| Galoshka | Дата: Суббота, 28-04-2012, 08:15 | Сообщение # 1 | |
 |
| I Love You More |
Репутация: |
Награды: |
Сообщения: 10757 |
Из: Ростов-на-Дону |
 |
| 
Джо́натан Свифт (англ. Jonathan Swift; 30 ноября 1667(16671130), Дублин, Ирландия — 19 октября 1745, Дублин) — англо-ирландский писатель-сатирик, публицист, философ, поэт и общественный деятель.
Наиболее известен как автор знаменитой фантастической тетралогии «Путешествия Гулливера», в которой остроумно высмеял человеческие и общественные пороки. Жил в Дублине (Ирландия), где служил деканом (настоятелем) собора Святого Патрика. Несмотря на своё английское происхождение, Свифт энергично защищал права простых ирландцев и заслужил искреннее уважение с их стороны.
Ранние годы (1667—1700)
Основным источником сведений о семье Свифта и его ранних годах является «Автобиографический фрагмент», который был написан Свифтом в 1731 году и охватывает события до 1700 года. Там говорится, что в годы гражданской войны семья деда Свифта переселилась из Кентербери в Ирландию.
Свифт родился в ирландском городе Дублин в небогатой протестантской семье. Его отец (также по имени Джонатан Свифт, 1640—-1667), мелкий судейский чиновник, умер, когда сын ещё не родился, оставив семью (жену, дочь и сына) в бедственном положении. Поэтому воспитанием мальчика занимался дядя Годвин, с матерью Джонатан почти не встречался. После школы он поступил в Тринити-колледж Дублинского университета (1682), который закончил в 1686 году. В результате обучения Свифт получил степень бакалавра и пожизненное скептическое отношение к научным премудростям.
В связи с гражданской войной, начавшейся в Ирландии после свержения короля Якова II (1688), Свифт уехал в Англию, где пробыл 2 года. В Англии он служил секретарём у сына знакомого матери (по другим сведениям, её дальнего родственника) — состоятельного отставного дипломата Уильяма Темпла (англ. Sir William Temple). В имении Темпла Свифт впервые встретил Эстер Джонсон (1681—1728), дочь служанки, рано потерявшую отца. Эстер тогда было всего 8 лет; Свифт стал её другом и учителем.
В 1690 году он вернулся в Ирландию, хотя позже неоднократно посещал Темпла. Для поиска должности Темпл вручил ему характеристику-рекомендацию, в которой отмечались хорошее знание латинского и греческого языков, знакомство с французским и отменные литературные способности. Темпл, сам известный эссеист, сумел оценить незаурядный литературный талант своего секретаря, предоставил ему свою библиотеку и дружескую помощь в житейских делах; взамен Свифт помогал Темплу в подготовке его обширных мемуаров. Именно в эти годы Свифт начинает литературное творчество, сначала как поэт. Влиятельного Темпла посещали многочисленные именитые гости, включая короля Вильгельма, и наблюдение за их беседами дало неоценимый материал будущему сатирику.
В 1692 году Свифт получил звание магистра в Оксфорде, а в 1694 году принял духовный сан англиканской церкви. Он был назначен священником в ирландский посёлок Килрут (англ. Kilroot). Однако вскоре Свифт, по его собственным словам, "утомившись своими обязанностями за несколько месяцев", вернулся на службу к Темплу. В 1696—1699 годах пишет сатирические повести-притчи «Сказка бочки» и «Битва книг» (опубликованы в 1704 году), а также несколько поэм.
В январе 1699 года умер покровитель, Уильям Темпл. Темпл был одним из тех немногих знакомых Свифта, о ком он написал лишь добрые слова. Свифт занимается поисками новой должности, обращается к лондонским вельможам. Долгое время эти поиски успеха не имели, но зато Свифт близко познакомился с придворными нравами. Наконец, в 1700 году он назначен служителем (пребендарием) собора Святого Патрика в Дублине. В этот период он публикует несколько анонимных памфлетов. Современники сразу отметили особенности сатирического стиля Свифта: яркость, бескомпромиссность, отсутствие прямой проповеди — автор иронически описывает события, оставляя выводы на усмотрение читателя.
Мастер сатиры (1700—1713)
В 1702 году Свифт получил степень доктора богословия в Тринити-колледже. Сближается с оппозиционной партией вигов. Авторитет Свифта как писателя и мыслителя растёт. В эти годы Свифт часто посещает Англию, заводит знакомства в литературных кругах. Издаёт (анонимно, под одной обложкой) «Сказку бочки» и «Битву книг» (1704); первая из них снабжена многозначительным подзаголовком, который можно отнести ко всему творчеству Свифта: «Написано ради общего совершенствования рода человеческого». Книга сразу становится популярной и в первый же год выходит тремя изданиями. Отметим, что почти все произведения Свифта выходили под разными псевдонимами или вообще анонимно, хотя его авторство обычно не составляло секрета.
В 1705 году виги на несколько лет завоевали большинство в парламенте, однако улучшения нравов не произошло. Свифт вернулся в Ирландию, где ему предоставили приход (в деревне Ларакор) и проживал там до конца 1707 года. В одном из писем он сравнил распри вигов и тори с кошачьими концертами на крышах.
Около 1707 года Свифт познакомился с другой девушкой, 19-летней Эстер Ваномри (англ. Esther Vanhomrigh, 1688—1723), которую Свифт в своих письмах называл Ванессой. Она, как и Эстер Джонсон, росла без отца (торговца-голландца). Сохранилась часть писем Ванессы к Свифту — «грустные, нежные и восхищённые»[4]: «Если Вы находите, что я пишу слишком часто к Вам, то Вы должны сообщить мне об этом или вообще написать мне снова, чтобы я знала, что Вы не совершенно позабыли обо мне…»
В то же время Свифт почти ежедневно пишет Эстер Джонсон (её Свифт именовал Стеллой); позднее эти письма составили его книгу «Дневник для Стеллы», изданный посмертно. Эстер-Стелла, оставшись сиротой, поселилась в ирландском поместье Свифта вместе со своей компаньонкой, на правах воспитанницы. Часть биографов, опираясь на свидетельства друзей Свифта, предполагает, что он и Стелла тайно обвенчались около 1716 года, но документальных подтверждений этому не обнаружено.
В 1710 году тори во главе с Генри Сент-Джоном, впоследствии виконтом Болингброком, пришли к власти в Англии, и Свифт, разочаровавшийся в политике вигов, выступил в поддержку правительства. В некоторых областях их интересы действительно совпадали: тори свернули войну с Людовиком XIV (Утрехтский мир), осудили коррупцию и пуританский фанатизм. Именно к этому и призывал ранее Свифт. Кроме того, они с Болингброком, талантливым и остроумным писателем, подружились. В знак благодарности Свифту предоставили страницы консервативного еженедельника (англ. The Examiner), где в течение нескольких лет публиковались памфлеты Свифта.
Декан (1713—1727)
1713: с помощью друзей из лагеря тори Свифт назначен деканом собора Святого Патрика. Это место, помимо финансовой независимости, даёт ему прочную политическую трибуну для открытой борьбы, однако отдаляет от большой лондонской политики. Тем не менее Свифт из Ирландии продолжает активное участие в общественной жизни страны, публикуя статьи и памфлеты по насущным проблемам. Гневно выступает против социальной несправедливости, сословной спеси, угнетения, религиозного фанатизма и др.
1724: анонимно изданы и разошлись многотысячным тиражом мятежные «Письма суконщика», призывающие к бойкоту английских товаров и неполновесной английской монеты. Резонанс от «Писем» был оглушительным и повсеместным, так что Лондону пришлось срочно назначать нового наместника, Картерета, для успокоения ирландцев. Премия, назначенная Картеретом тому, кто укажет имя автора, осталась невручённой. Удалось найти и отдать под суд печатника «Писем», однако присяжные единодушно его оправдали. Премьер-министр лорд Уолпол предложил арест «подстрекателя», но Картерет пояснил, что для этого понадобится целая армия.
В конечном счёте Англия сочла за лучшее пойти на некоторые экономические уступки (1725), и с этого момента англиканский декан Свифт стал национальным героем и неофициальным лидером католической Ирландии. Современник отмечает: «Его портреты были выставлены на всех улицах Дублина… Приветствия и благословения сопровождали его всюду, где бы он ни проходил». По воспоминаниям друзей, Свифт говорил: «Что касается Ирландии, то здесь меня любят только мои старые друзья — чернь, и я отвечаю на их любовь взаимностью, ибо не знаю никого другого, кто бы этого заслуживал».
В ответ на продолжавшееся экономическое давление метрополии, Свифт из собственных средств учредил фонд помощи дублинским горожанам, которым грозило разорение, причём не делал различия между католиками и англиканами. Бурный скандал по всей Англии и Ирландии вызвал знаменитый памфлет Свифта «Скромное предложение», в котором он издевательски посоветовал: если мы не в состоянии прокормить детей ирландских бедняков, обрекая их на нищету и голод, давайте лучше продавать их на мясо, а из кожи делать перчатки.
Последние годы (1727—1745)
В 1726 году выходят первые два тома «Путешествий Гулливера» (без указания имени настоящего автора); остальные два были опубликованы в следующем году. Книга, несколько подпорченная цензурой, пользуется невиданным успехом. За несколько месяцев она переиздавалась трижды, вскоре появились её переводы на другие языки.
В 1728 году умерла Стелла. Физическое и душевное состояние Свифта ухудшаются. Популярность его продолжает расти: в 1729 году Свифту присваивается звание почётного гражданина Дублина, выходят его собрания сочинений: первое в 1727 году, второе — в 1735 году.
В последние годы Свифт страдал от серьёзного душевного расстройства; в одном из писем он упоминал «смертельную скорбь», убивающую его тело и душу. В 1742 году после инсульта Свифт потерял речь и (частично) умственные способности, после чего был признан недееспособным. Три года спустя (1745) Свифт скончался. Похоронен в центральном нефе своего собора рядом с могилой Эстер Джонсон, эпитафию на надгробной плите он сам сочинил заранее, ещё в 1740 году, в тексте завещания.
Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование уже не раздирает его сердце. Ступай, путник, и подражай, если можешь, тому, кто мужественно боролся за дело свободы.
Бо́льшую часть своего состояния Свифт завещал употребить на создание лечебницы для душевнобольных; «Госпиталь Святого Патрика для имбецилов» был открыт в Дублине в 1757 году и существует по сей день, являясь старейшей в Ирландии психиатрической клиникой.
Интересные факты
* Заметив, что многие могилы в соборе святого Патрика запущены и памятники разрушаются, Свифт разослал родственникам покойных письма, в которых требовал немедленно прислать деньги для ремонта памятников; в случае отказа он пообещал привести могилы в порядок за счёт прихода, но в новой надписи на памятниках увековечить скупость и неблагодарность адресата. Одно из писем было направлено королю Георгу II. Его величество оставил письмо без ответа, и в соответствии с обещанием на надгробной плите его родственника были отмечены скупость и неблагодарность короля.
* Придуманные Свифтом слова «лилипут» (англ. lilliput) и «йеху» (англ. yahoo) вошли во многие языки мира.
* В «Путешествиях Гулливера» упоминаются два спутника Марса, открытые только в XIX веке, причём хотя их расстояние от Марса и период обращения не соответствуют действительности, но третий закон Кеплера выполняется.
* Как-то на площади перед собором собралась и подняла шум многочисленная толпа. Свифту доложили, что это горожане готовятся наблюдать солнечное затмение. Раздражённый Свифт велел передать собравшимся, что декан отменяет затмение. Толпа затихла и почтительно разошлась.
* Бо́льшая часть состояния Ванессы, согласно её завещанию, отошла Джорджу Беркли, другу Свифта, в будущем известному философу. Свифт высоко ценил Беркли, который тогда был деканом в ирландском городе Дерри.
* Первый русский перевод «Путешествий Гулливера» вышел в 1772—1773 годах под названием «Путешествия Гулливеровы в Лилипут, Бродинягу, Лапуту, Бальнибарбы, Гуигнгмскую страну или к лошадям». Перевод выполнил с французского издания Ерофей Каржавин.
Творчество
В своё время Свифта характеризовали как «мастера политического памфлета». По прошествии времени его произведения утратили сиюминутную политическую остроту, но стали образцом иронической сатиры. Его книги еще при жизни были исключительно популярны как в Ирландии, так и в Англии, где они выходили большими тиражами. Некоторые его произведения, вне зависимости от породивших их политических обстоятельств, зажили собственной литературно-художественной жизнью.
В первую очередь это относится к тетралогии «Путешествия Гулливера», которая стала одной из классических и наиболее часто читаемых книг во многих странах мира, а также десятки раз экранизировалась. Правда, при адаптации для детей и в кино сатирический заряд этой книги выхолащивается.
Философская и политическая позиция
Мировоззрение Свифта, по его собственным словам, окончательно сложилось ещё в 1690-е годы. Позднее, в письме от 26 ноября 1725 года своему другу, поэту Александру Поупу. Свифт пишет, что мизантропы получаются из людей, которые считали людей лучше, чем они есть, а затем поняли, что обманулись. Свифт же «не питает ненависти к человечеству», потому что никогда не имел никаких иллюзий на его счёт. «Вы и все мои друзья должны позаботиться о том, чтобы мою нелюбовь к миру не приписывали возрасту; в моём распоряжении есть надёжные свидетели, которые готовы подтвердить: с двадцати до пятидесяти восьми лет это чувство оставалось неизменным». Свифт не разделял либеральной идеи о высшей ценности прав отдельного человека; он считал, что, предоставленный самому себе, человек неизбежно скатится к скотскому аморализму йеху. Для самого же Свифта мораль всегда стояла в начале списка человеческих ценностей. Нравственного прогресса человечества он не видел (скорее, наоборот, отмечал деградацию), а к научному прогрессу он относился скептически и ясно показал это в «Путешествиях Гулливера».
Важную роль в поддержании общественной морали Свифт отводил англиканской церкви, которая, по его мнению, относительно меньше испорчена пороками, фанатизмом и произвольными извращениями христианской идеи — по сравнению с католицизмом и радикальным пуританизмом. В «Сказке бочки» Свифт высмеивал теологические споры, а в «Путешествиях Гулливера» описал знаменитую аллегорию непримиримой борьбы тупоконечников против остроконечников. В этом, как ни странно, причина его неизменных выступлений против религиозной свободы в британском королевстве — он считал, что религиозный разброд подрывает общественную мораль и человеческое братство. Никакие богословские разногласия, по мнению Свифта, не являются серьёзной причиной для церковных расколов, и тем более — для конфликтов. В памфлете «Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии» (1708) Свифт протестует против либерализации религиозного законодательства в стране. По его мнению, это приведёт к размыву, а в перспективе — к «отмене» в Англии и христианства, и всех связанных с ним моральных ценностей.
В таком же духе выдержаны и другие саркастические памфлеты Свифта, а также — с поправкой на стиль — его письма. В целом творчество Свифта можно рассматривать как призыв найти пути улучшить человеческую природу, отыскать способ возвысить её духовную и разумную составляющие. Свою Утопию Свифт предложил в виде идеального общества благородных гуигнгнмов.
Политические взгляды Свифта, как и религиозные, отражают его стремление к «золотой середине». Свифт решительно выступал против всех видов тирании, однако столь же решительно требовал, чтобы недовольное политическое меньшинство подчинялось большинству, воздерживаясь от насилия и беззакония. Биографы отмечают, что несмотря на переменчивость партийной позиции Свифта, его взгляды оставались неизменными на протяжении всей его жизни. Отношение Свифта к профессиональным политикам лучше всего передают известные слова мудрого короля великанов: «всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине бо́льшую услугу, чем все политики, взятые вместе».
Свифта иногда изображают мизантропом, ссылаясь на то, что в своих произведениях, особенно в IV путешествии Гулливера, он беспощадно бичует человечество. Однако такой взгляд трудно совместить со всенародной любовью, которой он пользовался в Ирландии. Трудно также поверить, что Свифт изобразил нравственное несовершенство человеческой природы с целью поиздеваться над ней. Критики отмечают, что в обличениях Свифта чувствуется искренняя боль за человека, за его неумение достичь лучшей участи. Больше всего Свифта выводило из себя излишнее человеческое самомнение: он писал в «Путешествиях Гулливера», что готов снисходительно отнестись к любому набору человеческих пороков, но когда к ним прибавляется ещё и гордость, «терпение моё истощается». Проницательный Болингброк как-то заметил Свифту: если бы он действительно ненавидел мир так, как изображает, он бы так на этот мир не злобствовал.
В другом письме Александру Поупу (от 19 сентября 1725 года) Свифт так определил свои взгляды:
Я всегда ненавидел все нации, профессии и всякого рода сообщества; вся моя любовь обращена к отдельным людям: я ненавижу, например, породу законников, но люблю адвоката имярек и судью имярек; то же самое относится и к врачам (о собственной профессии говорить не стану), солдатам, англичанам, шотландцам, французам и прочим. Но прежде всего я ненавижу и презираю животное, именуемое человеком, хотя от всего сердца люблю Джона, Питера, Томаса и т. д. Таковы воззрения, коими я руководствовался на протяжении многих лет, хотя и не высказывал их, и буду продолжать в том же духе, пока буду иметь дело с людьми.
Книги
* «Битва книг (англ.)», (The Battle of the Books, 1697).
* «Сказка бочки (англ.)», (A Tale of a Tub, 1704).
* «Дневник для Стеллы» (англ. The Journal to Stella, 1710—1714).
* «Путешествия Гулливера» (англ. The travels into several remote nations of the world by Lemuel Gulliver, first a surgeon, and then a captain of several ships) (1726).
Свифт впервые обратил на себя внимание читателей в 1704 году, издав «Битву книг» — нечто среднее между притчей, пародией и памфлетом, основная идея которой состоит в том, что произведения античных авторов стоя́т выше, нежели современные сочинения — как в художественном, так и нравственном отношении.
«Сказка бочки» — тоже притча, повествующая о приключениях троих братьев, которые олицетворяют три ветви христианства — англиканство, католицизм и кальвинизм. Книга аллегорически доказывает превосходство благоразумного англиканства над двумя другими конфессиями, извратившими, по мнению автора, первоначальное христианское учение. Надо отметить характерную для Свифта особенность — в критике чужих конфессий он не опирается ни на цитаты из Библии, ни на церковные авторитеты — он апеллирует только к разуму и здравому смыслу.
Часть произведений Свифта носит лирический характер: сборник писем «Дневник для Стеллы», поэма «Каденус и Ванесса» (Cadenus — анаграмма от decanus, то есть «декан») и ряд других поэм. Биографы спорят о том, каковы были отношения Свифта с двумя его воспитанницами — одни считают их платоническими, другие любовными, но в любом случае они были тёплыми и дружескими, и мы видим в этой части творчества «другого Свифта» — верного и заботливого друга.
«Путешествия Гулливера» — программный манифест Свифта-сатирика. В первой части читатель смеётся над нелепым самомнением лилипутов. Во второй, в стране великанов, меняется точка зрения, и выясняется, что наша цивилизация заслуживает такого же осмеяния. В третьей высмеиваются наука и человеческий разум вообще. Наконец, в четвёртой появляются мерзкие йеху как концентрат исконной человеческой природы, не облагороженной духовностью. Свифт, как обычно, не прибегает к морализаторским наставлениям, предоставляя читателю сделать собственные выводы — выбрать между йеху и их моральным антиподом, причудливо облечённым в лошадиную форму.
Стихотворения и поэмы
Стихотворные произведения Свифт писал, с перерывами, всю свою жизнь. Их жанры варьируют от чистой лирики до язвительной пародии.
Публицистика
Из многих десятков свифтовских памфлетов и писем наибольшую известность получили:
* «Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии (англ.)», 1708.
* «Предложение об исправлении, улучшении и закреплении английского языка» (англ. A Proposal for Correcting, Improving and Ascertaining the English Tongue, 1712).
* Письма суконщика (англ.), 1724—1725.
* Скромное предложение, 1729.
Жанр памфлета существовал ещё в античные времена, но Свифт придал ему виртуозную художественность и, в определённом смысле, театральность. Каждый его памфлет написан с позиций некоторого персонажа-маски; язык, стиль и содержание текста тщательно отобраны именно для этого персонажа. При этом в разных памфлетах маски совершенно разные.
В издевательском памфлете «Рассуждение о неудобстве уничтожения христианства в Англии» (1708, опубликован в 1711 году) Свифт отвергает попытки вигов расширить религиозную свободу в Англии и отменить некоторые ограничения для диссидентов. Для него отказ от привилегий англиканства означает попытку занять чисто светскую позицию, стать выше всех конфессий, что в конечном счёте означает отказ от опоры на традиционные христианские ценности. Выступая под маской либерала, он соглашается с тем, что христианские ценности мешают проведению партийной политики, и поэтому закономерно встаёт вопрос об отказе от них:
Большую выгоду для общества усматривают ещё и в том, что если мы откажемся от евангельского учения, всякая религия, конечно, будет изгнана навеки, и вместе с нею — все те печальные следствия воспитания, которые, под названием добродетели, совести, чести, справедливости и т. п., столь губительно действуют на спокойствие человеческого ума и представление о которых так трудно искоренить здравым смыслом и свободомыслием иногда даже на протяжении всей жизни.
Либерал, однако, доказывает далее, что религия может быть в некоторых отношениях полезна и даже выгодна, и рекомендует воздержаться от её полной отмены.
К борьбе против грабительской политики английского правительства в отношении Ирландии Свифт призывал под маской «суконщика М. Б.» (возможно, намёк на Марка Брута, которым Свифт всегда восхищался). Предельно гротескна и цинична маска в «Скромном предложении», однако весь стиль этого памфлета, по замыслу автора, убедительно подводит к заключению: уровень бессовестности авторской маски вполне соответствует морали тех, кто обрекает ирландских детей на безнадёжно-нищенское существование.
В некоторых публичных материалах Свифт излагает свои взгляды прямо, обходясь (или почти совсем обходясь) без иронии. Например, в письме «Предложение об исправлении, улучшении и закреплении английского языка» он искренне протестует против порчи литературного языка жаргонизмами, диалектными и просто неграмотными выражениями.
Немалую часть свифтовской публицистики занимают разного рода мистификации. Например, в 1708 году Свифт атаковал астрологов, которых считал отъявленными мошенниками. Он издал, под именем «Исаак Бикерстафф» (англ. Isaac Bickerstaff), альманах с предсказаниями грядущих событий. Альманах Свифта добросовестно пародировал аналогичные популярные издания, которые публиковал в Англии некий Джон Партридж, бывший сапожник; он содержал, помимо обычных туманных заявлений («в этом месяце значительному лицу будет угрожать смерть или болезнь»), также и вполне конкретные предсказания, в том числе скорый день смерти упомянутого Партриджа. Когда этот день настал, Свифт распространил сообщение (от имени знакомого Партриджа) о его кончине «в полном соответствии с предсказанием». Злополучному астрологу стоило большого труда доказать, что он жив, и восстановиться в списке издателей, откуда его поспешили вычеркнуть.
Память
В честь Свифта названы:
* кратер на Луне;
* кратер на одном из угаданных им спутников Марса;
* площадь (англ. Dean Swift Square) и улица в Дублине, а также улицы в нескольких других городах.
В Дублине установлены два бюста Свифта:
* в Тринити-колледже, мраморный, автор: Луи Франсуа Рубийяк (фр. Louis François Roubillac), 1749;
* в соборе св. Патрика, автор: Патрик Каннингем (англ. Patrick Cunningham), 1766.
Джонатан Свифт в современном искусстве
* Дом, который построил Свифт — телевизионный художественный фильм 1982 года режиссёра Марка Захарова по одноимённой пьесе Григория Горина.
http://ru.wikipedia.org/wiki....0%D0%BD
|
|
| Galoshka | Дата: Суббота, 28-04-2012, 08:29 | Сообщение # 2 | |
|
| I Love You More |
Репутация: |
Награды: |
Сообщения: 10757 |
Из: Ростов-на-Дону |
|
| 
Путешествия в некоторые отдаленные страны света Лемюэля Гулливера, сначала хирурга,
а потом капитана нескольких кораблей«Путешествия Гулливера»—
произведение, написанное на стыке жанров: это и увлекательное, чисто романное повествование,
роман-путешествие (отнюдь, впрочем, не «сентиментальное», которое в 1768 г. опишетЛоренс Стерн); это роман-памфлет и одновременно роман, носящий отчетливые чертыантиутопии — жанра, который мы привыкли полагать принадлежащим исключительно литературеXX столетия; это роман со столь же отчетливо выраженными элементами фантастики,
и буйство свифтовского воображения воистину не знает пределов. Будучи романом-антиутопией,
это и роман в полном смысле утопический тоже, в особенности его последняя часть.
И наконец, несомненно, следует обратить внимание на самое главное — это романпророческий, ибо, читая и перечитывая его сегодня, прекрасно отдавая себе отчетв несомненной конкретности адресатов свифтовской беспощадной, едкой, убийственной сатиры,
об этой конкретике задумываешься в последнюю очередь. Потому что все то, с чемсталкивается в процессе своих странствий его герой, его своеобразный Одиссей, все проявлениячеловеческих, скажем так, странностей — тех, что вырастают в «странности», носящиехарактер и национальный, и наднациональный тоже, характер глобальный, — все этоне только не умерло вместе с теми, против кого Свифт адресовал свой памфлет, не ушлов небытие, но, увы, поражает своей актуальностью. А стало быть — поразительнымпророческим даром автора, его умением уловить и воссоздать то, что принадлежит человеческойприроде, а потому носит характер, так сказать, непреходящий.В книге Свифта четыре части:
его герой совершает четыре путешествия, общая длительность которых во времени составляетшестнадцать лет и семь месяцев. Выезжая, точнее, отплывая, всякий раз из вполне конкретного,реально существующего на любой карте портового города, он неожиданно попадаетв какие-то диковинные страны, знакомясь с теми нравами, образом жизни, житейскимукладом, законами и традициями, что в ходу там, и рассказывая о своей стране,
об Англии. И первой такой «остановкой» оказывается для свифтовского героя странаЛилипутия. Но сначала — два слова о самом герое. В Гулливере слились воединои некоторые черты его создателя, его мысли, его представления, некий «автопортрет», однакомудрость свифтовского героя (или, точнее, его здравомыслие в том фантастически абсурдном мире,что описывает он всякий раз с неподражаемо серьезно-невозмутимой миной) сочетаетсяс «простодушием» вольтеровского Гурона. Именно это простодушие, эта странная наивностьи позволяет Гулливеру столь обостренно (то есть столь пытливо, столь точно) схватыватьвсякий раз, оказываясь в дикой и чужой стране, самое главное. В то же времяи некоторая отстраненность всегда ощущается в самой интонации его повествования, спокойная,
неспешная, несуетная ироничность. Словно он не о собственных «хождениях по мукам»рассказывает, а взирает на все происходящее как бы с временной дистанции, причемдостаточно немалой.
Одним словом, иной раз возникает такое чувство, будто это наш современник,некий неведомый нам гениальный писатель ведет свой рассказ. Смеясь над нами, над собой, надчеловеческой природой и человеческими нравами, каковые видятся ему неизменными. Свифт ещеи потому является современным писателем, что написанный им роман кажется принадлежащимк литературе, которую именно в XX столетии, причем во второй его половине, назвали«литературой абсурда», а на самом деле её истинные корни, её начало — вот здесь,у Свифта, и подчас в этом смысле писатель, живший два с половиной века тому назад, можетдать сто очков вперед современным классикам — именно как писатель, изощренно владеющийвсеми приемами абсурдистского письма.Итак, первой «остановкой» оказывается длясвифтовского героя страна Лилипутия, где живут очень маленькие люди. Уже в этой, первой частиромана, равно как и во всех последующих, поражает умение автора передать,
с психологической точки зрения абсолютно точно и достоверно, ощущение человека,
находящегося среди людей (или существ), не похожих на него, передать его ощущениеодиночества, заброшенности и внутренней несвободы, скованность именно тем, что вокруг —все другие и все другое.В том подробном, неспешном тоне, с каким Гулливер повествует обовсех нелепостях, несуразностях, с какими он сталкивается, попав в страну Лилипутию,сказывается удивительный, изысканно-потаенный юмор.Поначалу эти странные, невероятномаленькие по размеру люди (соответственно столь же миниатюрно и все, что их окружает)встречают Человека Гору (так называют они Гулливера) достаточно приветливо: ему предоставляютжилье, принимаются специальные законы, которые как-то упорядочивают его общениес местными жителями, с тем чтобы оно протекало равно гармонично и безопасно для обеихсторон, обеспечивают его питанием, что непросто, ибо рацион незваного гостя в сравнениис их собственным грандиозен (он равен рациону 1728 лилипутов!). С ним приветливобеседует сам император, после оказанной Гулливером ему и всему его государству помощи (тотпешком выходит в пролив, отделяющий Лилипутию от соседнего и враждебного государстваБлефуску, и приволакивает на веревке весь блефусканский флот), ему жалуют титул нардака,самый высокий титул в государстве. Гулливера знакомят с обычаями страны: чего, к примеру,
стоят упражнения канатных плясунов, служащие способом получить освободившуюся должность придворе (уж не отсюда ли позаимствовал изобретательнейший Том Стоппард идею своей пьесы«Прыгуны», или, иначе, «Акробаты»?). Описание «церемониального марша»… междуног Гулливера (еще одно «развлечение»), обряд присяги, которую он приносит на верностьгосударству Лилипутия; её текст, в котором особое внимание обращает на себя первая часть, гдеперечисляются титулы «могущественнейшего императора, отрады и ужаса вселенной», —все это неподражаемо!
Особенно если учесть несоразмерность этого лилипута — и всех техэпитетов, которые сопровождают его имя. Далее Гулливера посвящают в политическую системустраны: оказывается, в Лилипутии существуют две «враждующие партии, известные под названиемТремексенов и Слемексенов», отличающиеся друг от друга лишь тем, что сторонники однойявляются приверженцами… низких каблуков, а другой — высоких, причем между нимипроисходят на этой, несомненно весьма значимой, почве «жесточайшие раздоры»:«утверждают, что высокие каблуки всего более согласуются с… древним государственнымукладом» Лилипутии, однако император «постановил, чтобы в правительственныхучреждениях… употреблялись только низкие каблуки…». Ну чем не реформы ПетраВеликого, споры относительно воздействия которых на дальнейший «русский путь»не стихают и по сей день! Еще более существенные обстоятельства вызвали к жизни«ожесточеннейшую войну», которую ведут между собой «две великие империи» —
Лилипутия и Блефуску: с какой стороны разбивать яйца — с тупого конца илиже совсем наоборот, с острого. Ну, разумеется, Свифт ведет речь о современной ему Англии,разделенной на сторонников тори и вигов — но их противостояние кануло в Лету,став принадлежностью истории, а вот замечательная аллегория-иносказание, придуманная Свифтом,
жива. Ибо дело не в вигах и тори: как бы ни назывались конкретные партиив конкретной стране в конкретную историческую эпоху — свифтовская аллегорияоказывается «на все времена». И дело не в аллюзиях — писателем угаданпринцип, на котором от века все строилось, строится и строиться будет.Хотя, впрочем,
свифтовские аллегории конечно же относились к той стране и той эпохе, в какие он жили политическую изнанку которых имел возможность познать на собственном опыте«из первых рук». И потому за Лилипутией и Блефуску, которую император Лилипутиипосле совершенного Гулливером увода кораблей блефусканцев «задумал… обратитьв собственную провинцию и управлять ею через своего наместника», без большого трудапрочитываются отношения Англии и Ирландии, также отнюдь не отошедшие в область преданий,по сей день мучительные и губительные для обеих стран.Надо сказать, что не толькоописанные Свифтом ситуации, человеческие слабости и государственные устои поражают своимсегодняшним звучанием, но даже и многие чисто текстуальные пассажи. Цитировать их можнобесконечно. Ну, к примеру: «Язык блефусканцев настолько же отличается от языкалилипутов, насколько разнятся между собою языки двух европейских народов. При этом каждаяиз наций гордится древностью, красотой и выразительностью своего языка.
И наш император,пользуясь преимуществами своего положения, созданного захватом неприятельского флота, обязалпосольство [блефусканцев] представить верительные грамоты и вести переговорына лилипутском языке». Ассоциации — Свифтом явно незапланированные (впрочем, какзнать?) — возникают сами собой…Хотя там, где Гулливер переходит к изложению основзаконодательства Лилипутии, мы слышим уже голос Свифта — утописта и идеалиста; этилилипутские законы, ставящие нравственность превыше умственных достоинств; законы, полагающиедоносительство и мошенничество преступлениями много более тяжелыми, нежели воровство,и многие иные явно милы автору романа. Равно как и закон, полагающий неблагодарностьуголовным преступлением; в этом последнем особенно сказались утопичные мечтания Свифта,хорошо знавшего цену неблагодарности — и в личном, и в государственноммасштабе.Однако не все советники императора разделяют его восторги относительноЧеловека Горы, многим возвышение (в смысле переносном и буквальном) совсем не по нраву.
Обвинительный акт, который эти люди организуют, обращает все оказанные Гулливером благодеянияв преступления. «Враги» требуют смерти, причем способы предлагаются один страшнеедругого. И лишь главный секретарь по тайным делам Рельдресель, известный как «истинныйдруг» Гулливера, оказывается истинно гуманным: его предложение сводится к тому, чтодостаточно Гулливеру выколоть оба глаза; «такая мера, удовлетворив в некоторой степениправосудие, в то же время приведет в восхищение весь мир, который будет приветствоватьстолько же кротость монарха, сколько благородство и великодушие лиц, имеющих честь быть егосоветниками». В действительности же (государственные интересы как-никак превышевсего!) «потеря глаз не нанесет никакого ущерба физической силе [Гулливера], благодарякоторой [он] еще сможет быть полезен его величеству». Сарказм Свифта неподражаем —
но гипербола, преувеличение, иносказание абсолютно при этом соотносятся с реальностью.
Такой «фантастический реализм» начала XVIII века…Или вот еще образчик свифтовскихпровидений: «У лилипутов существует обычай, заведенный нынешним императором и егоминистрами (очень непохожий… на то, что практиковалось в прежние времена): еслив угоду мстительности монарха или злобе фаворита суд приговаривает кого-либо к жестокомунаказанию, то император произносит в заседании государственного совета речь, изображающуюего великое милосердие и доброту как качества всем известные и всеми признанные. Речьнемедленно оглашается по всей империи; и ничто так не устрашает народ, как эти панегирикиимператорскому милосердию; ибо установлено, что чем они пространнее и велеречивее, тембесчеловечнее было наказание и невиннее жертва». Все верно, только при чем тутЛилипутия? — спросит любой читатель. И в самом деле — при чем?..После бегствав Блефуску (где история повторяется с удручающей одинаковостью, то есть все рады ЧеловекуГоре, но и не менее рады от него поскорее избавиться) Гулливер на выстроеннойим лодке отплывает и… случайно встретив английское купеческое судно, благополучновозвращается в родные пенаты. С собой он привозит миниатюрных овечек, каковые черезнесколько лет расплодились настолько, что, как говорит Гулливер, «я надеюсь, что они принесутзначительную пользу суконной промышленности» (несомненная «отсылка» Свифтак собственным «Письмам суконщика» — его памфлету, вышедшему в светв 1724 г.).Вторым странным государством, куда попадает неугомонный Гулливер, оказываетсяБробдингнег — государство великанов, где уже Гулливер оказывается своеобразным лилипутом.
Всякий раз свифтовский герой словно попадает в иную реальность, словно в некое«зазеркалье», причем переход этот происходит в считанные дни и часы: реальностьи ирреальность расположены совсем рядом, надо только захотеть…Гулливер и местноенаселение, в сравнении с предыдущим сюжетом, словно меняются ролями, и обращение местныхжителей с Гулливером на этот раз в точности соответствует тому, как вел себя сам Гулливерс лилипутами, во всех подробностях и деталях, которые так мастерски, можно сказать,любовно описывает, даже выписывает Свифт. На примере своего героя он демонстрируетпотрясающее свойство человеческой натуры: умение приспособиться (в лучшем,«робинзоновском» смысле слова) к любым обстоятельствам, к любой жизненной ситуации,самой фантастической, самой невероятной — свойство, какового лишены всете мифологические, выдуманные существа, гостем которых оказывается Гулливер.И еще однопостигает Гулливер, познавая свой фантастический мир: относительность всех наших представленийо нем. Для свифтовского героя характерно умение принимать «предлагаемые обстоятельства»,та самая «терпимость», за которую ратовал несколькими десятилетиями раньше другойвеликий просветитель — Вольтер.В этой стране, где Гулливер оказывается даже больше(или, точнее, меньше) чем просто карлик, он претерпевает множество приключений, попадаяв итоге снова к королевскому двору, становясь любимым собеседником самого короля. В однойиз бесед с его величеством Гулливер рассказывает ему о своей стране — эти рассказыбудут повторяться не раз на страницах романа, и всякий раз собеседники Гулливера сноваи снова будут поражаться тому, о чем он будет им повествовать, представляя законыи нравы собственной страны как нечто вполне привычное и нормальное.
А для неискушенныхего собеседников (Свифт блистательно изображает эту их «простодушную наивностьнепонимания»!) все рассказы Гулливера покажутся беспредельным абсурдом, бредом, подчас —просто выдумкой, враньем. В конце разговора Гулливер (или Свифт) подвел некоторую черту: «Мойкраткий исторический очерк нашей страны за последнее столетие поверг короля в крайнееизумление. Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров,смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности,
партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти,сластолюбия, злобы и честолюбия». Блеск!Еще больший сарказм звучит в словах самогоГулливера: «…мне пришлось спокойно и терпеливо выслушивать это оскорбительноетретирование моего благородного и горячо любимого отечества… Но нельзя быть слишкомтребовательным к королю, который совершенно отрезан от остального мира и вследствиеэтого находится в полном неведении нравов и обычаев других народов. Такое неведение всегдапорождает известную узость мысли и множество предрассудков, которых мы, подобно другимпросвещенным европейцам, совершенно чужды». И в самом деле — чужды, совершенно чужды!Издевка Свифта настолько очевидна, иносказание настолько прозрачно, а наши сегодняшниепо этому поводу естественно возникающие мысли настолько понятны, что тут не стоит даже трудаих комментировать.Столь же замечательно «наивное» суждение короля по поводуполитики: бедный король, оказывается, не знал её основного и основополагающего принципа:«все дозволено» — вследствие своей «чрезмерной ненужной щепетильности». Плохой политик!И все же Гулливер, находясь в обществе столь просвещенного монарха, не могне ощущать всей унизительности своего положения — лилипута среди великанов —
и своей, в конечном итоге, несвободы. И он вновь рвется домой, к своим родным,в свою, столь несправедливо и несовершенно устроенную страну. А попав домой, долгоне может адаптироваться: свое кажется… слишком маленьким. Привык!В части третьей книгиГулливер попадает сначала на летающий остров Лапуту. И вновь все, что наблюдаети описывает он, — верх абсурда, при этом авторская интонация Гулливера — Свифтапо-прежнему невозмутимо-многозначительная, исполнена неприкрытой иронии и сарказма.
И вновь все узнаваемо: как мелочи чисто житейского свойства, типа присущего лапутянам«пристрастия к новостям и политике», так и вечно живущий в их умах страх,вследствие которого «лапутяне постоянно находятся в такой тревоге, что не могутни спокойно спать в своих кроватях, ни наслаждаться обыкновенными удовольствиямии радостями жизни». Зримое воплощение абсурда как основы жизни на острове —
хлопальщики, назначение которых — заставить слушателей (собеседников) сосредоточить своевнимание на том, о чем им в данный момент повествуют. Но и иносказания болеемасштабного свойства присутствуют в этой части книги Свифта: касающиеся правителейи власти, и того, как воздействовать на «непокорных подданных», и многого другого.
А когда Гулливер с острова спустится на «континент» и попадет в его столицугород Лагадо, он будет потрясен сочетанием беспредельного разорения и нищеты, которыебросятся в глаза повсюду, и своеобразных оазисов порядка и процветания: оказывается,
оазисы эти — все, что осталось от прошлой, нормальной жизни. А потом появились некие«прожектеры», которые, побывав на острове (то есть, по-нашему, за границей)
и «возвратившись на землю… прониклись презрением ко всем… учреждениями начали составлять проекты пересоздания науки, искусства, законов, языка и техникина новый лад». Сначала Академия прожектеров возникла в столице, а затем и во всехсколько-нибудь значительных городах страны. Описание визита Гулливера в Академию, его беседс учеными мужами не знает себе равных по степени сарказма, сочетающегосяс презрением, — презрением в первую очередь в отношении тех, кто так позволяет себядурачить и водить за нос… А лингвистические усовершенствования! А школаполитических прожектеров!Утомившись от всех этих чудес, Гулливер решил отплытьв Англию, однако на его пути домой оказался почему-то сначала остров Глаббдобдриб,
а затем королевство Лаггнегг. Надо сказать, что по мере продвижения Гулливера из однойдиковинной страны в другую фантазия Свифта становится все более бурной, а его презрительнаяядовитость — все более беспощадной. Именно так описывает он нравы при дворе короляЛаггнегга.А в четвертой, заключительной части романа Гулливер попадает в странугуигнгнмов. Гуигнгнмы — это кони, но именно в них наконец находит Гулливер вполнечеловеческие черты — то есть те черты, каковые хотелось бы, наверное, Свифтунаблюдать у людей. А в услужении у гуигнгнмов живут злобные и мерзкиесущества — еху, как две капли воды похожие на человека, только лишенные покровацивильности (и в переносном, и в прямом смысле), а потому представляющиесяотвратительными созданиями, настоящими дикарями рядом с благовоспитанными,высоконравственными, добропорядочными конями-гуигнгнмами, где живы и честь, и благородство,
и достоинство, и скромность, и привычка к воздержанию…В очередной разрассказывает Гулливер о своей стране, об её обычаях, нравах, политическом устройстве,
традициях — ив очередной раз, точнее, более чем когда бы то ни было рассказ еговстречает со стороны его слушателя-собеседника сначала недоверие, потом — недоумение,
потом — возмущение: как можно жить столь несообразно законам природы? Стольпротивоестественно человеческой природе — вот пафос непонимания со стороныконя-гуигнгнма. Устройство их сообщества — это тот вариант утопии, какой позволил себев финале своего романа-памфлета Свифт: старый, изверившийся в человеческой природе писательс неожиданной наивностью чуть ли не воспевает примитивные радости, возвратк природе — что-то весьма напоминающее вольтеровского «Простодушного».
Но Свифт не был «простодушным», и оттого его утопия выглядит утопично даже и длянего самого. И это проявляется прежде всего в том, что именно эти симпатичныеи добропорядочные гуигнгнмы изгоняют из своего «стада» затесавшегося в него«чужака» — Гулливера. Ибо он слишком похож на еху, и им дела нет до того,что сходство у Гулливера с этими существами только в строении тела и ни в чемболее. Нет, решают они, коль скоро он — еху, то и жить ему должно рядом с еху,а не среди «приличных людей», то бишь коней. утопия не получилась, и Гулливернапрасно мечтал остаток дней своих провести среди этих симпатичных ему добрых зверей. Идеятерпимости оказывается чуждой даже и им. И потому генеральное собрание гуигнгнмов,в описании Свифта напоминающее ученостью своей ну чуть ли ни платоновскую Академию,принимает «увещание» — изгнать Гулливера, как принадлежащего к породе еху.
И герой наш завершает свои странствия, в очередной раз возвратясь домой, «удаляясьв свой садик в Редрифе наслаждаться размышлениями, осуществлять на практике превосходныеуроки добродетели…».
|
|
