Интервью с Марселем Марсо 6 декабря 1995 года Майкл потерял сознание во время репетиции концерта, которая проходила в Нью Йорке, на сцене Beacon Theater. Он был доставлен в больницу, где провел несколько дней. Подготовка к шоу так и не была возобновлена.
Концерты, запланированные на 8 и 9 декабря, должны были стать выдающимся событием: сообщалось, что выступление Майкла будет в корне отличаться от того, что он делал прежде. Зал Beacon Theater вмещает всего полторы тысячи зрителей — очевидно, что обстановка должна была быть намного более простой и душевной, чем на 100-тысячном стадионе.
Майкл репетировал с шестью рок-музыкантами, симфоническим оркестром из 40 человек и 32 танцорами. Над шоу также работали девять хореографов. Планировались, что в двух часовое шоу войдут старые песни, а так же новые работы Майкла, такие как «Childhood» и «You Are Not Alone». 11 декабря концерт должен был быть показан на канале НВО.
Примечательно, что над шоу вместе с Майклом работал выдающийся мим, Марсель Марсо. Будучи артистом, для искусства которого движение, отражающее состояние души, мысли и чувства сценического героя, является основным и единственным выразительным средством, Марсо, как никто другой, сумел понять и оценить Майкла-хореографа, танцора, чуткого и восприимчивого человека искусства.
Марсель Марсо дал французскому фэнзину «HISTORY» интервью, в котором рассказал о недолгом, но незабываемом сотрудничестве с Майклом.
Расскажите, пожалуйста, о том, как вы впервые встретили Майкла Джексона.
М.М. Я узнал о том, что Майкл был моим поклонником, когда он приехал во Францию в ходе турне «Bad». Он сказал тогда, что хотел бы встретиться здесь с двумя людьми: Марлен Дитрих и Марселем Марсо. Кто-то спросил: «А почему Марсель Марсо? Он ведь даже не разговаривает» (вероятно, это был непрофессиональный журналист, который мало что понимал). Майкл Джексон ответил, что ходит на мои выступления каждый раз, когда я приезжаю в Штаты, и поражен абсурдностью этого вопроса. Журналист не знал, что ответить на это...
Затем Майкл Джексон пришел на мое шоу в Лондоне, тогда мы и встретились в первый раз. Мы стояли на сцене театра, в котором проходило мое выступление, и разговаривали. Он, в частности, отметил, что его поражает моя пантомима «человек, идущий против ветра». Он использовал подобный эффект в своей «лунной походке».
Наша первая встреча была чудесной. Он сказал мне: «Марсель, вы фантастический артист». Он высоко ценит поэзию искусства пантомимы, ее медленные движения, ритм, тишину... Я узнал, что он посещал большинство моих выступлений в Штатах, когда был еще ребенком. Он тайком приходил меня увидеть, а я не имел представления о том, что он сидит в зрительном зале.
Он знает о моей работе с начала моей карьеры и говорит, что я оказал на него влияние наряду с такими людьми, как Фред Астер и другие. Но, несмотря на это, он уникальный человек, а не имитатор. Я думаю, он знает, чему поучиться у лучших артистов, в какой бы сфере они ни работали.
Каким вы представляли себе Майкла Джексона до того, как познакомились с ним?
Я ассоциировал его с пением и написанием песен, с ритмом, с популярной музыкой. Я отмечал, невероятную живость его движений, то, что он потрясающе одаренный танцор.
Когда вы снова встретились после той, первой, встречи?
Майкл Джексон пригласил меня к себе домой в 1992 году, когда я ездил с концертами по Соединенным Штатам. Мы долго разговаривали. Он рассказал мне о том, какое впечатление на него производят мои выступления, белая маска, которую я ношу. В той же мере, в какой Майкл является поклонником Чаплина, он очень любит искусство пантомимы. Первое, о чем он спросил меня при встрече, это записываю ли я свои выступления на видео. «Конечно», ответил я. «Прекрасно!», сказал Майкл. Он добавил, что это важно делать «для истории».
При каких обстоятельствах Майкл предложил вам принять участие в его концертах для американского кабельного канала HBO?
Я был в турне по Аргентине, когда мне позвонил Майкл Джексон. Он сказал мне, что написал песню, которая называется «Childhood», и начал напевать ее по телефону. «Я бы очень хотел, чтобы вы сыграли эту песню на сцене, - сказал он. - Еще мне бы хотелось сделать этот номер вместе с вами. С героем вашей пантомимы.. это было бы здорово!»
Я сказал себе, что это просто его манера общаться, что ничего еще не определено. В конце концов, когда вы разговариваете с кем-то по телефону, от устного соглашения далеко до контракта о сотрудничестве. Поэтому я сказал Майклу: «Я дам тебе номер своего телефона в Париже. Позвони мне, если захочешь, и если мы будем работать над этим номером, мы сделаем все, как полагается».
Вскоре после этого разговора я вернулся во Францию, и Майкл позвонил мне на домашний номер. Он начал напевать мне песню. Я спросил: «Каким ты видишь наш совместный номер? Пришли мне сценарий», на что Майкл ответил: «Нет, я хочу, чтобы вы занялись хореографией этого номера, и чтобы мы исполнили его вместе. Я займусь подготовкой контракта».
Я был с концертами в Бангкоке, когда со мной связался американский агент Майкла Джексона. Мы решили, совместно с НВО, что шоу будет запланировано к показу на Рождество 1995 года. Все было готово. Затем я отправился в Штаты, где был принят Майклом с большим размахом. Он был чрезвычайно рад меня видеть, и мы тут же начали репетировать. Он предоставил мне карт-бланш. Я мог изображать с помощью пантомимы, под мелодию прекрасной песни «Childhood» все, что хотел. Майкл Джексон хотел увидеть нечто конкретное.
Искусство пантомимы символично, невозможно при помощи пантомимы передать текст песни, в песне должна быть невесомость поэзии, а «Childhood» - песня невероятной лирической силы. На мой взгляд, в этой песне есть нечто такое, что напоминает мне величайшие, причудливые произведения великих французских поэтов прошлого века, таких как Рэмбо или Бодлер, каждый из которых писал с большим чувством об утраченном, несчастливом детстве, о детстве, которого уже не вернуть.. Это слова, которые исходят из сердца.
Как я уже сказал, мне была предоставлена свобода действий в работе над этой версией песни Майкла «Childhood». Я мог делать все, что считаю нужным. Но в то же время, я постоянно спрашивал Майкла, нравится ли ему то, что я делаю. Поэтому можно сказать, что мы работали над песней вместе.
Вы готовились к номеру еще по приезда в Штаты?
Нет. Я все делал уже там. Важен был прямой контакт с Майклом.
Расскажите, пожалуйста, немного о вашем сотрудничестве с Майклом и о том, к чему привели ваши попытки интерпретации песни «Childhood».
Когда начинает звучать песня, Майкл находится «в саду» (слева, если смотреть из зрительного зала — прим.ред.), а я — во дворе (справа). Он начинает петь, и камера переходит на меня. Я представляю образы из песни в пантомиме. Когда он поет, что ищет свое детство, я бегу на месте. Образы выражаются с большой силой, пантомима это концентрация идей и образов.
Каково ваше мнение о песне? Она вдохновляет вас?
Это очень красивая песня. Мелодия и ритм очень трогательны. Эта песня так же полна грусти. Это послание из глубины души, своего рода, плач, попытка рассказать людям об этом. В самом деле, Майкл начал совсем юным, у него не было детства. Но не нужно сожалеть о его жизни: он был счастлив выступать и добиваться успеха. Но огромный успех нужно рассматривать в свете тех обязательств, которые накладывает на Майкла его популярность. Он постоянно находится под сильным давлением. Временами это настоящее рабство.
Майкл Джексон, которого вы встретили в 1995, был тем же, что в 1988 году?
Да, он все тот же. Во-первых, потому, что в таком возрасте люди уже не меняются. Во-вторых, потому, что он сохранил уважение и доброту, которые его отличают. Иногда возникает впечатление, что он — существо с другой планеты. Он словно не касается земли, он особенный. Я слышал, что он не любит, когда к нему прикасаются. Но могу сказать, что в конце нашего номера на песню «Childhood», когда мы исполняем дуэт, он подходит ко мне со словами «have you seen my childhood...” , и я, жестом руки, указываю ему путь. Мы завершаем номер вместе, мы становимся практически одним существом.
Это очень чистый, искренний момент. Очень поэтичный. На мой взгляд, Майкл настоящий поэт, истинный поэт, который пишет песни. Он так же невероятный танцор и шоумен, глубоко уважающий театр, музыку и кино. В нем чувствуется огромное желание, потребность отдавать. Он очень чистый и искренний человек.
Но правда так же и то, что все стараются завладеть его вниманием, все чего-то хотят от него, а когда от тебя постоянно чего-то требуют, с тобой могут произойти всякие неприятности. Мое глубочайшее убеждение, которому я предан всем сердцем, что Майкл Джексон — хороший, замечательный молодой человек, который несет на своих плечах тяжкую ношу ответственности.
Говорят, что его кожа становится все белее, но, по моему мнению, это вовсе не является проблемой. Я верю, что он имеет право создавать какой угодно мифический, театральный образ. Не только на сцене, но и на телеэкране. Как бы там ни было, Майкл не отрицает, что он черный. О нем распространяют всякие абсурдные слухи. Я думаю, что в большинстве своем они выдумываются людьми по злобе, с тем, чтобы заработать на нем деньги. Я знаю, что все это ему довольно тяжело перенести, и я понимаю, почему.
Как проходили репетиции концерта?
На самом деле, очень хорошо. Я присутствовал на всех репетициях. Там было около 20 танцоров, делающих такие жесткие движения. Майкла Джексона окружало несколько танцоров, черных, которых можно назвать «уличными танцорами». На меня произвели чрезвычайное впечатление движения, которые они делали: эти движения выражали внутреннюю тревогу посредством насилия и жесткости.
Майкл решил ввести поэзию песни «Childhood» в эти танцы. С самого начала он хотел, чтобы я отразил в своей интерпретации этой песни желания и стремления его юности. Так, например, в песне есть куплет, в котором он говорит о пиратах, завоевателях и королях. Превращение пирата в короля можно передать только средствами пантомимы. Существуют разные способы передать это по средством позы; мим, так или иначе, это метаморфоза. Для танцора передать трансформацию не так просто. Мим может сделать это через позу, так он пройдет путь от пирата к королю.
Майкл Джексон видел мои работы, в том числе, «Пожирателя сердец». Он знает, что я могу выразить основные темы и идеи. Мы работали вместе и чем дальше продвигалась работа, тем счастливее он становился.
Где вы находились, когда Майклу стало плохо?
Я был в театре. Я наблюдал за репетициями танцоров, которые были прекрасны. Майкл был на сцене в окружении примерно 15 танцоров. В какой-то момент я отошел попить чего-нибудь, и вдруг воцарилась мертвая тишина. Все затихло. Мгновение назад гремела музыка, светили огни и вот, за секунду, все смолкло. Словно наступил конец света. Я вернулся на то место, откуда наблюдал за репетицией и не увидел Майкла. Он упал, потерял сознание и лежал на полу. Мы все были в ужасе. Его со всех сторон окружили люди. Он совсем не двигался.
Появились парамедики, и когда я их увидел, мне стало по-настоящему страшно. Нас всех попросили покинуть театр, и только позже мы узнали, что с Майклом все в порядке. Я отправил ему письмо в больницу, и его люди передали мне сообщение от него — он говорил, что мое письмо взбодрило его, и он с нетерпением ждет новой возможности снова со мной увидеться.
В кои то веки то, о чем сообщала пресса, было абсолютной правдой — Майкл был совершенно истощен. Это неудивительно, учитывая то, сколько сил он вкладывал в работу над песней, танцем и своей ролью одновременно, с каким напряжением он это делал, вступая на новую для него территорию. Все артисты испытывают тревогу, когда работают над чем-то новым. Майкл Джексон был доволен нашей совместной работой над песней «Childhood» , но у меня, тем не менее, есть подозрение, что он переживал из-за всего остального. Естественно, что наш номер не требовал от него таких же физический усилий, как работа на сцене с 15 профессиональными танцорами, при том, что он отвечал за хореографию шоу. Лично я был уверен, что его шоу удастся. У меня не было в этом никаких сомнений.
Вы замечали какие-либо тревожные признаки переутомления? Это было видно по лицу Майкла?
Совсем нет. Я работал с ним весь день и, думаю, заметил бы, если бы что-то было не так. Но когда я приходил на репетицию, он был, как всегда, обаятельным, выглядел как обычно — не было ни малейших признаков того, что он находится на грани срыва. Конечно, чувствовалось, что Майкл переживает напряжение, но он старался это скрыть. Он был обезвожен. Дело не в проблемах с сердцем, потому что, по моему мнению, чтобы танцевать так, как он, и демонстрировать такую выносливость, нужно иметь отличное здоровье, которым он наверняка обладает.
Если судить в общем, Майкл выглядел счастливым?
Думаю, когда работает, он счастлив. Он бы не мог сделать то, что делает, если бы искусство не приносило ему удовлетворения. Он по-прежнему большой ребенок, каковым является, в действительности, всякий творческий человек. Все художники это дети, которые взрослеют, но им удается сохранить детскую чистоту, связь с детством.
Как вы считаете, Майкл Джексон будет оставаться популярным артистом в последующие годы?
Да, я верю, что его искусство будет совершенствоваться, потому что Майкл Джексон — чрезвычайно глубокая личность. Нам повезло, что он вошел в число величайших людей нашей эпохи. Он останется среди великих, не только благодаря музыке, но так же благодаря множеству идей, которые он воплощает в своем искусстве. Так, например, танцуя, он выражает жестокость нашего мира, состояние тревоги, которое характеризует нашу эру. В его душе живет вечный ребенок, поэт, который составляет сокровенную часть его личности.
Майкл Джексон чрезвычайно глубок - чтобы понять это, нужно посмотреть видео, которое он снял на песню «Earth Song”. Я считаю, что это замечательная работа необыкновенного артиста.
Господин Марсо, в ходе этого интервью мы говорили, главным образом, о Майкле Джексоне. Вы с величайшей любезностью и готовностью согласились ответить на все наши вопросы, и мы очень вам за это благодарны. Чем вы объясните скромность артиста вашего ранга?
Однажды, еще в 1967 году, я встретил Чарли Чаплина. Я был в аэропорту с другом, а Чаплин сидел неподалеку от нас. Он был со своими детьми, которые тогда были еще маленькими. Друг сказал мне: «Слушай, Чарли Чаплин сидит вон там и смотрит на тебя». Я не хотел вставать, подходить к нему и беспокоить. Кончено, к тому моменту я уже был Марселем Марсо, артистом, известным в Штатах на протяжении более десяти лет, но я испытывал смущение рядом с артистом такой величины, как Чаплин. Я испытывал почти что ужас перед тем, чтобы подойти к нему и заговорить, но он смотрел прямо на меня. Мне нужно было уходить, это была встреча, которой я никогда не забуду, чрезвычайно трогательная встреча. Чаплин сказал своим детям: «Подойдите и поздоровайтесь с Марселем Марсо». Спустя несколько минут человек из его окружения подошел сказать Чаплину, что его самолет скоро улетит. Я понял, что могу больше никогда его не увидеть и подумал: «Что же мне сказать? Какими словами можно выразить благодарность человеку такой величины, как Чаплин?» Перед там как расстаться, я хотел поцеловать ему руку, он пытался ее отнять, но я взял и поцеловал ее. В его глазах стояли слезы, он, наконец, ушел.
Я спросил у своего друга, почему же Чаплин чуть не заплакал в тот момент, когда я поцеловал ему руку? А друг ответил: «Потому что ты — Марсо». Он хотел сказать, что Чаплину было тогда 78 лет, он уже не был так популярен, как в годы своего расцвета, не было той популярности, которая в последствии вновь к нему вернулась. И в этот период Марсель Марсо подошел поцеловать ему руку. В то время я был самым известным мимом, люди говорили обо мне, и я хотел выразить свое почтение величайшему мастеру немого кино, Чарли Чаплину. Это взяло его за душу.
Конечно же, я испытывал глубочайшее уважение к нему. Равно как и к Майклу Джексону, за его величайший талант. Все мы уважаем друг друга. А уважение это смирение. Потому что человек никогда не бывает в себе уверен на сто процентов, даже если знает, что является одним из ведущих артистов своего жанра.
Плюс! 
