. Это действительно так. Я хотел чтобы люди любили меня по настоящему, т.к. Я никогда не чувствовал что любим. Я сказал себе – я знаю, у меня есть все необходимое. Может быть, если я отточу свое мастерство, тогда, возможно, люди меня полюбят еще больше. Я просто хотел быть любимым, потомучто для меня это очень важно – быть любимым и говорить людям, что я тоже люблю их. Говорить это смотря им в глаза.» В этих словах проскальзывает одиночество и печаль человека, окруженного аурой героя. Т.к. Майкл заменил любовь вниманием, которое он получал от поклонников, которые любили его за то чем он занимался, но у него никогда не было рядом человека, который любил бы его за то, каким человеком он был. Возможно поэтому когда его мночисленное окружение наблюдало, как он разрушал свою жизнь при помощи прописанных медикаментов – таким образом, он пытался лечится от призрачных физических болезней, которые были на самом деле ранами его души – они (окружение) позволяли ему разлагаться и разваливаться вместо того, чтобы выбрасить отраву в мусорный ящик.
Смерть Майкла – это не просто личная трагедия – это американская трагедия. История Майкла – это история исполнения американской мечты. Черный мальчик из бедной семьи, родом из Гари, Индиана, стал артистом – миллиардером. Но сейчас мы знаем, как закончилась эта история. Мы не можем купить за деньги самоуважение и тот факт, что вас узнают на улице прохожие, никогда не сможет заменить вам безусловную любовь родных и близких людей.
Я очень скучаю по Майклу. Он был далеко не святой. Но он обладал такой утонченностью и благородством души, которые я нахожу смиряющими и вдохновляющими в этом человеке. Мое сердце грустит о его детях, которых он так обожал, и которые обожали его. Я думаю о Принце и Пэрис и о том, как они были близки со своим отцом. Майкл говорил мне, что когда его дети вырастут, то биографы будут распрашивать их каким отцом он был. Он хотел, чтобы у них сохранились только самые теплые воспоминания. Но увы, эти воспоминания останутся не законченными. Я молюсь за них, молюсь за его семью. И я молюсь за Америку. Рабби Шмули Ботич.
«ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ И НЕ ДРУГ, И НЕ ВРАГ, А ТАК... ЕСЛИ СРАЗУ НЕ РАЗБЕРЕШЬ ПЛОХ ОН, ИЛИ ХОРОШ... В.С.Высоцкий
Я не хочу говорить о Шмули – друге Майкла. Об этом уже сказано достаточно. Сказано о странном желании издать книгу, чтобы «все наконец узнали каким настоящим был Майкл». Почему-то Шмули решил поведать миру о том, каким НАСТОЯЩИМ был Майкл Джексон спустя более чем 10 лет после того, как «узнал» Майкла Джесона лично и так близко, раскрывающего свои мысли и свое сердце. У «друга» Шмули Ботича не было желания познакомить мир с Майклом Джексоном ни в 2002, ни в 2003 году, ни в 2005 году – когда Майкл обплеванный и издерганный судебными слушаниями искал силы как жить дальше.
Я не буду говорить о том, насколько «лично» узнал «друг» Шмули Ботич своего друга Майкла Джексона. Читая его книгу, мне казалось, что разговаривают Шмули и Майкл на каких-то разных английских языках. Они как два иностранца – «моя твоя не понимать». Когда говорил Майкл – было все предельно просто и понятно. Когда начинал говорить Шмули – хотелось прям вставить свои «пять копеек» и закричать : «Шмули, ты совсем тупой, или притворяешься, что не понимаешь таких простых и понятных вещей, о которых тебе говорит Майкл? Чего ты переспрашиваешь? Шмули, может помолчишь, умнее выглядеть будешь!» Комментарии Шмули Ботича в рассмотрение не беру вообще. Их можно было бы отнести в книгу комиксов, если бы не было так грустно.
Я хочу сказать о Шмули Ботиче – священнослужителе. О раввине Шмули Ботиче.
Цитирую фразу из его «выступления»:
Я ужасно боюсь того, что Майкл рано уйдет от нас и
Перевод книги "Записи бесед с Майклом Джексоном" Шмули Ботича
Это говорит священнослужитель? Человек, чья жизнь посвящена служению Богу и людям? Священнослужитель имеет особое сердце, любящее. Любящее всех людей, разных. На то он и пастырь. "Я есть пастырь добрый, я жизнь полагаю за своих овец" - так говорил Иисус Христос. В Евангелии от Матфея есть притча о заблудшей овце. Иисус Христос спрашивает: « ..кто из вас, имея 100 овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью и прийдя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мной, я нашел свою пропавшую овцу. Сказываю вам – что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».
Если священнослужитель Шмули Ботич ЗНАЛ, что Майкл и его жизнь « не в порядке» как он пишет, и что смерть Майкла – вопрос недалекого времени, то как священник ( не как «друг»), а как «пастырь добрый, жизнь полагающий за своих овец», он просто не имел духовного права поступать так, как поступил.
Еще раз повторю слова Шмули. Он БОЯЛСЯ, что Майкл уйдет от нас, что он в беде, и ПО-ЭТОМУ он, Шмули, ОТДАЛИЛСЯ от того, кто в беде. Пастырь добрый идет за одной отбившейся от стада овцой, ибо знает, что вне стада она подвергается опасности быть съеденной волками. А раввин Шмули Ботич, ЗНАЯ, что Майкл не в порядке, говорит следующее: «Я не пророк, но не надо им быть, чтобы увидеть надвигавшуюся беду. Майклу было очень больно и его трагедия заключалась в том, что он старался избавится от боли, а не от причин, вызывавших ее. Много раз во время моих визитов я наблюдал его под действием успокоительных. Кто были эти врачи, которые пичкали его этой дрянью? Разве не было никого рядом, чтобы спасти его от самого себя? Разве не было никого, кто бы мог вмешаться?» НАБЛЮДАЛ. Был РЯДОМ и НАБЛЮДАЛ. А ВМЕШАТЬСЯ должен был кто-то из других, наблюдавших рядом.
Иудеи детально и тщательно изучают ТОРУ. Вся книга Левит посвящена наставлениям священникам. До мельчайших деталей расписано, какими Бог хочет видеть своих служителей, какие требования предъявляются к ним. Кому больше дано – с того строже и больше спрос. Знает ли об этом раввин Шмули Ботич? Знал ли он об этом, когда БОЯЛСЯ? И кого он боялся больше? Того, кого должны бояться священники больше всего огорчить, и кому служат всей своей жизнью? Того, кому Шмули Ботич «служит» или того, кто его кормит? Помнит ли он, что произошло с сыновьями Аарона - Надавом и Авиудом? Наверно, знал когда-то, а теперь забыл.
«ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ И НЕ ДРУГ, И НЕ ВРАГ, А ТАК... ЕСЛИ СРАЗУ НЕ РАЗБЕРЕШЬ ПЛОХ ОН, ИЛИ ХОРОШ... В.С.Высоцкий
Это песенка о друге… а как насчет песенки о раввине Шмули Ботиче?
Почему-то Шмули решил поведать миру о том, каким НАСТОЯЩИМ был Майкл Джексон спустя более чем 10 лет после того, как «узнал» Майкла Джесона лично и так близко, раскрывающего свои мысли и свое сердце. У «друга» Шмули Ботича не было желания познакомить мир с Майклом Джексоном ни в 2002, ни в 2003 году, ни в 2005 году – когда Майкл обплеванный и издерганный судебными слушаниями искал силы как жить дальше.
вот я тоже когда читала подумала об этом. Книга то великолепная. Майкл так раскрылся. Столько интересных тем они затронули. Это было бы интересно и не нужно было бы снимать пакостный фильм с Баширом в котором он хотел показать, каков он есть на самом деле. В этой книге все прекрасно сказано, нечего уже добавить. Сволочь этот Шмули, и вообще странно все это. Почему у него такие все мерзкие друзья.... "Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты" не работает в случае с Майклом, все наоборот. Видимо на роду написано быть святым , но за это не встретить ни одного приличного человека в своей жизни. Мне даже кажеться, что он до сих пор не знает, что такое настоящая любовь. Может он конечно сам в чем то виноват, не там искал, а может ему это было и не надо. Короче, печально все это, жаль до ужаса!
Для тех, кто не в курсе: это книга, написанная на основе рассказов телохранителей Майкла и некоторых других его знакомых и приближенных; в основном фокусируется на последних годах. Большая часть изложенного материала известна из других источников, но некоторые детали эксклюзивные. Я выписывала просто то, за что глаз зацепился.
«Уложив детей спать и удостоверившись, что они в безопасности с охранниками и няней, мистер Джексон часто отправлялся в своем внедорожнике на знаменитый Лас-Вегас Стрип. Его охранники любили эти поездки, потому что знали: босс изнывает от жизни взаперти и это его возможность заглянуть в мир, столь отличный от его собственного...
Виртуальное море огней освещало здания всю ночь напролет. Вдоль Стрипа выстроились казино и отели мирового класса. Улицы заполняли лимузины, такси и автомобили всех сортов, толпящиеся и снующие вокруг. Азартные игры, шоу, рестораны и богатые витрины, блеск и гламур окружали со всех сторон.
Два черных внедорожника - автомобили, на которых мистер Джексон совершал эти экскурсии, - двигались неспешно, чтобы он мог рассмотреть сквозь тонированные стекла жизнь вокруг. Никто не мог заглянуть внутрь: снаружи стекла были зеркальными, но мистеру Джексону было видно все. Второй автомобиль с вооруженным водителем и техникой неизменно следовал позади на случай опасного инцидента.
Некоторые мужчины и женщины шли по улицам лениво, держать за руки; некоторые - скорым шагом. Порой попадались молодожены - невеста в традиционном белом платье и жених в официальном черном костюме. Были там и подростки в джинсах, и люди среднего возраста в ярких нарядах, и пожилые в своей выходной одежде. Пары всех видов, возрастов и полов наводняли тротуары. Иной раз можно было увидеть родителей с ребенком, которому давно пора спать, спешащих в свой отель. Люди, чьи жизненные пути сошлись в этом городе, люди, которые могли гулять, где им нравится, и никто к ним не приставал и не досаждал.
Иногда мистер Джексон опускал стекло - совсем чуть-чуть, чтобы лучше видеть, оставаясь незамеченным. Его машину окружали туристы, проходящие пешком и едущие в транспорте, и никто из них не подозревал, что совсем рядом находится Майкл Джексон. В эти мгновения он смаковал анонимность, но в конечном итоге он был один... не считая телохранителей. Охранники знали, что по вечерам мистер Джексон ездит смотреть, как разыгрывается жизнь обычных, нормальных людей. Сквозь свое темное стекло он видел их улыбки и смех, их близость друг к другу и личную свободу.
В то время как Майкл Джексон наблюдал за настоящей нестесненной жизнью из-за защитного стекла, миллионы людей в уютных домах смотрели во ТВ фантастику и фэнтези, потому что они уже пресытились "нормальный жизнью" с ее суетой и принимали ее как должное. Майклу Джексону никогда не суждено было оказаться среди этих людей – ни без маски или отвлекающего грима, ни будучи самим собой. От этой мысли охранники чувствовали уколы грусти. Их босс был бессильным заложником собственной славы. Его телохранители понимали это как никто другой».
«Бойд вспоминает, как однажды он получил факсом статью для мистера Джексона от его тогдашней ассистентки Раймоны. Когда Бойд, протягивая мистеру Джексону бумагу, сообщил, что это недавно напечатанная о нем статья, босс отпрянул от нее "как от ядовитой змеи". Он отдернул руку и посмотрел в глаза охраннику. "Мне можно ее читать, Бойд?" - спросил он неуверенно. "Да, сэр, - ответил охранник. - Ваш менеджер говорит, что о вас отзываются очень хорошо". Только тогда мистер Джексон принял статью».
«Однажды, когда Майкла везли на машине по Лас-Вегасу, охранник включил радио. Передачу прервали сообщением о том, что "Майкл Джексон умер". "Давайте помолчим минуту...", - предложил ведущий. "Что там случилось?" - спросил босс, наклоняясь вперед с заднего сидения. "Вы умерли, сэр", - ответил телохранитель. Босс только рассмеялся. "Со мной такое постоянно происходит", - сказал он. Мистер Джексон умел даже к возмутительным новостям о себе относиться с улыбкой».
«Майкл Джексон-Король поп-музыки регулярно получал приглашения на мероприятия, где собирались знаменитости. Однако он не испытывал желания их посещать, а в тех редких случаях, когда появлялся там, чувствовал себя некомфортно. Проводя с мистером Джексоном каждый день, охранники научились понимать такие вещи по его выражениям лица, тону голоса и языку тела. Причина, по которой он отклонял большинство приглашений, была понятна. Многие из тех, кто хотел появления «Короля поп-музыки» на том или ином мероприятии, при этом не отвечали на личные звонки Майкла и не перезванивали ему. Охранники с досадой и грустью наблюдали эту ситуацию. Мистера Джексона, без сомнения, задело отношение многих, кого он считал друзьями, и кто перестал общаться с ним после ужасного суда».
Но были и другие примеры. Нельсон Мандела, бывший президент ЮАР, звонил Майклу в последние годы. Мико Брандо оставался другом Майкла и поддерживал с ним контакт.
«На протяжении многих месяцев, что Уильямс, Джеймс и Гарсия работали на мистера Джексона, он поддерживал отношения с двумя женщинами. В 2010 году охранники рассказывали по ТВ о том, как эти женщины навещали Майкла и как он, бывало, целовался и хихикал с девушкой на заднем сидении автомобиля.
Охрана знала женщин под именами "Friend" ("Друг") и "Flower" ("Цветок"). Время от времени то одна, то другая навещала босса. Майк Гарсия рассказывает, как отвозил их на встречи с мистером Джексоном, когда они приезжали в Лас-Вегас, чтобы провести время с ним наедине. Телохранители полагают, что мистер Джексон звал женщин по прозвищам, чтобы не раскрывать их личности.
Мистер Джексон никогда не развлекал своих подруг в присутствии детей, и они никогда не бывали у него дома. Благополучие семьи было для мистера Джексона превыше всего, и он не хотел выставлять незамужнюю женщину как свою "девушку" перед маленькими впечатлительными детьми. Вполне в духе человека, который называл сам себя "старомодным" и "джентльменом". Можно утверждать, что на этом жизненном этапе Майкл Джексон не мог позволить себе полностью открыться какой-либо женщине или влюбиться. Он не хотел привлекать к своим подругам внимание всего мира и провоцировать гонку за ними в СМИ.
К счастью, кажется, те немногие, помимо охраны, кто видел мистера Джексона с одной из подруг, не узнали его. Никто их никогда не фотографировал. В этом, безусловно, была заслуга его охраны, которая организовывала все очень старательно и умно, чтобы мистер Джексон и его особые "подруги" остались незамеченными для публики.
Когда мистера Джексона навещала одна из подруг, все держалось в строжайшей тайне. Охранники сопровождали его в зарезервированный номер отеля без ведома или помощи менеджмента гостиницы. Разглашать работникам личность босса было слишком рискованно: рандеву с леди могли легко и быстро разрушить напавшие папарацци. "Майкл Джексон с Загадочной Женщиной!"
Охранникам приятно было знать, что они могут на время обеспечить мистеру Джексону душевное спокойствие, к которому он так стремился и которое заслужил. Он мог провести время с кем-то, кому искренне симпатизировал и кто отвечал ему взаимностью. Майкл и девушка вели себя как "влюбленные школьники": смеялись, хихикали, подшучивали друг над другом. Мистер Джексон часто беседовал со своими подругами по телефону - настолько часто, что у него накапливались огромные ежемесячные междугородние счета.
Появление Майкла Джексона с дамами не было шоком и для жителей Лос-Оливоса - ближайшего к Неверленду городка, находящегося в пяти милях от ранчо. Среди горожан было известно, что их сосед-суперзвезда встречается с женщинами. Майкл и его подруги обычно избегали публичных мест, но иногда его замечали в сопровождении дамы, очевидно пассии, и новость об этом передавалась из уст в уста. Вскоре в маленьком городке в 1100 жителей уже все об этом знали.
Интересно отметить, что по данным американского бюро переписи населения в Лос-Оливосе проживало на 92,7% белое население, один (0,1%) афроамериканец и 7,2% людей других рас. Майкл Джексон был во всех смыслах уникален в своем коммьюнити: самая большая знаменитость, самый богатый житель и единственный чернокожий мужчина. Когда его видели в районе Лос-Оливоса, а в особенности с дамой, это не проходило незамеченным».
Для тех, кто не в курсе: это книга, написанная на основе рассказов телохранителей Майкла и некоторых других его знакомых и приближенных; в основном фокусируется на последних годах. Большая часть изложенного материала известна из других источников, но некоторые детали эксклюзивные. Я выписывала просто то, за что глаз зацепился.
К сожалению, Майкл не мог выходить со своими детьми в публичные места вроде ресторанов или парков, поэтому иногда он отпускал их с няней и телохранителями, чтобы они могли погулять, как нормальные дети. Однако в таких случаях он беспрерывно был на связи с сопровождающими. Майкл очень боялся, что с детьми что-то случится. «Майк Гарсия описывает случай, когда взял Принса, Пэрис и Бланкета в "Цирк, цирк", чтобы они могли покататься на детских каруселях и аттракционах. Отец остался дома, желая дать детям возможность повеселиться неузнанными. Гарсия вспоминает, что мистер Джексон звонил снова и снова. "Что они делают сейчас? Им весело?" - спрашивал он охранника то и дело. Он желал слышать подробные отчеты об их улыбках и смехе».
«Майкл Джексон любил баловать себя едой из фаст-фуда "KFC", "Макдональдс" или "Данкин Донатс", особенно когда дети достаточно выросли, чтобы составить ему в этом компанию. Когда машина подъезжала к колонке, автоматически принимающей заказы, все четверо соревновались за право сделать заказ. "Ты заказывал в прошлый раз! - восклицал кто-нибудь со всей горячностью. – Теперь моя очередь!" И они начинали спорить, кто заказывал в прошлый раз. Майкл Джексон с удовольствием общался так со своими детьми - поддразнивая их, участвуя в спорах с настоящей или притворной серьезностью».
«Время от времени импульсивные решения Майкла Джексона разделить забавы его детей заканчивались плачевно. В один из таких случаев Принс, Пэрис и Бланкет развлекались с другими детьми в ресторане Chuck-E-Cheese. Отец некоторое время терпеливо ждал их в машине, а потом объявил, что хочет видеть, как они веселятся. В сопровождении охранников, державшихся поодаль в попытке не привлекать внимание, мистер Джексон зашел в ресторан и встал в уголке, прикрыв лицо, чтобы посмотреть, как его дети играют с другими детьми. Когда Пэрис несколькими словами выдала присутствие отца, один из чужих детей воскликнул: "Это Майкл Джексон?! Он твой папа?" - "Если бы..." - поспешно ответила Пэрис. Она была обучена уходить от таких вопросов в публичных местах. Но на этот раз, маневр не сработал. "Это Майкл Джексон!" - закричал кто-то. Толпа людей бросилась к неприметной фигуре, и мистеру Джексону пришлось удирать на улицу в сопровождении охраны. "Выводим его!" – кричали телохранители друг другу. Преследуемый толпой, Майкл Джексон промчался через парковку к своему внедорожнику. Попытавшись открыть дверь и обнаружив, что она заблокирована, он помчался через улицу в соседний магазин. Тут подоспели охранники: они подкатили к выходу из магазина на машине, босс запрыгнул внутрь и вместе с детьми укатил прочь».
«Майк Гарсия рассказывает историю о том, как его отправили на "миссию" покупки iPhone для босса. "Я ждал в очереди три часа", - вспоминает он. Майкл Джексон был в восторге от новейшего гаджета и послал Гарсию купить ему такой, чтобы он мог сфотографировать детей и послать фотографии маме. "Он сам был ребенком, - говорит Гарсия с явной теплотой. - Но оставался прекрасным отцом и имел золотое сердце"».
«Однажды в отпуске в Вирджинии маленькая группа, состоявшая из мистера Джексона, его троих детей, няни и команды охраны, ехала на машине по сельской местности. К общему ужасу они внезапно обнаружили, что заблудились в глуши. Медленно пробираясь по дороге, они заметили на обочине четырех мужчин грубоватого вида, недобро глядящих в направлении их одинокого автомобиля. Один из детей, напуганный необычной ситуацией пролепетал: "А вдруг они попробуют на нас напасть?" - "Я уж надеюсь! - ответил мистер Джексон храбрым тоном. – Уж я с ними разберусь!" Охранники молча улыбнулись. Они понимали, что этой бравадой мистер Джексон хотел показать детям, что он не даст их в обиду. Он искал их одобрения как отец, способный защитить. Конечно, все присутствующие понимали, что если до этого дойдет, защищать группу будут охранники. Однако дети знали, что их отец владеет движениями каратэ, которое изучал в молодости. Он не только любил каратэ, но считал, что оно идет на пользу его ловкости, балансу и танцевальным навыкам. К счастью, все закончилось неловким смехом среди пассажиров - машина проехала группу незнакомцев без приключений».
«Пэрис, Принс и Бланкет были центром жизни Майкла Джексона. Все в конечном итоге было для них и ради них. Они были его якорем, его ежедневной дозой искренней взаимной любви, его семьей во всем. В каком-то смысле Майкл Джексон рос со своими детьми, проживал свое потерянное детство через них, с любовью сопровождая их в этом путешествии - как проводник и компаньон».
Для тех, кто не в курсе: это книга, написанная на основе рассказов телохранителей Майкла и некоторых других его знакомых и приближенных; в основном фокусируется на последних годах. Большая часть изложенного материала известна из других источников, но некоторые детали эксклюзивные. Я выписывала просто то, за что глаз зацепился.
«Многие, включая фанатов, не знают, что Майкла Джексона часто просили покинуть магазины. Давид Нордал вспоминает не один случай, когда Майкла "вышвырнул" менеджер, испугавшийся, что магазин разрушит обезумевшая толпа. "Однажды мы закупали в Toys-R-Us принадлежности для художественной комнаты, которую Майкл оборудовал для приезжих детей в Неверлэнде. Мы везли две тележки, набитые товарами, - вспоминает Нордал. - Майкл пришел в маскировке: на нем была шляпа с хвостом, фальшивые зубы, резиновый нос, джинсы и кеды. Как оказалось, все это было бесполезно. На кассе продавцу потребовалось узнать цену немаркированного товара. В этот момент один из покупателей узнал Майкла, несмотря на маскарад, и спровоцировал всеобщую панику. К Майклу подбежал менеджер и воскликнул: "Вы должны уйти немедленно!" Конечно, Майкл ушел, вернулся в машину. "Он был унижен", - вспоминает Нордал с грустью. Художник рассказывает о другом случае, когда Майкл и Лиза Мари вызвали в магазине столпотворение, обернувшееся ущербом в 100 000$».
«Субботние утра стали для мистера Джексона особым временем, когда он предпринимал длительные поездки по окольным районам Лас-Вегаса. Эти экскурсии были не для осмотра города - мистер Джексон едва ли глядел в окно, пока охранники вели машину по тихим улочкам. Дело было в том, что время от времени боссу хотелось погрузиться в чтение посланий от фанатов, и, как непоседливый ребенок, он любил находиться в движении, пока вскрывал письма и открытки.
Когда семья мистера Джексона переехала в дом в Лас-Вегасе, одну из спален превратили в Комнату Подарков, куда складывали ежедневные передачи от поклонников и почитателей. Плюшевые медвежата и мягкие игрушки всех цветов поселились в этой комнате. Самодельные и купленные открытки, письма, напечатанные и написанные от руки, лежали стопками. Письма приходили из Англии, Египта, Японии, Индии, Ирландии, Испании, Ирана и десятков других стран - они стекались в дом со всех концов света.
Майкл Джексон брал с собой в машину охапку фан-почты и принимался читать послания - внимательно, одно за другим. "Я стараюсь прочесть как можно больше", - объяснял он охранникам. Эти поклонники, как он говорил, дарили ему вдохновение на написание песен.
Охранники молча наслаждались реакциями мистера Джексона на письма и открытки. Некоторые из них содержали фотографии авторов, другие - дорогие сердцу сувениры. Некоторые его смешили, некоторые злили, а некоторые заставляли расчувствоваться. Охранникам на переднем сидении было слышно, когда от искреннего послания издалека у босса перехватывало дыхание или текли слезы.
Мистер Джексон понимал, что поклонники хотят быть к нему ближе, желают, чтобы он узнал об их уважении и любви, об их безусловной поддержке. Его заметно трогали выражения чувств людей».
«Майкл узнавал самых преданных фанатов - тех, кто следовал за ним с концерта на концерт или неизменно находился под окнами его домов и отелей. Он указывал на них по-одному и говорил своим охранникам: "Эта девушка проводила перед нашим последним домом целые дни напролет" или "Она была на моем последнем концерте" и другие подобные замечания, заставлявшие охранников удивляться памяти и внимательности босса».
Просыпаясь, Майкл сразу же был бодр и готов к работе, и тогда мы плотно завтракали у него в офисе или на кухне. Он просыпался и засыпал, когда ему было угодно, без разницы, днем или ночью. Если он завтракал утром, мы садились за стол вместе с детьми. Для него это было невероятно важно, он проводил эти совместные трапезы с ритуальной торжественностью как можно чаще, насколько позволяло расписание. Он со всей серьезностью рассказывал, какие вредные вещества содержатся в продуктах питания, предостерегал от холестерина и вел себя как человек, придающий огромное значение здоровью. Со словами «Dieter, you have to take this!» (Дитер, ты просто обязан это попробовать) он протянул мне через стол странную желтую банку, на которой было написано: This is not butter! (Это не масло!) Внутри находилась гладкая масса из сгущенной пахты, масла соевых бобов и соли с лецитином и витамином А, как он мне объяснил. Таким образом, дети получали максимально здоровое питание. Но, каким бы аскетичным и придерживающимся здорового образа жизни человеком Майкл ни пытался выглядеть в ваших глазах, он с удовольствием поглощал куриные крылышки и прочий фаст-фуд, когда его никто не видел.
Дитер Визнер. Из книги "Правдивая история" (перевод bese_ss_en) koshka68
Перевод книги Дитера Визнера "Майкл Джексон, правдивая история".
Глава 5. Making History
На одном из бесчисленных аэродромов, где мы приземлялись во время тура, я сумел поближе рассмотреть «Антонов» старой советской сборки – самый большой транспортный самолет в мире, абсолютный гигант воздуха с максимальной взлетной массой 250 тонн. На своих 14 шасси он раскинулся на посадочной полосе как жирный, выброшенный на берег кит. Капитан Ахаб и его команда могли бы загарпунить этого Моби Дика, думал я, но как же этой штуке удается взлетать?
Очередной концерт был позади, как всегда, он прошел очень успешно. Уже стемнело, слегка накрапывал дождь. Гигантское отверстие под откинутой носовой частью машины было широко открыто, оттуда выехал огромный наклонный трап. Из ненасытного чрева самолета струился загадочный свет. Должно быть, внутри поместится целый вертолет или танк. Туда постоянно заезжали грузовики - большие и поменьше, а персонал, ответственный за аппаратуру, по частям загружал в этого прожорливого монстра сцену Майкла Джексона. Театральные подмостки, на время концерта становившиеся целым миром. Декорации и надстройки, акустическая техника, свет, установки для различных эффектов, костюмерные, инструменты, все техническое оснащение: одним словом, багаж мегазвезды. «Антонов» был огромным как дом, и этот величайший представитель себе подобных служил худенькому, но довольно спортивному Майклу. Этакий контраст. Но Майкл ведь тоже был таким – величайшим! Его тур приводил в движение не только огромные самолеты, но и весь мир.
History World Тour охватил пять континентов и стал одним из самых крупных концертных туров: 82 концерта в 35 странах. 4,5 миллиона зрителей и прибыль в 165 миллионов долларов сделали его самым экономически успешным туром по сей день. Майкл даже побил свой собственный рекорд – гастроли Bad Tour, стартовавшие десять лет назад, в 1987 году. И, чтобы не ударить в грязь лицом и подтвердить репутацию всего «самого большого», для тура арендовали сразу два гигантских русских самолета. Пока Антонов-2 загружался здесь, Антонов-1 – с точно такой же сценой и техническим оснащением – был уже в пути из одного пункта тура в следующий. А только что загруженный Антонов-2 летел уже дальше, в третий пункт, в то время как Майкл летел за Антоновым-1 в специально нанятом для гастролей Боинге-737. Работникам Майкла день за днем приходилось справляться со сложной логистикой, способной свести с ума кого угодно.
В тот вечер я впервые увидел взлетающий «Антонов», он выглядел невероятно громоздким. Чудовищно огромное грузовое судно, казалось, едва способно оторваться от земли, и когда оно, наконец, взлетело, я испугался, что самолет сразу же рухнет вниз. Однако колоссу, наконец, удалось с оглушительным шумом набрать высоту.
Боинг-737, в отличие от грузовых великанов, был полностью ориентирован на комфорт и роскошь, особенно для главной персоны всего предприятия, Майкла. Несмотря на это, с этим элегантным самолетом тоже время от времени случались маленькие проблемы. Разумеется, спутники Майкла брали с собой на борт много багажа – чемоданов было не сосчитать, в конце концов, мы же пустились в дорогу надолго! Когда мы прилетали в какое-нибудь интересное место, к обычному багажу добавлялись (ну раз уж мы все равно уже там) всевозможные виды сувениров, предметы народного искусства, новые наряды. Майкл, конечно, был в этом деле первым. И тогда возникала проблема. Случалось, что нам не давали разрешение на взлет, потому что Боинг был безнадежно перегружен. В итоге большую часть покупок приходилось выносить из самолета и сдавать в компанию, занимавшуюся грузоперевозками.
Сеул, Москва, Тайбэй, Тунис, Амстердам, Сидней, Мумбаи, Куала-Лумпур, Хельсинки, Гонолулу, Манила, Токио, Берлин, Майланд и Йоханнесбург… Если измерять наши путешествия длиной экватора, мы три раза облетели вокруг Земли. Мы набрали минимум 150 тысяч километров, я как-то раз подсчитал это с помощью плана тура во время полета. Иногда казалось, что весь мир – одна «большая деревня» (кавычки мои, он использует термин из какой-то там книги) или большой дом, а континенты – комнаты в нем, и Майкл переходит из одной в другую. Бывали у нас перелеты на расстояния до 10 тысяч километров, например из Туниса в Сеул, и тогда длительные часы в самолете ощущались как самое естественное на свете существование за облаками. Иногда мы садились в самолет при 40-градусной жаре, а выходили через пару часов при минусовой температуре. И, разумеется, частая смена часовых поясов полностью разрушала устойчивый режим сна и бодрствования; мы страдали от постоянного синдрома смены часовых поясов. Сегодня, завтра, вчера? Иногда это вело к путанице, время и пространство размывались, часы расплывались, точное время уже не значило почти ничего. Когда просыпаешься где-то за облаками и видишь в иллюминаторах сумерки, случалось, что спрашиваешь себя: а солнце сейчас встает или садится? День начинается или ночь? Иногда Майкл даже спрашивал, в какой стране мы находимся – он больше этого не знал. Однако прежде чем он мог привыкнуть к очередному месту, нам снова нужно было улетать.
Для меня началось незабываемое приключение. Открытие тура в Letna Park в Праге, со 127 тысячами зрителей, стало самым большим концертом в туре. Какое гигантское шоу! Такого я еще не видел, это значительно превышало даже рекордные числа финала чемпионата мира по футболу. Это касалось не только цифр, но и той бури восторга, которую вызывал Майкл. Целый город впал в экстаз и эйфорию, и все из-за одного-единственного человека и его музыки. Во время тура Майкл в очередной раз давал своим поклонникам все, что мог дать. И сейчас, каждый раз, когда я слышу одну из его песен, перед моими глазами невольно встает живое исполнение этой песни. Каждая песня на сцене превратилась в великолепный спектакль. Когда Майкл Джексон в одиночку, в полном спокойствии стоял на огромной сцене, и после двух коротких четких тактов неожиданно появлялись танцоры, выпрыгивая из-под пола (их выталкивали механические катапульты), и начинали танцевать с ним, зрители бушевали как ненормальные. Все технические эффекты и декорации, идеально выверенная точность хореографии – все это шло от самого Майкла. Его люди потом осуществляли это для него: Кенни Ортега, его хореограф, работники сцены, инженеры спецэффектов, рабочие и пиротехники. Майкл снова и снова репетировал свои танцевальные па, так что это проникло в его плоть и кровь. На каждом концерте за два с половиной часа он выкладывался полностью, каждое шоу должно было быть лучшим. До момента возвращения в гостиничный номер Майкл всегда находился в огромном напряжении. Мне стало ясно, что тур требовал от него нечеловеческих усилий. Постоянные переезды, беспокойство, каждый раз невероятное давление перед концертом, физическая нагрузка – все это изнуряло его.
«Мы должны добиться своих целей, а время для отдыха будет на том свете». Майкл Джексон
Майкл был перфекционистом. Перед концертом он тщательно осматривал сцену и зрительный зал, разговаривал с техниками, иногда сам заботился о таких деталях, как неработающая розетка, проверял, действительно ли звуковые и световые эффекты настроены наилучшим образом, в последнюю очередь следовал саундчек. Но больше всего меня впечатлило то, как он снова и снова повторял на сцене намеченные позиции и перемещения. Причем, большее значение для него имели не хореографические тонкости, а возможность ощутить атмосферу. Иногда его видели совсем одного, стоящего посередине огромного пустого стадиона, маленького и потерянного, как ореховая скорлупка в океане. Он стоял там, откуда позже его увидят поклонники. Он хотел хотя бы на мгновение, представить себе зрителей и прочувствовать акустику. Объединяясь с этим местом, исследуя его, он вслушивался в самого себя и начинал морально готовиться к выступлению.
Это была медитация, затишье перед бурей! Так Майкл сначала покорял каждый город, в котором выступал, это место становилось его персональным храмом. На время концерта это был его дом, куда он приглашал поклонников и, как радушный хозяин, предлагал своим гостям только самое лучшее.
Глава 6. Первые неприятности.
На 28 и 30 сентября 1996 года были запланированы два концерта в Амстердаме, билеты на них полностью раскуплены. Но тур-менеджеры услышали от местных промоутеров, что спрос был невероятно высок, поэтому они самовольно добавили еще три концерта в Голландии. После объявления о дополнительных концертах билеты на них также были распроданы в течение трех часов. Это означало не только нарушение плана гастролей, но и невообразимый стресс – для всех, а для Майкла в особенности. Он мог бы порадоваться, что больше заработает благодаря этим концертам, но уже тогда у меня возникло ощущение, что его вообще не спросили, хочет ли он этим заниматься. Три дополнительных концерта были нужны Системе, чтобы просто-напросто выжать из него как можно больше прибыли. У артиста не спрашивали согласия, он просто должен был отыграть эти концерты. Чем дольше я был в туре вместе с Майклом, чем яснее видел финансовые связи: прибыль, расходы, доходы. Но Майкл мыслил иными категориями. Для него тур HIStory World стал наиболее выдающимся творческим событием в жизни. Он хотел осуществить свои мечты и полностью изменить текущую ситуацию. Опять концерты на стадионах? Да, разумеется, но, наверно, раз в четыре-пять лет. И тогда – каждый раз в одном особенном месте, будь это Красная площадь в Москве, Великая китайская стена или египетские пирамиды. Таким образом, он избавился бы от необходимости постоянно кататься по миру. Ведь на такие мероприятия, да еще в таких легендарных декорациях, люди должны были приехать сами.
Во время гастролей то и дело возникали проблемы с жирными китами-«Антоновыми», которые перевозили оборудование для сцены. В некоторых аэропортах, после идентификации по регистрационному номеру, им не давали разрешения на посадку. Для нас, конечно, это был кошмар – ведь в таком случае сцену и все, что к ней прилагается, приходилось на грузовиках везти с запасного аэродрома на стадион. Поначалу я полагал, что нам не разрешают посадку, потому что у них проблемы с длиной или предельной нагрузкой взлетно-посадочных полос. Однако позже мне стало известно, что наши машины пользовались дурной славой у многих авиадиспетчеров. Ведь они представляли собой старые и довольно потрепанные экземпляры, отнюдь небезупречные с технической точки зрения. Они не дотягивали до уровня современной техники. Старые «летающие этажерки» были взяты в аренду у русского производителя, который предоставил их вместо новых самолетов – это соответственно увеличило его прибыль. Также, по словам Майкла, сотрудники сообщили ему, что пилоты ночевали в самолетах, чтобы можно было сэкономить на гостинице, однако с него взимали деньги по полной программе. Таким образом, вполне возможно, что цена за самолеты для тура была завышенной. Слишком высокая цена за некачественную услугу означала издержки, которые компенсировали из прибыли, причитающейся Майклу. Так я постепенно понял, как делались дела в его окружении. Как мне кажется, неважно, о чем шла речь – каждый работал на свой собственный карман.
Глава 7. Фанаты
Ради своих поклонников Майкл был готов на все, и они любили его за это. В каждом городе, словно из ниоткуда, неизбежно появлялись самые стойкие фанаты, группы особенно решительных последователей, которые ездили за ним на все концерты, пока позволяли финансы. Члены различных групп были знакомы друг с другом, часто они договаривались о встрече в следующем городе и постоянно общались между собой. Если Майкл был в городе – в отеле, на приеме, ходил по магазинам со своей свитой, по дороге на сцену и обратно, или в аэропорт, могло произойти так, что, к примеру, испанцы из сопровождающей его группы поклонников теряли Майкла из виду, а затем получали подсказку от англичан о том, где он появится в следующий раз. Были фанаты, которые действительно делали все возможное, лишь бы быть поближе к нему. Некоторые падали на колени, другие плакали навзрыд. А были и такие, кто, умудрившись пробраться в гостиничный вестибюль, начинал угрожать, крича: «Я покончу с собой, если мне не позволят здесь остаться!» Со многими часто случались истерики. Телохранителям бывало непросто оберегать его от чересчур возбужденных фанатских масс. С другой стороны, он сам всегда искал близости с ними, это было постоянное взаимодействие звезды с поклонниками. Наши телохранители предпочитали тактику, при которой они двигались на небольшом расстоянии по обе стороны от своего подопечного, а также впереди и сзади. Таким образом, внутри этого живого забора оставалось достаточно места, чтобы нормально двигаться. Еще один телохранитель или я шли прямо у него за спиной. Майкл то и дело просовывал руки через этот «забор» и махал поклонникам, и мы снова и снова его оттаскивали. Майкл в подобной обстановке выглядел так, будто бы он во что бы то ни стало хотел приблизиться к своим поклонникам, а мы мешали ему сделать это. Он считал (и я чувствовал то же самое), что у него самые лучшие фанаты в мире. Я вспоминаю об одном событии, когда с Майклом был его младший сын Бланкет, и он только что заснул. Когда поклонники вокруг него это заметили, в толпе послышался тихий шепот и звуки «шшшш». Люди прикладывали палец к губам, и каждый безмолвно просил остальных не шуметь, чтобы малыш не проснулся. Даже у ворот его ранчо всегда стояли лагерем 50-60 самых верных поклонников, со спальными мешками и запасом еды. Иногда Майкл даже приглашал некоторых на территорию «Неверленда» – в таких случаях им предлагали что-нибудь из еды и напитков.
Я очень хорошо помню двух молодых японок, которые повсюду следовали за нами. Как мне стало известно однажды, они могли позволить себе подобную роскошь благодаря очень богатым родителям, которые и финансировали для них это развлечение. Куда бы мы ни прибыли, они уже были там, стояли в аэропорту или перед отелем, улыбались, подняв транспаранты с фотографиями Майкла, и кричали: «Майкл, Майкл!». Со временем девушки стали чем-то вроде неотъемлемого гастрольного инвентаря. Майкл всегда был рад видеть их и ласково называл «рыбками» (The Fischies) – он считал, что японцы питаются в основном рыбой. Один раз они сидели снаружи, на ограде вокруг отеля, прямо под окнами номера Майкла, и весь вечер пели его песни, держа в руках зажженные свечи. Снова и снова раздавались их крики «Майкл, Майкл!». Тем временем, было уже четыре утра, мы очень устали и вымотались. Майкл поручил мне вежливо попросить девушек успокоиться. Когда я к ним подошел, то едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Они тоже уже выбились из сил и лишь тихонько попискивали «Майкл, Майкл…». До крайности измученные, они, наверно, даже заснули одновременно со своим идолом.
Другая фанатка, которая постоянно ездила за нами, была очень красивой молодой женщиной, ей было около 20 лет. Куда бы мы ни приехали (необязательно на концерт), мы должно были рассчитывать на то, что она уже там – например, сидит на бордюре возле отеля. Так продолжалось почти год. Это было странно, и я спрашивал себя, откуда же у нее деньги на все эти путешествия, ведь я подсчитал, что она следовала за нами по нескольким странам. В том, как она стоически, терпеливо караулила своего кумира по ночам, было что-то таинственно-пугающее. Но затем мы постепенно познакомились с ней. Майкл даже обменялся с женщиной парой слов, она ему нравилась. То, что произошло потом, повергло в шок всех нас. Мы находились в Майами, в условиях строжайшей секретности, и дело было не в концерте, а в важной деловой встрече. О визите Майкла и его местонахождении не знал никто, кроме нас. Поздно вечером, оставшись инкогнито, мы подъехали к черному ходу отеля и через крытый проход вошли в безопасную зону. Все расслабились и особенно не беспокоились. Вдруг из боковой двери вышла эта молодая женщина, и не успел я ее заметить, как она уже стояла в двух метрах от Майкла. Если бы у нее были дурные намерения, думал я позже, эта ситуация могла бы обернуться настоящей трагедией! Подобные проколы никогда не должны были происходить в нашей команде! А самым ужасным было то, что дети Майкла тоже были здесь. Майкл на несколько секунд окаменел от шока, а затем поднялась сумятица. Я встал перед женщиной так быстро, как только мог, а охранники окружили Майкла и вывели его и детей из комнаты. Я оттеснил молодую женщину, которая продолжала кричать «Майкл, Майкл!» обратно в холл. И сразу же пожаловался менеджерам отеля, что такое не должно было случиться, но потом выяснилось, что дыра в системе безопасности появилась по нашей вине. Я снова и снова расспрашивал женщину, откуда ей стало известно, где мы находимся. Мало-помалу я вытянул из нее, что она уже долгое время знакома с одним из наших охранников, поэтому всегда точно знала, где мы были. Тот сотрудник даже брал ее с собой в самолет всякий раз, когда должен был работать на Майкла. Это также объясняло, как она платила за свои путешествия. Единственное, чего она хотела – просто быть ближе к Майклу. После того, как ее затея провалилась, девушка сделала мне самые бессмысленные предложения, которые только можно представить: она сказала, что могла бы помочь Майклу, ведь для него будет только лучше, если бы все считали ее его подругой. Я подумал, что ослышался, и только и мог, что покачать головой. Она намекала на дело Джордана Чандлера в 1993 году, когда Майкла обвинили в растлении малолетнего. Она на самом деле пыталась продать нам себя в качестве образцовой подружки Майкла. Я решил, что с меня довольно и отослал эту женщину, с предостережением, в будущем держаться от нас подальше. К сожалению, ей это все-таки не помещало, позже утверждать в интервью, что у нее была связь с Майклом Джексоном. Несмотря ни на что, почему-то она мне нравилась: упрямство тоже может быть впечатляющей чертой.
Личное окружение сотрудников оказалось нашим больным местом. Разумеется, мы гордились тем, что работаем на величайшую в мире звезду. Немного ее света падало и на нас, и конечно, некоторые хвастались этим перед своими знакомыми. Из-за этого постоянно присутствовал риск, что начнется цепная реакция, и конфиденциальная информация просочится наружу, в худшем случае будет продана СМИ. И тогда, по причине инцидента с той француженкой, мы заново поклялись, хранить полное молчание.
Глава 8. Big in Japan
Мы были в Токио и ехали по улицам, построенным друг над другом, как мосты – причем, мы все время старались свернуть на верхнюю. Мы неслись между небоскребами, вплотную прилегающими к дороге справа и слева. Наш путь напоминал футуристическое трехмерное видео, и Майкл от души развлекался. Он хотел съездить в большой и очень известный музыкальный магазин, посмотреть на вышедшие новинки. Где бы мы ни оказались, Майкл любил посещать музыкальные магазины. Думаю, таким способом он получал вдохновение. Перед поездкой я связался с властями и менеджерами магазина и попытался договориться об официальном визите, но они и слышать об этом не хотели. Мы припарковались у магазина, и я заметил, что водители и прохожие обращают на нас внимание, потому что они узнали Майкла Джексона. Войдя в магазин, Майкл сразу же углубился в изучение огромного ассортимента дисков, а я в это время молился, чтобы нам дали хотя бы час, прежде чем разнесутся слухи о том, что Майкл находится в этом магазине. Однако уже через десять минут снаружи начался привычный хаос. Задолго до существования Twitter эта новость распространилась как лесной пожар. Мы просили поддержки у властей, но не получили ее. Тем не менее, это, с нашей точки зрения, не могло означать, что нужно просто запереть Майкла в номере отеля. На улицах творилось нечто невообразимое, вмешалась полиция, но взять ситуацию под контроль им не удалось. Даже автомобили и общественный транспорт пришлось перенаправлять в объезд. Прошла вечность, прежде чем мы смогли добраться на нашей машине до гостиницы, однако и там надо было глядеть в оба, и в прямом смысле заслонять Майкла собой. К примеру, закрывать его от камер раскрытым зонтиком, чтобы никто не сделал и не распространял фотографии без должной аккредитации. Это касалось и внутренних помещений отеля, ведь даже съемки камер видеонаблюдения (например, в лифтах) уже попадали в СМИ – за деньги, само собой разумеется. Поэтому мы, с согласия гостиничного управления, стали заклеивать камеры. Нужно было ничего не упустить.
Раз уж мы были в Японии, Майклу захотелось посмотреть на настоящих борцов сумо, потому что его всегда очень интересовали культурные особенности каждой страны, в которой он находился. Следуя его желанию, мы договорились о посещении известного тренировочного центра. Там борцы рассказали ему об этом спорте. Для него, как и для многих других, эти двухсоткилограммовые гиганты выглядели полной противоположностью тому, как мы, европейцы, представляем себе обычных японцев. Для Майкла стало сюрпризом, что у себя на родине они считаются красивыми. Было забавно видеть очень худого и легкого Майкла Джексона рядом с этими тяжеловесами. Пусть он был большой знаменитостью, но борцы сумо также знаменитости у себя дома – здесь звезда разговаривала со звездой. Через какое-то время борцы нанесли нам ответный визит в отель Capitol Tokyo. После сердечных приветствий они позволили себе сыграть с ним шутку. Борцы приняли типичные для их спорта позиции: приседали на корточки, хлопали себя по ляжкам, или начинали толкать Майкла в плечо, чтобы сдвинуть его с места, но также позволяли ему толкать их в ответ. Было очень весело. В конце концов, один из них даже подхватил Майкла на руки. Я и Майкл попытались вместе поднять второго борца, но все наши усилия не увенчались успехом.
Глава 9. Друзья-спортсмены
Майкл вообще очень уважал спортсменов и дружил со многими из них. К примеру, ходили слухи, что он был влюблен в фигуристку Катарину Витт. После того как она на Олимпийских играх в Калгари в 1988 году танцевала свое завершающее выступление под его песню «Bad», а перед этим выиграла золотую медаль, Майкл, пребывавший в эйфории после ее танца, якобы подумывал о том, чтобы сделать ей предложение. Не забывайте, что та, кого тогда называли «Екатериной Великой» или «Самым красивым лицом социализма», в то время еще жила за железным занавесом. И она осмелилась танцевать именно под эту песню Майкла Джексона, одетая в расшитую стразами кожаную куртку. Партийным функционерам подобное пришлось не по душе, но Майкл восхищался именно этим: ее мужеством, танцевальным мастерством и дисциплиной. С сестрами-теннисистками Сереной и Винус Уильямс его также связывали дружеские отношения. Дружил он и с чемпионом мира по боксу Майком Тайсоном – тот время от времени приезжал к Майклу в гости на ранчо. Хоть внешне Тайсон и выглядит немного пугающе, он может быть очень забавным. Они с Майклом часто от души веселились вместе. Майкл любил играть роль его визави, повторять его движения. Перед Майком он иногда разыгрывал боксера и пытался в шутку вступить с ним в поединок.
Глава 10. Ожидание и боязнь прожекторов.
Хотя между концертами и перелетами оставалось совсем немного времени, Майкл по возможности старался посмотреть город, в котором он находился, пройтись по магазинам, иногда сходить в музей или встретиться с какими-нибудь важными особами; время от времени он посещал приемы, присутствовал на различных мероприятиях, очень редко давал интервью – или же вообще не давал. В Бангкоке, например, все было готово для интервью на телевидении: подготовили студию, поставили камеры и прожекторы вокруг стола, за которым Майкл должен был сидеть и отвечать на вопросы ведущего. Обстановка была довольно нервной, ведь они ждали его. Майкл сильно опаздывал, и невольно возникал вопрос, а придет ли он вообще. После традиционного опоздания он все же пришел – раскованный, радостный и спокойный, и поздоровался с присутствующими, как всегда неподражаемо сердечно. Он очаровал всех в течение нескольких секунд. Майкл отлично выглядел, был определенно готов к беседе, и ему вкратце объяснили, как будет проходить интервью. Затем он занял место за столом, над которым уже несколько часов подряд горели осветительные приборы, из-за чего в помещении было очень жарко. Едва воцарилась тишина, и ведущий собрался задать первый вопрос, раздался оглушительный треск. Одна из ламп взорвалась с яркой вспышкой, осколки брызнули в стороны, повалил дым. Практически одновременно с этим взрывом Майкл инстинктивно нырнул под стол. Мне показалось, что он оказался в укрытии раньше, чем произошел взрыв. Я сразу понял, что эта шоковая реакция обусловлена его опытом на съемках рекламы «Пепси» в 1984 году, когда он получил ожоги головы третьей степени из-за слишком рано вспыхнувшего пиротехнического эффекта. Несчастный случай, который он не мог забыть всю свою жизнь. Поэтому мне его бурная реакция была очень хорошо понятна. Он вылез из-под стола и сразу же, не сказав ни слова, торопливо покинул студию. «Никакого интервью!», – пришлось сказать мне изумленным телевизионщикам. Однако, полагаю, они отнеслись к этому с пониманием, несмотря на то, что им пришлось так долго ждать.
В Таиланде мне как-то довелось наблюдать, как группе солдат пришлось ждать его три мучительных часа. Несколько солдат таиландской армии построились, чтобы принять его на площади. Глядя точно перед собой, они замерли по стойке смирно под палящим солнцем – была страшная жара. Они явились в полной униформе и стояли совершенно неподвижно, как статуи. Мне было очень жаль парней, ведь я видел, как по их лицам струится пот. Но я не мог просто приказать им – «пожалуйста, передвиньтесь в тень». Куда же запропастился Майкл? Когда он, в конце концов, появился, на лицах солдат явственно читалось облегчение, и им наконец-то можно было двигаться.
Глава 11. Неверленд - мой первый раз.
После тура Майкл пригласил меня в «Неверленд» – его ранчо, о котором я уже так много слышал. Я сообщил ему время моего прибытия в Л.А., и он сказал, что будет ждать меня дома. Майкл Джексон купил это ранчо в 1988 году. Поместье площадью примерно одиннадцать квадратных километров расположено в очень уединенной калифорнийской долине Санта-Инез, примерно в десяти минутах езды от маленького поселка Лос Оливос. После весьма внушительно выглядящих ворот Gate 1 на воротах Gate 2 меня ожидал охранный пост, где обычно проверяют посетителей. Им нельзя брать с собой фотоаппараты или камеры, и они должны подписать договор – соглашение о том, что вся информация, полученная внутри поместья, не подлежит разглашению. Еще отсюда обычно посылали сообщение о посетителе в хозяйский дом – чтобы там знали, что гость появится ровно через десять минут. Охранники помахали мне. В то время ни они, ни я не знали, что однажды я стану их начальником. Дорога от ворот до главного дома пролегала среди цветочных клумб и рядов старых деревьев, среди которых были расставлены фигуры сказочных героев. Везде звучала музыка – позднее я наблюдал, как очень многие гости плакали, увидев эту картину. Создавалось впечатление, что ты едешь прямиком в сказку, в райский сад, где все дышит миром и покоем. Когда меня подвезли к главному дому, все служащие выстроились перед входом в ряд, особенно хорошо были заметны повара в высоких белых колпаках. То, что работники лично приветствовали посетителей, было в порядке вещей. Меня провели в дом, чем-то напоминающий заколдованный замок из сказки. Однако внутри меня ожидала солидная обстановка американского загородного дома, дополненная несколькими антикварными вещами викторианского периода и предметами мексиканского народного искусства. После того, как я немного осмотрелся, работники ранчо отвели меня в так называемый гостевой блок 1 – мое будущее собственное жилище в «Неверленде». Затем подошел и он, Майкл: – Welcome on Neverland! How was your trip? (Добро пожаловать в «Неверленд»! Как прошла поездка?) Когда я ответил, он потребовал: – Give me a hug! (Обними-ка меня!) Мы обнялись. Он прошелся со мной по дому и показал мне все, что было поблизости – веранды, соседние здания и самые красивые виды из окон. Майкл не удержался и лично выдал мне специальный код, его нужно было набирать, чтобы попасть в главный дом. Он непременно хотел сделать это сам. Код то и дело менялся, но без какой-либо регулярности. После Майкл несколько торжественно объявил мне: – You are very welcome! That`s your home, Dieter! (Добро пожаловать! Это твой дом, Дитер!) Раскинув руки в стороны, он добавил: – You are at home now, do whatever you want! Feel free! (Ты дома, так что делай что хочешь! Чувствуй себя как дома!) И исчез так же внезапно, как и появился. Меня еще ни разу в жизни не принимали так тепло. И я должен был для начала понять это не только разумом, но и душой, осознать ситуацию. Я немного побродил по дому и присел отдохнуть на одной из веранд, а чуть позже направился на кухню, где, среди развешанных по стенам огромных медных сковородок, работали повара. Мне протянули меню, и я не смог удержатся от ухмылки, читая его. Наряду со сложными в приготовлении салатами из множества составляющих и некоторыми другими блюдами, меню прежде всего отражало любовь Майкла к фаст-фуду: всевозможные вариации жареных цыплят, гамбургеры, хот-доги, мексиканские блюда, завернутые в плоский хлебец-тортилью, и прочая похожая еда. К ним подавались различные сорта чатни, соусов, пончики и, разумеется, мороженое. Ему нравилась еда, которую можно есть руками, вилка и нож не особенно пользовались популярностью у Майкла. Я позволил себе гамбургер и салат. Я часто совершал длительные прогулки по ранчо, на нем всегда можно было открыть для себя что-то новое. Я видел цветы, деревья и декоративные растения, совершенно мне не знакомые – словно был на другой планете. Ухоженные газоны, раскинувшиеся по пологим холмам, отливали нежно-зеленым в лучах утреннего солнца. Между ними располагались так называемые Pleasuregrounds, они так и приглашали задержаться на них немного. Мой путь пролегал по Belt Walks, посыпанным гравием дорожкам, вьющимся среди клумб с экзотическими растениями, усеянных цветами лугов, маленьких прудиков и изящных мраморных статуй. Где-то вдалеке журчали прохладные фонтаны. Здесь потрудились талантливые ландшафтные архитекторы и садоводы; благодаря проходящим то тут, то там просекам можно было наслаждаться видом далеких гор, главного дома или других зданий. Все было превосходно распланировано, отлично сочеталось друг с другом и при этом не выглядело чрезмерно искусственным. Это было как огромное произведение искусства, созданное природой и человеческим гением. В противоположность к художественно оформленному саду, обширные участки поместья намеренно не трогали, предоставляя растениям расти свободно, и эта чаща гармонично дополняла ландшафт долины Санта-Инез. Наверху, на одной из гор ранчо, я мог наблюдать за косулями или смотреть на стада коров и виноградники наших калифорнийских соседей-виноделов вдалеке. Это был дом Майкла – и он просто не имел себе равных. Он без сомнения осуществил свою мечту. Я пытался представить себе масштабы «Неверленда», сравнить его с чем-то, и спрашивал себя, какую площадь он мог бы занимать. Был ли он просто большим поместьем, вроде ранчо Reata Ranch из фильма «Гиганты», или его территория достигала размеров города? Или больше? Когда я однажды был с Майклом в Монако, то познакомился с княжеством немного ближе и выяснил, что площадь этого города-государства примерно в пять раз меньше «Неверленда». На двух квадратных километрах Монако проживают тридцать три тысячи человек, а на одиннадцати километрах ранчо в лучшие времена жили и работали не больше двухсот. Монегаски живут в стране с многовековой историей, собственным национальным гимном, парламентом с семью партиями, казино и знаменитой гонкой Формулы 1. Чисто теоретически, Монако со всеми его зданиями и жителями пять раз уместилось бы в «Неверленде», если бы там, как в Монако, строили высотные дома. Майкл, конечно, решительно отклонил бы подобный замысел, но это сравнение помогло мне лучше оценить размеры поместья. Когда Майкл приобрел свое ранчо, у нас в Германии каждую неделю показывали американский сериал «Даллас». Основной сюжет взят из уже названного киноэпоса «Гиганты» 1956 года, с Элизабет Тейлор, Роком Хадсоном и Джеймсом Дином в главных ролях. Последний играл роль Джетта Ринка. Первые две буквы имени главного персонажа «Далласа» – Дж.Р. Юинга (Джон Росс Юинг) намекают на сходство между фильмами. Майкл, конечно, был знаком и с сериалом, и с фильмом. Если сейчас, шутки ради, посмотреть первые серии, будешь изумлен, насколько социально-политическая обстановка в США отличалась от теперешней в те времена. В наши дни это казалось невозможным, но тогда жизнь главного героя проходила в изменах, секс-скандалах, обманах и интригах; в истории также была внучка-школьница, постоянно склоняющая его подчиненного к страстному сексу на сеновале или в машине. Бурбон лился рекой, а глава семьи курил «Марльборо». Конечно, такое преувеличение было намеренным, но это еще не все: так называемую «политкорректность» еще не изобрели. Поэтому практически все герои сериала принадлежали к высшему обществу Техаса и, естественно, были белыми. Афроамериканцы и люди латиноамериканского или азиатского происхождения появлялись разве что в ролях прислуги на вечеринках и барбекю, устраивающихся на ранчо Southfork. Для многих американцев собственное поместье было мечтой, как признак высокого положения, власти, успеха и богатства; при этом оно представлялось огромным и бескрайним, как прерии. В других сериалах и фильмах до «Далласа» тоже встречались обманы и взяточничество, но это было нечто абсолютно новое – впервые подобное поведение преподносилось как допустимое в приличном обществе. Супружеская измена, дача взятки или вымогательство – сериал создавал впечатление, что все это совершенно нормально, более того, достойный пример для подражания. Нередко зрители вставали на сторону «героя», Дж.Р, когда ему в очередной раз удавался какой-нибудь особенно грязный трюк – то есть, по сути, они вставали на сторону зла. Манера этого сериала (заставлять симпатизировать личностям, поступающим асоциально и аморально) в свое время вызвала огромную волну критики от педагогов, психологов и социологов. Сериал, говорили они, дает совершенно неправильные понятия о нормах поведения в обществе. Музыкальный бизнес был жестким всегда, но иногда я задавал себе вопрос, не стал ли он в 80-е значительно безжалостнее из-за «далласской» философии. С 1983 по 1985 год там снималась и Присцилла Пресли, бывшая жена Элвиса, наследница Грейсленда и мать будущей жены Майкла, Лизы-Марии. Поместье Рональда Рейгана, президента Соединенных Штатов с 1981 по 1989, находилось всего лишь в двадцати двух километрах от участка Майкла. Насколько я знаю Майкла, это обстоятельство также могло сыграть роль в том, что он так упорствовал в покупке Sycamore valley ranch, переименованное им позже в «Неверленд». Его соседом был президент, чья карьера началась в шоу-бизнесе, в кино, и который, как и Майкл, происходил из бедной семьи. После успеха «Триллера» в 1982 году Майкл стал очень состоятельным, и было ясно, что он обязательно захочет переплюнуть как выдуманное поместье из фильма и сериала, так и любое реальное. Он не интересовался нефтью, как владельцы соседних ранчо. Его ресурсом был талант. Разведение скота также оставляло его совершенно равнодушным, вместо коров он держал в своем личном зоопарке слонов, тигров и жирафов. Кроме того, там был кинотеатр, маленькая железная дорога с вокзалом, парк развлечений с различными каруселями, киоски с сахарной ватой и попкорном, театр и даже музей. «Неверленд» был особым маленьким миром, и заботы и тревоги мира внешнего часто не затрагивали его жителей. Но на рабочем месте Майкла, в офисе или студии, необходимо было и о делах поговорить, и обсудить
Перевод книги Дитера Визнера "Майкл Джексон, правдивая история".
С конца 1997 года, после окончания тура, я больше не приезжал на ранчо в гости, а все чаще и чаще подолгу жил там. Майкл начал все больше посвящать меня в свои дела. Он хотел изменить свою жизнь и стремился собрать вокруг себя новую команду, а я должен был стать довольно значительной ее частью. Сначала эта идея меня напугала: ведь люди вроде его адвоката Джона Бранки и такие компании, как «Сони», казались мне гигантами, с которыми мне не сравниться. Майкл в конце концов послал меня к «Сони», чтобы контролировать связанные с мерчендайзингом проекты; я также обратился к Джону Бранке от его имени с несколькими вопросами, не терпящими отлагательств. Этим людям не оставалось ничего другого, кроме как принять меня, и для них в этом было мало забавного. Вдруг приходит кто-то неизвестный и что-то от них требует – но он пришел от имени Майкла Джексона. Я вживался в эту роль все больше и больше, пока в конечном итоге не стал его менеджером. Майкл добился у властей запрета на полеты над своим ранчо. Самолеты любого типа должны были облетать «Неверленд», держась на приличном расстоянии. Майкл хотел, чтобы назойливые папарацци не тревожили его покой и не лезли в частную жизнь его семьи. Правда, с покоем случались перебои, когда обитатели ранчо, да и сам Майкл в первых рядах, с ревом разъезжали по поросшим неухоженным лесом холмам «Неверленда» на квадроциклах – четырехколесных мотоциклах. Уже в мой первый день он показал мне свой автомобильный парк. Можно сказать, что это был «общественный» транспорт, которым мог пользоваться любой гость или житель ранчо, когда ему заблагорассудится. Мы проехались по железной дороге, от вокзала к театру, и, осмотрев его, повернули назад. Майкл как раз демонстрировал мне свою студию, когда показал на электромобили и среди них – его любимые квадроциклы. В каждой машине был оставлен ключ зажигания, кто угодно взять любую, какую хотел в данный момент. В «Неверленде» не было «моего» и «твоего», так требовала философия Майкла. Среди квадроциклов был один, особенно большой – его любимый, я смог осмотреть его поближе. – You can take it, no problem at all (Можешь взять его, это не проблема), – только и сказал Майкл, прежде чем снова исчезнуть. Я стартовал и погромыхал на квадроцикле свои первые километры по дикой, нетронутой садовниками местности. Прошло несколько дней, прежде чем я смог ориентироваться в этом новом мире. Когда я первое время просыпался утром, то не знал толком, где нахожусь. Но посмотрев из окна, прямо на озеро, и ощутив это бесконечное спокойствие вокруг, я понимал, что это мне не приснилось. Я действительно в «Неверленде».
Глава 12. Монте-Карло, май 2000 года.
Майкл Джексон должен был получить награду «Artist oft he Millennium Award» на церемонии награждения World Music Awards. Мы подъехали к гостинице «Hotel de Paris», где для нас были забронированы номера, прямо напротив знаменитого казино. В Монте-Карло или любом другом месте мы всегда действовали по одному и тому же сценарию. Я ненадолго вышел из машины, чтобы оценить обстановку, и понял, что нам необходимо как можно скорее отъехать от главного входа. Огромная, взволнованная толпа фанатов постоянно росла, так что перед входом оставалось все меньше свободного места. Мы снова запустили двигатели, сделали небольшой круг по окрестностям и припарковали машины напротив черного хода, поперек, так, чтобы остался лишь узкий проход. Таким образом, мы смогли доставить Майкла и детей в здание. Потом перед машинами выстроили заграждения. Служащие отеля и не предполагали, что посещение Майкла могло вызвать подобную шумиху. Внутри я вступил в переговоры с пожилым господином, советником принца Монако. Он только посмеялся над моими опасениями по поводу безопасности и дал мне понять, что в Монако знаменитостей – пруд пруди. Все они могут относительно свободно передвигаться по городу, и к ним никто не пристает, потому что здесь к такому привыкли. Богатые и знаменитые чувствуют себя в Монако как дома. Мое возражение, что с Майклом Джексоном может быть по-другому, осталось без ответа. Советник не видел причины прибегать к особым мерам безопасности. Позже прибыли представители «Мерседеса», которые хотели торжественно вручить Майклу смарт (марка автомобилей малого класса. – прим. ред.). Они уже установили черный смарт под лестницей напротив главного входа отеля в сопровождении команды фотографов; он выглядел очень привлекательно с рекламной точки зрения. Мы с охранниками подготовили все к передаче. Между тем, даже в гостинице Майклу досаждали и просили автографы персонал отеля и гости, и их число все росло и росло. Снаружи же началось настоящее столпотворение. Мы больше ничего не контролировали, и поэтому вручение смарта пришлось прервать. Несчастный представитель «Мерседеса» остался в одиночестве, в то время как мы снова переправляли Майкла в безопасный отель.
Тем временем вокруг обширной территории перед гостиницей установили оцепление, и принц Альберт Монакский, нынешний правитель маленького государства, стоял внизу на лестнице, чтобы, в соответствии со своим положением, принять Майкла Джексона. Он ждал. Прошла уже пара минут, как Майкл должен был спуститься, и советник принца Альберта, пожилой господин аристократичного вида, с которым я уже познакомился, за эти две минуты превратил мою жизнь в ад: «We can`t let him wait! He never has to wait for anyone!» (Мы не можем заставлять его ждать! Ему никогда не приходится ждать кого бы то ни было!). Я пошел в номер Майкла, и там все было как всегда: он совсем не торопился, будто бы в запасе у него все время этого мира. Майкла Джексона ждут – для него это было абсолютно нормально. Я уже начал немного нервничать и поторопил его: – Michael, I think we have to leave! (Майкл, думаю, нам пора идти)
Но прошло еще почти десять минут, пока он, наконец, надел свою шляпу и сказал: – Okay, let`s go! (Ладно, пойдем)
Он спустился вниз по лестнице к принцу Альберту. Тот поднялся на несколько ступенек вверх, ему навстречу, и они очень сердечно приветствовали друг друга. Майкл Джексон хоть и носил прозвище «Король поп-музыки», но никогда не вел себя, как король. Напротив, по отношению к другим людям он в большинстве случаев был скорее застенчив и обходителен. Одно это обстоятельство, что его должны ждать даже настоящие принцы, давало ему что-то вроде особого статуса.
Глава 13. Размер имеет значение.
Церемония вручения наград проходила в клубе Monaco Sporting Club. Майкл должен был выступать последним, как несомненный гвоздь программы. Я уже был на месте и позвонил ему лишь незадолго до выступления, чтобы он приехал прямо сейчас. Согласно мнению устроителей, его преждевременный приезд внес бы слишком большую сумятицу. Когда он прибыл, все остальные артисты выстроились вдоль прохода к сцене, и принц Альберт торжественно вручил ему награду «Artist of the Millennium Award», подчеркнув ее значимость полными энтузиазма словами: «Когда через тысячу лет будут оглядываться на историю поп-музыки, ни об одном артисте не станут вспоминать с таким глубоким почтением, как о Майкле Джексоне». Майкл вежливо поблагодарил принца, но затем обратился к бушевавшим от восторга фанатам и заверил их: – You are the reason why I continue to do what I do! (Я продолжаю делать то, что делаю, только ради вас!) – что было встречено бурными овациями.
После этого снова появились представители «Мерседеса», чтобы, наконец, подарить Майклу смарт. Они вручили ему техпаспорт автомобиля и ключи, а после вручения наград продемонстрировали нам маленькую машину в подземном гараже. Майкл не смог сдержать смех при виде этого автомобиля. Заглядывая внутрь через открытую дверь, он прикидывал: может быть, смарт – это вроде электромобилей на ранчо, игрушка. Он не совсем понимал, что хотят от него ребята из «Мерседеса», но учтиво поблагодарил их за чудесный подарок: «Oh, thanks so much!!!» (О, большое спасибо!). Смарт явно был маловат для него, ведь Майклу всегда не хватало размаха. Когда мы вечером вместе листали посвященный смарту рекламный проспект, который нам оставили служащие «Мерседеса», он увидел фото стеклянной «башни» с машинками-смартами внутри. Подобные «башни», что-то вроде многоэтажных гаражей с прозрачными стенами, вмещающих до тридцати смартов, в то время возводились некоторыми автоторговцами в рекламных целях. Фотография полностью очаровала Майкла, и теперь он во что бы то ни стало хотел точно такую же «smart tower» на своем ранчо! «Dieter, that´s what I want!» (Дитер, это именно то, что мне нужно!). На следующее же утро я позвонил в «Мерседес», и они, к моему удивлению, согласились: «Окей, вы получите «башню».
Майкл действительно один раз прокатился по Монако на черном смарте, который он получил в подарок. Правда, далеко мы не уехали. Он собирался за покупками в FNAC, крупный торговый центр, и маленький автомобильчик сопровождали два наши больших микроавтобуса. Майкла вез шофер. Движение было такое медленное, что охранники могли бежать рядом. Но поклонники, которые в огромном количестве тоже бежали следом, становились все навязчивей. Все больше фанатов прорывали оборону, трясли и раскачивали маленький смарт, так, что я даже испугался, что они вот-вот перевернут его. Поэтому в более-менее защищенном месте Майкл пересел к нам в машину.
Позже Майклу пришелся по вкусу автомобиль Mercedes Benz S 600 Pullman. Его по-настоящему восхитил лимузин, и ему захотелось владеть таким же. Он практически принуждал меня найти ему эту машину, а лучше сразу три. Лимузины, которые изготовлялись по запросам глав государств, дворянских семей, представителей королевских домов, нескольких шейхов и немногих владельцев крупных фирм, были верхом совершенства с технической точки зрения, оснащены всем, что только можно пожелать, и соответствовали самым высоким стандартам роскоши и безопасности.
В ответ на настойчивые требования Майкла я сначала достал ему другую глянцевую рекламную брошюру «Мерседеса», сделанную очень добротно; там были представлены многие различные модели. Особенно ему понравилась многочисленная аудио- и видеоаппаратура, а также большие мониторы. Техническое оснащение самого высокого уровня. Он взял толстый маркер и спонтанно набросал свои пожелания прямо на брошюре. В заднюю часть салона нужно было, конечно же, встроить как можно больше экранов. У меня оставались связи с «Мерседесом» еще с того времени, когда я не работал на Майкла, и я использовал их, чтобы от его имени вести переговоры о покупке. Оснащенный многочисленным дополнительными приборами лимузин был чуть позже переправлен в США, в «Неверленд».
Глава 14. Кнут и пряник.
Просыпаясь, Майкл сразу же был бодр и готов к работе, и тогда мы плотно завтракали у него в офисе или на кухне. Он просыпался и засыпал, когда ему было угодно, без разницы, днем или ночью. Если он завтракал утром, мы садились за стол вместе с детьми. Для него это было невероятно важно, он проводил эти совместные трапезы с ритуальной торжественностью как можно чаще, насколько позволяло расписание. Он со всей серьезностью рассказывал, какие вредные вещества содержатся в продуктах питания, предостерегал от холестерина и вел себя как человек, придающий огромное значение здоровью. Со словами «Dieter, you have to take this!» (Дитер, ты просто обязан это попробовать) он протянул мне через стол странную желтую банку, на которой было написано: This is not butter! (Это не масло!) Внутри находилась гладкая масса из сгущенной пахты, масла соевых бобов и соли с лецитином и витамином А, как он мне объяснил. Таким образом, дети получали максимально здоровое питание. Но, каким бы аскетичным и придерживающимся здорового образа жизни человеком Майкл ни пытался выглядеть в ваших глазах, он с удовольствием поглощал куриные крылышки и прочий фаст-фуд, когда его никто не видел.
Если дети ссорились за завтраком, он вмешивался: «Paris, don`t do this!» (Пэрис, не делай этого) или «Prince, stop!» (Принс, хватит). А я пытался уладить спор: «Michael, just let them eat…» (Майкл, просто дай им поесть). Но у него были собственные воззрения на этот счет: «You know, Dieter, I have to take care, they have to be smart» (Знаешь, Дитер, я должен следить за этим, они должны быть хорошо воспитаны). Они с раннего детства должны были усвоить правила поведения за столом и хорошие манеры.
После завтрака Майкл с детьми часто стоял у окна посредине верхнего этажа, когда кто-нибудь из смотрителей проводил мимо дома слонов. Самый большой – его подарила Майклу на день рождения Элизабет Тейлор – шел впереди. Еще более своеобразной эту сцену делало то, что вместе со слонами постоянно бегал верблюд. Эта странная процессия почти каждый день проходила по просторам ранчо мимо вышеназванного окна к озеру, где слоны купались и с удовольствием плескались в воде. Их мыли, животные пускали фонтаны хоботами и трубили, как сумасшедшие, а потом отдыхали на небольшом пляже. Что и говорить, для детей это представление было прекрасным развлечением, которое никогда не надоедало. Они росли в сказочной стране, но для них сказка была явью. Дети не знали другой жизни, и звери под окнами были для них в порядке вещей.
Иногда детям разрешалось покормить слонов. Майкл нанял ветеринара и множество служащих, которые постоянно находились рядом с животными и заботились о них. И хорошо, что это было так, потому что я могу подтвердить: если ты, погруженный в свои мысли, совершаешь прогулку по ранчо, и вдруг перед тобой возникает слон, явно пребывавший в скверном настроении – у тебя серьезная проблема. Поэтому к надзору за животными – наряду со слонами на ранчо жили ламы, змеи, попугаи, тигры, верблюды и жирафы – относились очень серьезно.
Хоть Майкл и знал, что его дети растут совсем не так, как большинство их сверстников, тем не менее, он всегда старался привнести в их жизнь немного нормальности. У детей были собственные няни и учителя, но ему было важно самому участвовать в воспитании своих детей и организовывать их ежедневный досуг. Он часто приводил детей в школу – ее специально устроили в «Неверленде». Майкл позаботился, чтобы на занятия приходили и другие дети, таким образом, Принс и Пэрис могли пообщаться с ровесниками. Если дети не хотели идти в школу, тогда, как и в других семьях, у них возникали проблемы с отцом. Майкл охотно брал детей с собой в путешествия, и даже во время этих многочисленных путешествий он придавал огромное значение тому, чтобы они не прекращали занятия. Поэтому в гостиничных номерах устраивали что-то вроде классной комнаты с доской, партами, книгами и прочим учебным материалом, чтобы учительница (которую тоже брали с собой) могла проводить уроки. Эти занятия регулярно проверялись представителями соответствующего ведомства.
Прежде всего Майкл хотел защитить своих детей, он тщательно оберегал их, чтобы по возможности оградить их от дурного влияния. К примеру, в возрасте от пяти до семи лет детям не разрешалось смотреть телевизор и пользоваться интернетом, чтобы они не увидели программы или новости, которые могли бы их напугать или смутить. Вместо этого Майкл часто ходил с ними в кино на ранчо, и они все вместе смотрели старые диснеевские фильмы и мультфильмы. Или же играли в видео- и компьютерные игры, подходящие детям их возраста. Причем Майкл, вопреки собственным убеждениям, очень часто сидел рядом с детьми на полу и ел пиццу.
